В начале была тишина

– Герман, вы находитесь на грани срыва. Уровень вашей агрессии таков, что вы становитесь потенциально опасным для общества. Как вы понимаете, Селекция не может такого допустить. И прежде, чем мы перейдем к решению проблемы, я хочу узнать, что могло стать причиной вашего раздражения?

– Наверное, маленькая зарплата, – огрызнулся Герман.

Куратор приподнял бровь и сухо возразил:

– Ваша должность – одна из самых высокооплачиваемых в обществе.

Это было правдой, и Герман горько усмехнулся: похоже, Куратор даже не уловил сарказма в его словах. Впрочем, настоящая ирония заключалась в том, что сам Герман едва ли понимал причины тоски, раздражения и тихого гнева, омрачавших его существование в последние месяцы. Ему казалось, будто на белоснежную, без единой складки простыню его жизни кто-то капнул чернил, и с каждым днем пятно из тревоги и злости расширялось в размерах, поглощая собою все то, что раньше приносило удовольствие и радость. Безмятежное существование осталось в прошлом, и теперь каждый поступок Германа вызывал в нем волну сомнений и внутреннего протеста. В его работе, которая еще недавно служила для него образцом важного для общества дела, было что-то неправильное, что-то гнилое и низкое, и осознание этого факта отравляло Герману жизнь.

Куратор подался вперед и вкрадчиво сказал:

– Я хочу, чтобы вы поняли простую вещь, Герман. Вы – один из нас, результат многолетней Селекции. И я, будучи вашим Куратором, не могу позволить, чтобы труды сотен гениальных врачей и ученых оказались напрасными. Вам ли этого не понимать? Селекция безупречна, но иногда в ней могут случаться сбои. Любой из них поправим.

Германа раздражал этот разговор: зачем ходить вокруг да около, когда и так понятно, на что намекал Куратор?

– Мне предстоит пройти Коррекцию, – кивнул Герман.

– Я рад, что у нас возникло взаимопонимание по этому вопросу. – Куратор расплылся в притворной улыбке и откинулся на спинку стула, не сводя с Германа холодных глаз. – Коррекция поможет вам вернуться в былое состояние гармонии и умиротворения. Вы снова почувствуете радость и вкус жизни – все то, ради чего мы пришли в этот мир благодаря Селекции.

– А если я откажусь?

Куратор развел руками и состроил скорбную гримасу:

– Тогда вас ждет полное Стирание.

* * *

Коррекционный центр «Атараксия» располагался в живописной долине в ста километрах от города, вдали от его шума и суеты. Перед Германом предстали двухэтажные жилые и лечебные корпуса из светлого камня, залитые солнцем площадки для медитации, тихие аллеи и сверкающее синей гладью озеро – казалось, сама обстановка в клинике способствовала скорейшему выздоровлению.

– Вы проведете здесь месяц, – сообщил Корректор, когда Герман, разложив вещи в своем номере, встретился с ним для беседы.

Они шли вдоль раскидистых сосен по тропинке, посыпанной мягкими опилками; сквозь листву пробивались косые лучи солнца, а воздух благоухал разнотравьем. Но несмотря на безмятежную атмосферу, внутри Германа растекалась черная клякса тоски. Он глянул на Корректора, бодро шагавшего рядом. Это был невысокий мужчина с аккуратными усиками и бородкой, с прищуренным взглядом и легкой улыбкой, которая будто навечно застыла на его благодушном лице. Герман ожидал, что сотрудники «Атараксии» встретят его в медицинских робах, но Корректор, как и его коллеги, носил льняные брюки и светлую рубашку-поло.

– Я вернусь обратно здоровым? – осторожно спросил Герман, когда впереди показалась их цель – лечебный корпус, окруженный высокими конусами кипарисов.

– Безусловно! – Корректор ободряюще похлопал Германа по плечу. – У нас большой процент полного выздоровления, и другие центры Коррекции берут наши методы на вооружение. Вы пройдете несколько сеансов электрической стимуляции мозга, а также специальные курсы гормональной и психологической терапии. Все самые последние достижения науки служат у нас во благо Селекции!

Они подошли к раздвижным дверям корпуса, куда не спеша стекались другие обитатели «Атараксии». Герман с удивлением отметил, насколько разительно отличались их физиономии от лиц людей, которых он привык видеть в городе: нахмуренные брови, тяжелые взгляды, сжатые в нить губы. Неужели и он последние недели ходил с такой же угрюмой миной?

