50 оттенков серого кардинала: кто правит миром

На Западе США, пользуясь тесными связями с Европой и влиянием международных организаций (ООН и НАТО) должны не только обеспечить постепенное сближение Европы с Россией и Турцией, для чего должно расширяться сотрудничество между «Веймарским треугольником» – Германией, Францией и Польшей – то есть странами, которые должны стать проводниками новой «восточной политики». Основной её идеей может стать «историческое примирение» России и Польши, наподобие того, что произошло между Германией и Францией (Шарлем де Голлем и Конрадом Аденауэром) после Второй мировой войны. «Такой процесс должен быть повторён в случае взаимоотношений России и Польши», и однажды он даст позитивные результаты в международных отношениях. Польша может сыграть не только ключевую роль в открытии дверей Европы для России, но и вдохновить Украину и Белоруссию на движение в том же направлении, тем самым увеличивая интерес России в движении в том же направлении.

Но в случае неудачи Америки в деле создания «широкого Запада» последствия неизбежны. «Могут пробудиться старые европейские исторические обиды, возникнут новые конфликты интересов… Россия сможет использовать свои энергетические активы для разобщения западных стран и, осмелев, сможет быстрее покорить Украину, возродив имперские амбиции и посодействовав расширению международного беспорядка. Отдельные государства пассивной разобщённой Европы в поиске коммерческих возможностей начнут искать с Россией сближения. Можно представить сценарий, в котором на основе экономических интересов развиваются особые взаимоотношения между Россией и Германией или Италией. Великобритания, реагируя на кризис в конфликтном союзе, сблизится с Соединёнными Штатами. Возможно сближение Великобритании с Францией, ведь обе эти страны будут смотреть на Германию искоса. Дополнительных гарантий безопасности у США могут потребовать страны Прибалтики и Польша»[12 - Устами педалирующего антироссийские страхи Бжезинского требуют постоянно. Особенно после начала украинского кризиса.]. Такой Запад конкурировать с Китаем не сможет.

Помощь единой Европы будет необходима США в случае обострения отношений с Китаем, которое может принять характер взаимного разрушительного идеологического конфликта. «Америка может заявить, что успех Китая основывается на тирании и вредит её экономическому видению. Китай может интерпретировать это как попытку подорвать и фрагментировать китайскую систему. В то же время Китай всё активнее будет изображать из себя борца с господством Запада, объединяя эту идею с эпохой эксплуатирования слабых сильными и идеологически апеллируя к странам третьего мира, уже воспринявшим историческую идею враждебности по отношению к Западу в целом и Америке в частности».

Но это не выгодно ни тем, ни другим. США могут быть посредником («Посредников просьба не беспокоить!» – Прим. С. Т.) в азиатских делах, помогая избегать конфликтов в борьбе за региональное господство и урегулировать отношения между такими старыми противниками, как Китай и Япония по модели того, как это делала Великобритания в Европе XIX века. «Это подразумевает уважение к Китаю и его особой исторической и геополитической роли для поддержания стабильности на Дальнем Востоке. Вовлечение Китая в серьёзный диалог по региональной стабильности не только снижает возможность возникновения американо-китайского конфликта, но и снижает возможность конфликтов между Китаем и Японией, Китаем и Индией и, при определённых раскладах, между Китаем и Россией за ресурсы и статус государств Центральной Азии. Таким образом, наличие США, как посредника в Азии, выгодно самому Китаю». Наивно – Китай уже вырос из детских штанишек и вполне освоил искусство глобальной политики, предпочитая «работать» без посредников.

Долгосрочные перемены в вопросе распределения мировой силы сигнализируют о том, что США нужно позаботиться о том, чтобы сделать геополитику в Евразии более стабильной и нацеленной на сотрудничество. Как же это планируется осуществить? Начинает Бжезинский с Запада, отмечая следующее: «На Западе Европейский союз не смог использовать годы “единой и свободной Европы” для того, чтобы сделать Европу по-настоящему единой и гарантированно защитить её свободу. Союз монетарный не стал заменой политическому единству… Общеэкономические трудности, обострившиеся после 2007 года особенно в южной Европе, показали, что политическое и военное единство Европы является иллюзорным. Европа, какое-то время являвшаяся центром западного мира, стала лишь продолжением Запада, ключевым игроком которого является Америка».

