50 оттенков серого кардинала: кто правит миром

Бжезинский считает, что активная критика «американской системы» началась в 2007 году (то есть с началом ипотечного кризиса в США и в преддверии начала мирового финансового кризиса). Отмечает он и серию обвинений со стороны китайских СМИ в 2010-м, когда Китай вёл переговоры со своими соседями по поводу прав пользования Южно-Китайским морем. Американский стратег считает, что китайские СМИ обвинили США в «нечувствительности к китайским интересам» и в «попытках окружить Китай».

Конечно, подобные публикации создают благодатную почву для расцвета китайского национализма – «силы мощной и потенциально взрывоопасной». Кроме того: «В случае возникновения социального кризиса внутри страны привлекательность национализма может стать основой для достижения социальной сплочённости ради сохранения текущего статус-кво».

Тем не менее, даже в этом случае китайский национализм может негативно повлиять на положение страны в мире. «Чрезмерно националистичный, напористый и набирающий силу Китай может невольно заставить своих соседей объединиться в союз. Реальность заключается в том, что никто из соседей Китая – ни Япония, ни Индия, но Россия – не готовы признать китайские притязание на место США в мировой иерархии, даже если оно окажется вакантным».

Кроме того, если союз будет создан, он может обратиться за помощью к Америке. Но Китай столкнётся с трудностями не только поэтому. В отличие от США, которые отделены от своих «конкурентов» на мировой арене океаном, китайские границы находятся в непосредственной близости от России, Индии и Японии. Китай окажется «запертым» в пределах собственной территории.

Это вынудит Китай искать пути выхода из этой «блокады». И Бжезинский считает, что это может быть сделано посредством сближения с Пакистаном. Доказывает он это тем, что Китай уже строит порт в Пакистане на полуострове Гвадар (на юго-западе страны) вблизи от Ирана. Китай также инвестирует в порт в Бирме, что даёт надежду снизить зависимость от Малаккского пролива и диверсифицировать торговые пути. Разумеется, военный потенциал Пакистана также может быть интересен Китаю в случае военного противоборства.

Вернёмся к опасениям Бжезинского, связанным с ослаблением глобального влияния США. Многие страны, считает политолог, от этого проиграли. Например, экономическая мощь Китая сделает возможным ускоренное воссоединение с Тайванем, причём условия при этом будет диктовать КНР. «Это грозит риском серьёзной конфронтации с Китаем», – считает Бжезинский. Однако кто, как не он, заигрывал с Китаем в борьбе против СССР – причём это заигрывание дошло до масштабов военного сотрудничества. Что в итоге? Ушёл ментально более близкий и вменяемый глобальный соперник, а на его место пришёл менее предсказуемый, более сильный в стратегическом плане, с колоссальной экономикой и демографическими ресурсами. Налицо громадный стратегический просчёт Бжезинского.

Глава 3. Афганская ловушка

Ещё одно опасение Бжезинского в книге «Стратегический взгляд» – перерождение Пакистана. Это может быть либо военная диктатура, либо исламская диктатура, либо комбинация того и другого, либо территория с отсутствием федеральной власти. «Чем это грозит: полевые командиры с ядерным оружием; приход антизападного, располагающего ядерным оружием правительства типа иранского; региональная нестабильность в Центральной Азии, причём насилие потенциально выплеснется в Китай, Индию и Россию», – предрекает Бжезинский. Но разве не он сам заварил кашу в этом регионе?

По официальной версии ЦРУ начало помогать моджахедам в 1980 году, то есть после того, как в декабре 1979-го советские войска вошли в Афганистан. Но бывший директор ЦРУ Роберт Гейтс в мемуарах пишет: американская разведывательная служба поддерживала моджахедов за полгода до того, как состоялся драматический поворот событий.

Эту версию подтверждает и сам Бжезинский (в интервью французской газете «Nouvel Observateur» за 18–25 января 1998 года): «Согласно официальной истории, помощь ЦРУ моджахедам началась в 1980 году, то есть после ввода Советской армии в Афганистан 24 декабря 1979 года. Но реальность, которая до сих пор скрывалась, была прямо противоположной: на самом деле, президент Картер подписал первую директиву по секретной помощи противникам просоветского режима в Кабуле 3 июля 1979 года. В тот же день я написал президенту записку, в которой объяснял, что, по моему мнению, эта помощь вызовет советское военное вмешательство».