– Как и все новоприбывшие, вначале вы пройдете первичное введение в программу Коррекции, – сообщил спутник Германа, пропуская его в помещение. – Наши ассистенты вам помогут.

Корректор махнул рукой на прощание и оставил Германа в компании других пациентов в обширном зале со множеством кресел, возле которых высились стойки с инфузоматами и переплетенными проводами. Ряды кресел были обращены к огромному панорамному окну; за ним убегали вдаль лавандовые поля под лазурным безоблачным небом.

К Герману подошел Ассистент – моложавый мужчина с беззаботной улыбкой на румяном лице – и жестом указал на кресло.

– Устраивайтесь поудобнее, – сказал он.

Кожаная обивка приятно холодила кожу, и Герман постарался расслабиться, ощущая, как кресло автоматически принимает удобную для него форму. В конце концов, он добровольно пришел в центр Коррекции, чтобы избавиться от разъедающей душу тоски, так почему бы не довериться знающим свое дело специалистам? Селекция совершила в его случае сбой, но уже через месяц он вернется в общество прежним – умиротворенным и безмятежным.

Герман не успел развить мысль: локтевой сгиб левой руки кольнуло, и тонкая игла вошла в вену.

– Мы начнем пробный курс инъекционной терапии прямо сейчас, – сообщил Ассистент, нажимая кнопки на инфузомате.

Лиловая жидкость из флакона, висевшего на стойке, заструилась по прозрачной трубке и спустя мгновение, проскочив по игле, влилась в кровоток. Герман замер в предвкушении эффекта: накроет ли его волной эйфории, или же он просто превратится в зомби?

Ассистент, заметив растерянность Германа, пояснил:

– Не стоит ожидать мгновенного результата. Коррекция – это комплексный метод, поэтому сегодня мы заодно попробуем короткий сеанс электрической стимуляции мозга. Первичное введение напомнит вам о программе Селекции, а ваше тело и разум постепенно начнут перестройку.

Ассистент снял со стойки связку проводов с электродами и, увлажнив лоб и виски Германа гелем, прикрепил их к его голове. Стараясь отвлечься от манипуляций Ассистента, Герман скосил взгляд. Справа от него протянулась цепочка кресел с развалившимися в них пациентами, возле которых хлопотали другие Ассистенты. В ближайшем к Герману кресле замерла худенькая как тростинка девушка с волосами пшеничного цвета.

Герман поймал ее испуганный взгляд и ободряюще улыбнулся. Ответную реакцию он не увидел: свет в зале погас, и вид за окном – лавандовые поля, лазурное небо – сменился чернотой, пронзаемой хаотичными вспышками ярких точек, будто на угольном небосводе загорались и гасли сотни звезд.

В висках и во лбу загудело, словно к ним подвели напряжение, и череп превратился в трансформаторную будку.

– Добро пожаловать в программу Коррекции, – раздался низкий женский голос, и Герману показалось, что исходил он не из динамиков, расположенных по периметру зала, а звучал внутри его головы. – Коррекция вернет вас в общество восстановленными и обновленными – как и было задумано Селекцией.

Разноцветные всполохи на окне-экране замерцали чаще, сливаясь друг с другом, словно взрывы далеких галактик. Закружилась голова, к горлу подкатила тошнота, и Герман попытался отвести взгляд от пульсирующего калейдоскопа, но не смог: фантастическое сияние на экране гипнотизировало его, затягивало в себя будто бесконечная воронка с вибрирующими краями. А голос в голове звенел фразами, знакомыми Герману с детства:

– После бесконечной Череды Войн человечество, опустошенное разрухой, голодом и болезнями, оказалось на грани вымирания. От нашего вида осталось несколько тысяч особей, разрозненных по уцелевшим поселениям. Но среди них выжили светлые умы – врачи, ученые и психологи, которые предложили раз и навсегда покончить с главной причиной всех бед цивилизации – агрессией, вшитой в геном человека. Вооружившись знаниями и наукой, они разработали программу Селекции – искусственное выведение Нового Человека путем постепенного отбора наиболее миролюбивых, послушных и спокойных особей. Люди договорились: из поколения в поколение мы будем дарить жизнь только неагрессивным индивидам, остальных же подвергнем элиминации во имя будущего процветания мира. Ученые выработали четкие критерии отбора, благодаря которым Селекция достигла успехов, каких не смогли добиться ни одна религия и ни одна форма политического устройства. В руках человечества оказался инструмент, с помощью которого мы обеспечили Эру Процветания себе и нашим потомкам. Мы забыли, что такое войны и вражда. За последние двадцать семь лет в мире не произошло ни одного убийства, улицы наших городов тихи и безопасны. Зло, насилие и страдания полностью искоренены. Мы спокойны и счастливы, потому что знаем, каждый из нас – результат многолетней Селе…

– Это ложь! – резкий крик заглушил голос из динамиков.

В следующий миг экран с треском раскололся вдребезги – в него влетела стойка от капельницы, и погруженное в полумрак помещение взорвалось от яркого света с улицы. Герман заморгал, пытаясь сфокусировать зрение. Он приподнялся в кресле, когда перед ним появилась худенькая девушка с пшеничными волосами, которую он заметил до начала сеанса. Она сдернула с головы электроды и, сотрясая ими в тонкой руке, громко закричала – так, чтобы ее слышали все пациенты центра, развалившиеся в креслах.

– Это ложь! – повторила она с полыхающим взглядом. – Нам промывают мозги! Неужели вы не видите, что все это время нам врали?! Очнитесь!

Гул взволнованных голосов захлестнул помещение. По боковому проходу к девушке заспешили сотрудники «Атараксии», и среди них Герман заметил Корректора с инъекционным пистолетом в руке. Повинуясь смутному порыву, Герман вскочил с кресла и подошел к бунтарке. Гневно сверкая глазами, она выставила вперед кулак с зажатой в нем иглой от капельницы и прорычала:

– Не подходи!

– Я просто хочу помочь, – заторопился Герман, глянув в сторону: к ним приближался Корректор с пистолетом наизготове. – Если ты не успокоишься, они тебя ликвидируют!

– Может быть, я этого и хочу? – с вызовом бросила девушка – и в тот же миг, покачнувшись, медленно осела.

Она обмякла на полу, уставившись неподвижным взором в потолок; из ее шеи торчал инъекционный дротик. Корректор, опустив пистолет, присел возле бунтарки и пощупал пульс. По залу метался тревожный шепот. За спиной Германа сгрудились пациенты, оторопело наблюдавшие за действиями Корректора. Он высунул дротик из шеи девушки и с добродушной улыбкой сказал:

– Такое случается, но крайне редко. Все под контролем. Пожалуйста, пройдите в зоны рекреации, где с вами встретятся Ассистенты. Сеанс введения мы продолжим завтра.

* * *

Прошло две недели с того момента, как Герман оказался в «Атараксии». Когда-то давно он слышал, что на Земле существовали тюрьмы, где содержались опасные для общества индивиды, но можно ли было сравнить «Атараксию» с таким местом – он не знал. Тюрьмы остались в далеком прошлом, а жестокие преступники обитали только в древних книгах и фильмах, чудом уцелевших после Череды Войн.

Герман жил в просторном номере на втором этаже одного из корпусов. С балкона его комнаты открывался упоительный вид на лавандовые поля и озеро, сверкавшее золотом на ярком солнце. Поначалу такая пастораль и безмятежность раздражали Германа: все казалось ему фальшивым, и в голове постоянно звенели слова Тростинки – так он про себя называл хрупкую девушку, сорвавшую сеанс введения. «Это ложь!» – кричала она каждый раз, когда Герман закрывал глаза перед сном. Но спустя несколько процедур электростимуляции мозга и инъекционной терапии Герман отметил, что к нему постепенно – робко, но неуклонно – возвращался вкус к жизни, а голос Тростинки с каждой ночью звучал все тише.

Теперь Герман улыбался, когда легкий бриз ласкал гладко выбритую кожу лица, а глаза щурились от яркого, всепобеждающего солнца. Запахи цветов и трав, блеск озерной глади, щебетание птиц, вкусная еда, улыбки Ассистентов и обитателей «Атараксии», идущих на поправку, – все это дарило ему надежду на скорое возвращение в общество.

Пока он вновь не встретил Тростинку.