Хотя сохраняется видимость единства, каждая из европейских «великих держав» проводит собственную политику. «Великобритания держится за свои особые взаимоотношения с США и за свой особый статус в ЕС. Франция, завидующая Германии, возвышающейся в роли главной силы Европейского союза, также пытается найти особую роль для себя, пытаясь разделить бразды правления с США, Россией или Германией, не забывая при этом о лидерстве в весьма аморфном Средиземноморском союзе. Германия всё больше увлекается взглядами эпохи Бисмарка – особыми взаимоотношениями с Россией. Это естественно пугает жителей Центральной Европы, что заставляет их развивать более тесное сотрудничество в области безопасности с Соединёнными Штатами». В отношении Германии оценки пана Бжезинского справедливы с большой натяжкой, да и то при канцлерах Шмидте и Шрёдере, в какой-то степени – при Коле. И совсем не отражают происходящего во время пребывания на посту канцлера фрау Меркель.

«Все европейские страны действуют лишь в интересах собственной безопасности, или, на худой конец, в интересах коллективной безопасности в рамках НАТО. К тому же их население, как взрослое, стареющее стремительно, так и молодое, заботится скорее о собственной социальной защищённости, чем о национальной безопасности», – заключает Бжезинский.

Другой вывод, к которому приходит американский стратег, ещё ошеломительнее. «В границах ЕС может возникнуть чехарда в связи с установлением особых взаимоотношений между Россией и Германией (у страха глаза велики. – Прим. Н. Л.), которые основываются на несомненной привлекательности модернизирующейся России для её бизнес-элиты (как, впрочем, и итальянской, а также бизнес-элиты других стран). Таким образом, Европейский союз стоит перед перспективой углубления геостратегического раскола между ключевыми государствами, привлечёнными возможностью установления привилегированных экономических и политических отношений с Россией». Это напоминает конфигурацию 1890-х годов, когда немецкие компании поставляли в Россию свою промышленную продукцию, французы разрабатывали российские концессии на строительство железных дорог, а император Александр III и сменивший его Николай II заключали дипломатические союзы то с Германией, то с Францией.

Если раскол произойдёт, это будет весьма печально, ведь «Европейское сообщество имеет великолепный и уже продемонстрированный потенциал для проведения демократических перемен и социальной трансформации европейского востока». Расширение Европейского союза за счёт Центральной Европы (которую во времена холодной войны обычно называли Восточной Европой) уже повлекло далеко идущие институциональные и инфраструктурные реформы в регионе, особенно в Польше, дав становящийся всё более привлекательным пример для Украины и Белоруссии». В своё время европейский пример может оказать по-настоящему убедительное и преобразующее влияние как на Турцию, так и на Россию, особенно если геополитически более активная Европа, вместе с Америкой, поставят себе долгосрочную задачу включить их в более широкое и более жизнеспособное пространство западного сообщества. Таким образом, ЕС должен стать более привлекательным для России. Более подробно об этом – ниже.

«Таким образом, вопрос “где Европа окажется через тридцать лет?” в геополитическом смысле напрямую связан с тем, какими будут взаимоотношения Европы с географическим Востоком, и этот вопрос должны задать себе и Европа, и Америка. Где должны пролегать восточные границы “широкой” Европы и, соответственно, Запада? Какую роль могут играть Турция и Россия, если они действительно собираются стать его частью? И наоборот – каковы будут последствия для Европы и Америки, если Турция и Россия из-за европейской предубеждённости и американской пассивности останутся вне Европы и вне пределов Запада?»

Как интересно сформулировано: европейская предубеждённость и американская пассивность. Разве не наоборот?

Запад в рецессии

Бжезинский отмечает, что признаки упадка Запада на протяжении последних десятилетий оказались хорошо замаскированы. Более того, в какой-то момент в течение 90-х годов стало казаться, что западный мир, отыгравшись, сможет добиться исторической победы[13 - В оригинале – «Might stage a historical comeback»; comeback – спортивный термин, обозначающий победу в проигрываемом матче.]. Двадцать лет спустя всё развернулось на 180 градусов – уже «мало кто ожидает, что ЕС в скором времени опять вернётся на ведущие позиции, исключительность США как ведущей державы также кажется неочевидной».