Это была чётко рассчитанная долгосрочная игра с использованием всех средств – военных, экономических, дипломатических. Некоторые её подробности Бжезинский раскрыл в интервью CNN (13 июня 1997 года). После того как Советский Союз оказался втянутым в войну в Афганистане, США разработали список санкций и других мероприятий, преследующих цель заставить СССР заплатить за инспирированную ими же авантюру «большую цену». Именно Бжезинский сколотил американо-китайско-пакистанский альянс. Он лично побывал в Пакистане, чтобы координировать совместные с этой мусульманской страной усилия и втянуть в антисоветскую ось «саудовцев, египтян, англичан, китайцев». Моджахедов, по его свидетельству, снабжали оружием из разных источников. Его получали даже от «поощряемого материально» коммунистического правительства Чехословакии, закупали у дислоцированных в Афганистане советских войск – те становились всё коррумпированнее.

На вопрос, не жалеет ли он об этом, Бжезинский лишь удивляется:

«Сожалею о чём? Эта секретная операция была превосходно задумана. В результате русские попали в афганскую ловушку, и Вы хотите, чтобы я об этом сожалел? В день, когда СССР официально перешёл границу, я написал президенту Картеру: “Сейчас у нас появилась возможность устроить СССР его собственный Вьетнам”. В самом деле, почти 10 лет Москва должна была вести войну, которую правительство не способно поддерживать, конфликт, который вызвал деморализацию и в конце концов – развал Советской империи».

Далее без купюр приведём концовку того интервью, для того чтобы читатель без посредников мог узнать образ мыслей Бжезинского в отношении проблемы террора и исламского фундаментализма в 1998 году:

Вопрос журналиста: И вы также не сожалеете о поддержке исламского фундаментализма, об оружии и советах для будущих террористов? Бжезинский: Что важнее для мировой истории? Талибы или развал Советской империи? Несколько взбудораженных[16 - В оригинале у Бжезинского используется слово agitated – взволнованный, возбуждённый, взбудораженный.]мусульман или освобождение Восточной Европы и конец холодной войны?

В.: Несколько взбудораженных мусульман? Но ведь сейчас всё время повторяют: исламский фундаментализм – угроза для всего мира.

Б.: Чепуха! Говорят, что у Запада есть всемирная политика по отношению к исламу. Глупость. Всемирного ислама не существует. Посмотрите на ислам рационально, без демагогии и эмоций. Это одна из мировых религий, полтора миллиарда верующих. Но что общего между фундаментализмом Саудовской Аравии, умеренным Марокко, пакистанским милитаризмом и среднеазиатским секуляризмом? Не больше, чем у христианских стран.

В 2008 году, через 7 лет после терактов 11 сентября, Бжезинский[17 - Успевший ещё в 80-х годах сделать на память несколько незабываемых фотоснимков с Усамой бен Ладеном.]снова повторил: «Я совершенно не сожалею, что СССР развалился, и одной из причин развала были наши действия в Афганистане. Без сомнений, я бы сделал это снова».

Но даже в этом неравном бою поздние советские руководители – в первую очередь, блестящие дипломаты вроде Юлия Воронцова – сумели грамотно завершить войну и оставили в Афганистане дееспособную власть во главе с Наджибуллой. Эта власть пала по двум причинам. Во-первых, военные формирования талибов, выросшие из американских семян, вышли из-под любого – в том числе и американского – контроля. Во-вторых, Ельцин попросту предал афганского союзника, прекратив поставки ему даже того, что всё равно было запасено ещё в советские времена, а при Ельцине толком не использовалось.

По мнению Бжезинского, «Штатам не следовало оставлять Афганистан без внимания после выхода оттуда советских войск. Страна в буквальном смысле лежала в руинах, отчаянно нуждаясь в экономической помощи, чтобы стабилизировать обстановку хотя бы минимально. Однако и Буш – старший, и Клинтон проявили пассивное безразличие. Образовавшийся вакуум в 1990-х заполнили талибы, за которыми стоял Пакистан, пытавшийся таким образом занять геостратегически выгодные позиции по отношению к Индии. Вскоре “Талибан” пригрел под своим крылом “Аль-Каиду” – дальнейшее всем известно. После 11 сентября у США не осталось другого выхода, кроме как ответить силой на силу». Но своей вины или просчётов дальновидный стратег признать не готов.

Бжезинский переживает и по поводу конфронтации США (и их ближневосточного сателлита – Израиля) с Ираном. Её продолжение может привести не только к росту шиитской ветви исламского радикализма (та скорее компенсирует суннитскую ветвь, буйно разросшуюся на нефтедоллары Саудовской Аравии), но прежде всего к глобальному нефтегазовому кризису. Между тем Иран стал фундаменталистским как раз в то время, когда Бжезинский работал у Картера и отвечал за внешнюю политику США по всему миру – в том числе и в Иране. Теперь политик вкушает плоды своей тогдашней близорукости. Более подробно об этом – ниже.