Одна из глав книги посвящена историческому механизму возникновения мировой державы. По сути, Бжезинский даёт краткое изложение истории складывания «атлантического Запада» и его втягивания в блоковое противостояние с Советским Союзом, сумевшим в течение XX века стать альтернативной западному миру точкой притяжения для многих других стран. Главная мысль заключается в том, что после развала Советского Союза миру снова стало казаться, что наступает эра глобального господства Запада.

«Казалось, что атлантический Запад, состоящий из союза объединяющейся Европы с Соединёнными Штатами – на тот момент единственной военной сверхдержавой в мире и страной, обладающей наиболее богатой и способной к инновациям экономикой – в начале XXI века был готов к новой эпохе глобального господства». Бжезинский отмечает, что, несмотря на тяжёлое противостояние с СССР, Западу удалось создать финансово-экономическую основу для такого превосходства – Мировой банк, МВФ и ООН – что давало, в общем, повод быть оптимистами. «К концу холодной войны Америка и западный мир ассоциировалась с такими привлекательными для всех принципами, как человеческое достоинство, свобода и процветание».

Рассуждая о том, как Америка стала лидером западного мира, Бжезинский справедливо отмечает, что США вышли на авансцену после двух мировых войн, потеснив традиционные европейские колониальные империи (Великобритания, Франция, Нидерланды, Бельгия, Португалия). США, поддерживая союзнические отношения со странами, не поддерживали их колониализм. Так, президент Рузвельт в ходе Второй мировой войны заявлял, что «восстановление Европы не означает восстановления колониальных империй».

Хотя при этом Бжезинский отмечает, что сам Рузвельт в своих методах мало чем отличался от других политиков своей эпохи, что подтверждает, например, разговор с послом Великобритании в США Лордом Галифаксом в 1943 году по поводу раздела нефтяных районов Ближнего востока: «Персидская нефть – ваша. Нефть Ирака и Кувейта мы разделим. Что касается Саудовской Аравии – она наша».

Но распад колониальной системы был связан не только с заявлениями Рузвельта, но и с общим процессом деколонизации и обретением независимости молодых наций от метрополий. Процесс получил начало после Второй мировой войны. «Национальное освобождение стало их боевым лозунгом, а идеологическая и военная поддержка Советского Союза сделала попытки репрессий слишком дорогими. Новая политическая реальность заключалась в том, что распад старых колониальных империй европоцентричного Запада был неизбежен».

С течением времени новые государства стали играть всё более весомую роль в международных делах. Это породило новую систему международных отношений. «Финансовый кризис конца 2007 года показал – для того, чтобы справиться с новыми международными вызовами, потенциала одной лишь мировой сверхдержавы недостаточно. Недостаточно и потенциала всего Запада. Необходим потенциал других государств – тех, что до недавнего времени считались недостаточно способными принимать участие в мировом процессе принятия решений».

Говоря проще, потенциал этот можно было найти только в странах третьего мира. Символическим окончанием процесса, начавшегося с деколонизации «великих держав» Европы и закончившегося тем, что новые молодые страны (Азии и Южной Америки) заявили о себе, по мнению Бжезинского, стала трансформация G-8 в G-20, которая до 2008 года не провела ни одного саммита на высшем уровне (а затем стала делать это регулярно).

Таким образом, установление господства США на евроатлантическом пространстве, сопровождавшееся крахом колониальных империй Британии и Франции, совпало с другим процессом – складыванием сообщества государств, в основном азиатских, которые сейчас начинают играть в мире всё более важную роль. О том, какими чертами обладает этот процесс, Бжезинский говорит в главе под названием «Взлёт Азии и дисперсия мировой силы». Речь в ней идёт преимущественно об истории взлёта трёх государств – Японии, Индии и Китая. Возникновение этих азиатских государств в качестве значимых политико-экономических игроков – это феномен, случившийся после Второй мировой войны, ведь до второй половины XX века никто из них не мог использовать преимущество численного преобладания своего населения». Важная и любопытная мысль. Действительно, до второй половины прошлого столетия техническое превосходство европейских держав и ограниченные масштабы миграции ограничивали этот «козырь».

Говоря о Японии, Бжезинский отмечает, что попытки выйти на мировую арену начались ещё в 1905 году – после победы в русско-японской войне, однако в конечном итоге японский милитаризм оказался разрушен Второй мировой войной. Реальный же взлёт начался в середине 1970-х (с 1975-го по 1995-й). ВВП страны увеличился с 500 млрд долл. до 5,2 трлн долл.

Как замечает Бжезинский, всё это было неожиданно. В США долгое время не придавали значения «японскому экономическому чуду», но с середины 1980-х голоса недовольства стали звучать всё громче – после экспансии японских автомобилей и электротехники на американский рынок. «Американская паранойя была раздута паническими сообщениями в СМИ, в которых сообщалось о скупке японцами ключевых американских промышленных активов (плюс некоторых, имевших и символическое значение – например “Рокфеллер центр” в Нью-Йорке). В итоге Японию стали считать мощным экономическим центром, торговым гигантом и даже растущей угрозой для глобального американского индустриального и финансового превосходства».

Однако успех Японии является «всего лишь прелюдией к самой радикальной перемене в мировом геополитическом и экономическом порядке – стремительному взлёту Китая». Бжезинский отмечает, что взлёт Китая начался в 1978-м с реформы Дэн Сяопина по введению элементов рыночной экономики, «которая открыла Китай внешнему миру и задала траекторию для беспрецедентного национального взлёта в дальнейшем».

«Реактивный взлёт Китая на вершину мирового Олимпа»

Взлёт Китая совпал с отторжением от Советского Союза, с которым, начиная с середины 1960-х, у Пекина стали возникать разногласия. Как отмечает Бжезинский, этим воспользовались Ричард Никсон и Джимми Картер, улучшившие с Китаем отношения в 1972–1978 гг. «Таким образом, в течение следующих трёх десятилетий Китай, больше не сталкивавшийся с возможностью потенциальной советской военной угрозы и получивший свободу концентрировать свои ресурсы для нужд внутреннего развития, достиг степени инфраструктурной модернизации, сравнимой с той, которую в течение всего прошлого века имел Запад». Как итог – в американском общественном мнении Китай, как и Япония, стал вызывать определённые страхи. Стратегический тактик отмечает, что страхи того, что именно Китай собирается оспорить роль Америки как сверхдержавы, окончательно сформировались к 2010-му.

Что касается Индии, то её взлёт, по мнению Бжезинского, был неочевиден вплоть до середины 1970-х, но стал заметен в период 1974–1998 гг. (когда было испытано индийское ядерное оружие). В целом 1990-е признаются для страны эпохой экономического роста, который был инспирирован либеральными экономическими реформами. Как следствие: «К 2010 году Индия с населением, постепенно начинающим превосходить китайское, и даже несмотря на свои внутренние проблемы, уже кое-кем считается потенциальным противником Китая».

«Политическая элита Индии мотивирована амбициозным стратегическим видением, направленным на расширение своего влияния в мире, и убеждённостью в обладании господством в регионе. Улучшение же американо-индийских отношений, случившееся в первое десятилетие XXI века, только укрепило её положение и усилило её амбиции».

Ключевой в данной части является ремарка, что все три страны не являются союзниками. «Азиатские державы не являются (и не были) региональными союзниками, такими как члены Североатлантического альянса в ходе холодной войны. Они соперничают друг с другом, что в этом отношении их делает похожими на европейские атлантические державы периода колониального, а затем континентально-европейского противоборства, вылившегося сначала в Первую, а затем во Вторую мировую войну». Впрочем, Бжезинский отмечает, что есть и различия. Если европейские державы вели противоборство во всём мире, то соперничество азиатских стран вряд ли распространится за пределы региона. Между тем, его влияние будет ощущаться по всему миру.

Бжезинский отмечает, что Китаю не свойственно вообще-то выдвигать агрессивные требования. По его мнению, китайскую политику отличает «впечатляющая имперская линия и стратегическая традиция соблюдать тщательно откалиброванное терпение. Поэтому Китай благоразумно принимает существующую систему международных отношений, даже несмотря на то, что не занимает в её иерархии господствующее положение. Он осознаёт, что его успех зависит не от стремительного краха этой системы, но от её движения по направлению к постепенному перераспределению силы и влияния».

Бжезинский отмечает, что Китай, следуя именно такой модели поведения, вдохновляется принципом, изложенным Сунь-Цзы в знаменитом трактате «Искусство войны». Не торопиться с наступлением, дать противнику сделать первый ход и дождаться, когда он совершит фатальную ошибку – именно так действует Китай. В качестве руководящей модели американский стратег приводит и фразу Дэн Сяопина: «Наблюдайте, сохраняя спокойствие, и обеспечьте безопасность наших позиций; управляясь с делами, сохраняйте спокойствие, скрывайте наши возможности и выжидайте, продолжайте оставаться в тени и никогда не претендуйте на лидерство». Кстати, как это контрастирует с обратной стратегией России «раздуться, напугать», о которой мы уже писали выше.

Помимо этого, Бжезинский считает, что Китай ни сейчас, ни в течение следующих десятилетий не будет готов совладать со всеми гранями той роли, которую сейчас играют в мире США. Причина – даже несмотря на активную модернизацию, страна всё равно будет уступать и Японии, и Европе, и США по уровню технологического развития.

Кроме того, Китай инвестирует в США, так что кризис в Америке также означает для этой страны трудности. Так что с одной стороны крушение США невыгодно Пекину. С другой, у него есть собственные амбиции мировой державы. Поэтому лозунг китайской стратегии может быть примерно таким: «Пожалуйста, не дайте Америке рухнуть слишком быстро»[14 - Приведённая Бжезинским фраза оставшегося неназванным китайского политика, сказанная в частном разговоре некоему американцу.].

Бжезинский осознаёт, какой проблемой для Америки становится нежданная мощь и амбиции Китая: как говорится, «за что боролись, на то и напоролись». Он считает: американцам следует мобилизоваться, но одновременно не пытаться открыто давить на Поднебесную. Пример – ошибочное решение ученика Бжезинского, действующего президента США Обамы о переправке двух с половиной тысяч американских морских пехотинцев в Австралию. Бжезинский язвительно замечает «Я не знал, что в Австралию вот-вот вторгнутся то ли Папуа – Новая Гвинея, то ли Индонезия. Предположу, что большинство людей всё-таки сочтут, что Обама думал о Китае. Что ещё хуже, сами китайцы тоже сочтут, что он думал о Китае, а делать на Востоке акцент на Китай – это ошибка. Нам нужно сфокусироваться на Азии, но не следует при этом играть на опасениях всех возможных сторон… Очень просто начать демонизировать Китай, а китайцы в ответ будут демонизировать нас. Неужели мы этого хотим?»

Компетентность китайцев Бжезинский противопоставляет нарастающему невежеству американцев: «Американцы мало знают о мире, они не учат ни мировую историю – только американскую, причём весьма однобоко, – ни географию. В сочетании с этим всеобщим невежеством устойчивый и намеренно раздуваемый страх перед окружающим миром, связанный с грандиозной войной с джихадистским терроризмом, делает американское общество крайне уязвимым для экстремистских призывов». «Определённый скептицизм появился, но и уязвимость для демагогии никуда не исчезла». В своей книге Бжезинский называет невежество первой из шести «главных уязвимых сторон» США. Вторая – «нарастающий долг», третья – ущербная финансовая система, четвёртая – «распадающаяся национальная инфраструктура», пятая – «увеличивающееся неравенство доходов», и шестая – «зашедшая в тупик политика».

Бжезинский постоянно моделирует борьбу за лидерство между двумя новыми сверхдержавами. Мы не оговорились: США должны стать новой сверхдержавой, чтобы сохранить позиции, когда буквально по пятам идёт Китай, занявший место Советского Союза. Американский геополитик считает, что практически всё зависит от возможности внутренней мобилизации Америки, испытывающей ныне кризис воли и интеллекта: «Запад сегодня не уверен в собственных ценностях. Соединённые Штаты попали в фискальный тупик и быстро превращаются в страну с самым неравномерным и несправедливым распределением доходов. Америке – ещё недавно доминировавшему на мировой сцене игроку – может не хватить силы и энергии для выстраивания архитектуры нового мирового порядка. Её роль в этом нестабильном мире зависит от того, как она справится с внутренними проблемами».

Он приводит в пример дальновидных китайских политиков: они отнюдь не в восторге от процессов деградации в стране глобального соперника. Действительно, сегодняшние китайские руководители прекрасно осознают: не крах нынешнего мироустройства, а постепенное перерастание экономической мощи в политическую приведёт их к цели. Пока эта цель не агрессивна. Речь идёт о мирном выходе на первую позицию. Но Бжезинский подчёркивает: опасность возникновения агрессивного национализма в Китае ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Этому особенно будут способствовать вакуум силы – сворачивание американского присутствия – в Юго-Восточной Азии и обострение территориальных споров Китая с соседями: Вьетнам, Япония и др. И тогда, говорит Бжезинский, «Азия XXI века станет похожа на Европу XX века» кровожадным насилием.

Что касается отсутствия стратегии у современных Соединённых Штатов, то здесь Бжезинский не совсем прав. Так, США выработали достаточно интересную стратегию относительно азиатско-тихоокеанского региона. Например, профессор колледжа Барда и колумнист журнала American Interest Уолтер Рассел Мид в статье для The Wall Street Journal пишет: «Пока весь мир зациклен на упадке Америки и её глупых, как принято считать, интервенциях на Ближнем Востоке, Соединённые Штаты без лишней огласки приняли двухпартийный политический курс в отношении Азии. Его влияние на данном континенте вполне может оказаться столь же сильным, каким было влияние плана Маршалла и НАТО в Европе». Причём эта стратегия разработана ещё при президенте Клинтоне – а поскольку межпартийных разногласий в отношении неё не наблюдалось, разработка продолжалась и при республиканской администрации. В основе этой стратегии – призыв «обогащаться за счёт участия в самой открытой торговой системе в истории человечества. В обмен на обязательство соблюдать правила этой системы такие страны, как Индия, Вьетнам, Индонезия и Китай, получают возможность развивать промышленность и принимать участие в формировании будущего мировой экономики». В основу стратегии положен тонкий расчёт: «Занятые обогащением страны вряд ли будут стремиться к ниспровержению международной системы, которая способствует их процветанию, по мере всё более тесного вовлечения стран в мировую систему они всё больше начинают от неё зависеть… Следовательно, чем больше Китай проникает на мировые рынки, тем больше его заложников оказывается в руках Америки».

Стратегия вовсе не инновационная. Соединённые Штаты проводили её в отношении поверженных во время Второй мировой войны Германии и Японии. Она позволила плотно вовлечь эти страны в американскую орбиту, загасить в них милитаристские настроения.

Проводилась она и во внутренней политике. Например, после Второй мировой войны один из крупнейших бизнесменов Уильям Левитт закупил гигантские территории для застройки их коттеджами. В частности, в так называемом Левиттауне он построил дома для почти ста тысяч американцев. Левитт провозгласил свой принцип: «Ни один человек, имеющий свой дом и сад, не сможет стать коммунистом – у него будет слишком много дел».

Так США ставят Китай перед своеобразным стратегическим выбором. Ежели Китай признает построение в Азии экономической системы, сориентированной на США, он будет развиваться и дальше. Если он будет блокировать такую систему, то соседи Китая, напуганные и без того стремительным его ростом, могут в страхе теснее сплотиться с американцами.

Тот же Мид различает политику США в отношении Китая и в отношении бывшего СССР. Мид считает: задача в отношении Китая – не в том, чтобы изолировать его и добиться смены режима. «Задача скорее в том, – пишет он – чтобы удержать Пекин от претензий на роль регионального гегемона… В зависимости от реакции Китая США и другие участники нарождающейся “антанты” вольны двигаться в направлении более близких или более конкурентных отношений с Пекином Индии, Японии и США». Такая стратегия могла быть возможна и в отношении СССР, если бы не – с одной стороны – стратегические ястребы вроде того же Бжезинского и – с другой стороны – интеллектуальная несостоятельность советских руководителей (не считая, конечно, Косыгина) и экономическая слабость СССР.

Учёл ли это Китай или у него всё получилось самопроизвольно, но у Поднебесной сегодня и глобальная экономическая мощь и интеллектуально состоятельные пластичные политики. Да и сам Бжезинский в отношении Китая стал пластичен. Столь поучительные уроки может усваивать даже такой ястреб.

В том же регионе, кроме шагов, обоснованно критикуемых Бжезинским, вроде размещения американского контингента в Австралии, американцы проводят очень интересную дипломатическую игру в создание тройственного альянса Индии, Японии и США. В частности, именно в рамках этого альянса Австралия отменила эмбарго и готова экспортировать уран в Индию. Эти три страны в азиатско-тихоокеанском регионе дополняют друг друга. Столь мощный противовес вполне может служить силовой гарантией против Китая, ежели тот проявит желание решать какие-либо вопросы в регионе силой.

Ещё один довод. Китай, несмотря на значительные достижения внутри страны, до недавнего времени не стремился стать лидером всего мира и моделью для подражания. Исключением стал период правления Мао Цзэдуна. Однако сейчас, по мнению Бжезинского, главное, что интересует Китай – растущий показатель собственного ВВП. «Этот примечательный факт делает Китай конкурентоспособным, особенно в Латинской Америке и слаборазвитой Африке, и позволяет ему совершать инвестиции, не требуя политических реформ. (Для примера: объём торговли Китая с Африкой вырос со 10 млрд в 2000-м до 107 млрд в 2008-м)».

Нужно принимать в расчёт и динамику внутриполитического развития Китая. «Страна прошла эволюцию от радикального тоталитаризма, отмеченного жестокими и кровавыми массовыми кампаниями (такими как Большой скачок и Культурная революция) до становящегося всё более националистическим авторитаризма в сочетании с государственным капитализмом. До сегодняшнего дня её основой было впечатляющее экономическое процветание, однако социальный фундамент может оказаться хрупким».

В чём причина? «Новый средний класс в главных городах получил не просто представление о том, что такое процветание, но и беспрецедентный доступ к глобальной информации, несмотря на попытки ограничить его, предпринимаемые властями. Такой доступ стимулирует появление новых социальных и политических ожиданий. Также появляется недовольство текущими политическими правами, что приводит к появлению тех, кто желает рискнуть, став политическими диссидентами».

Таким образом, речь идёт всё о том же политическом пробуждении, но в этом случае оно представляет угрозу не существующей системе международных отношений, но стабильности в отдельно взятом государстве. Дальше – классический сценарий. Экономические трудности стимулируют недовольство среднего класса, что приводит к его активизации. «Такие диссиденты получат потенциально огромную аудиторию, особенно, если представители среднего класса начнут стремиться к установлению более свободного политического диалога, большей открытости в вопросе социальной критики», а также к влиянию на политику в общенациональном масштабе.

Бжезинский отмечает, что далее потянутся миллионы представителей низших классов (рабочие и крестьяне), которые начнут осознавать огромную социальную разницу, пролегающую между ними и средним классом. Так что угроза внутренней стабильности будет только возрастать. «Серьёзный внутриполитический кризис, наподобие событий на площади Тяньаньмэнь может нанести большой ущерб положению Китая на международной арене и свести на нет эффект достижений последних трёх десятилетий», – заключает американский стратег.

Тем не менее, существуют доводы и в пользу того, что Китай всё-таки бросит открытый вызов Соединённым Штатам. Бжезинский видит признаки этой возможности в поведении китайской элиты, у которой «растёт чувство национальной гордости, направленное в отношении Соединённых Штатов». Влияние оказывает и китайская пресса. Американский стратег считает, что в течение последнего десятилетия официальные лица, имеющие возможность высказываться в печати и уважаемые колумнисты (в частности, на страницах авторитетного журнала «Ляован») стали «подвергать сомнению легитимность существующего ныне статус-кво» и «начали постулировать то, что может стать основой доктринальных требований универсального право на существование для китайской модели[15 - Заметим: Бжезинский даже не постулирует основу «доктринальных требований универсального права на существование» для американской модели.]».