Глава 4. Иранский провал

Ещё один провал Бжезинского случился в бытность его советником по национальной безопасности президента Джеймса Картера. Совместными усилиями они проиграли одного из ключевых союзников – Иран.

Курс США на тесный союз с Ираном исходил из трезвого расчёта. Иран не только был мощной опорой стабильности в регионе и противостоял возможной советской экспансии на юг. Это был ещё и очаг вестернизации. Увы, его высшие руководители внедряли западные ценности так усиленно, что довольно скоро добились прямо противоположного результата.

1978 год семьи президента США и шаха Ирана Мухаммеда Пехлеви встречали вместе. Американский президент рассыпался в комплиментах. Он назвал Иран надёжным островком стабильности в одном из самых горячих регионов мира, а руководителя страны – гарантом этой стабильности. Он восхитился уважением, с которым народ Ирана относится к своему монарху. И всё это – в тот момент, когда из-под шаха стала с небывалой скоростью уходить почва.

В аппарате Бжезинского и всём Совете по национальной безопасности не было сколько-нибудь серьёзных специалистов по Ирану. Разведка, обязанная поставлять исходные данные для переваривания в аналитических органах, жаловалась: потребители хотят слышать благостные вести, а не реальные сведения. В итоге руководство США даже не предполагало, что установленным шахом порядкам приходит конец. В конце сентября 1978-го американская военная разведка докладывала: в ближайшие десятилетия шах останется у власти. В обоснование приводился удивительный по интеллектуальной мощи аргумент: в прошлом шах преодолевал серьёзные кризисы. Замечательный пример линейного мышления людей, обязанных мыслить как раз нелинейно.

Вдобавок до американских разведчиков не дошёл поставленный французскими врачами ещё в середине 1970-х диагноз шаха: лейкемия. Онкологические заболевания не способствуют не только долголетию, но и разумности поведения. А без неё на такой руководящей высоте – никуда.

По советам американских специалистов шах развернул широкомасштабную программу либерализации. В частности, предоставил практически полную свободу студентам. Поразительная параллель с Горбачёвым, проводившим политическую либерализацию на фоне нарастающего хаоса в экономике и порождённой ею нестабильности в обществе. Впрочем, Горбачёв вряд ли способен усваивать хоть какие-то уроки: он, судя по его постсоветскому поведению, и на своих ошибках не учится, не говоря уж о чужих. Во всяком случае, результаты у шаха и Горбачёва оказались очень схожи.

Другие американские советники требовали ужесточить меры: провести репрессии, подключить армию. Был даже план проведения военного переворота. Это вносило ещё больше сумятицы в принятие решений по непрерывно усложняющейся обстановке. А её было кому усложнять.

Блестящий пропагандист и религиозный фанатик, люто ненавидящий Америку, аятолла (в переводе с арабского – откровение бога; в шиитской ветви ислама – высший богословский авторитет) Рухолла Мусави Хомейни сумел стать демонической фигурой. За ним, как за знаменем, устремилось дезорганизованное население Ирана. В то же время в New York Times – рупоре демократической партии, куда входят Бжезинский и Картер – появилась статья о терпимости Хомейни, о прогрессивных взглядах его команды, о его способности создать гуманистическую власть. Похоже, в это и впрямь кто-то верил.

Вот так под мудрым руководством Бжезинского Иран ушёл из объятий США. Не только одним источником нефти в американской зоне влияния стало меньше. Появилось государство, способное при желании дестабилизировать едва ли не весь юг Азии, включая и арабский мир: арабы с иранцами враждуют уже полтора тысячелетия. Великий стратег Бжезинский создал стратегическое препятствие всем дальнейшим американским планам.

Глава 5. «Чёрная дыра» в самом центре Евразии: Россия

Немецкий публицист Хауке Ритц уверен, что «Бжезинский даже после крушения СССР и падения берлинской стены не изменил своего крайне негативного отношения к России. Конечно, понять Бжезинского можно: являясь одним из главных стратегов холодной войны и посвятив всю свою осознанную жизнь этой борьбе, он хотел, наверное, после 1991 года сполна насладиться плодами победы в этой войне».

В 1997 году в «Великой шахматной доске» Бжезинский сравнивает распад СССР с появлением «чёрной дыры» в самом центре Евразии и выделяет в этой связи две задачи для Америки:

1. Незамедлительно нужно было снизить вероятность политической анархии или восстановления враждебной диктатуры в разрушающемся государстве, владеющем мощным ядерным арсеналом.

2. Долгосрочная задача состояла в том, чтобы, с одной стороны, поддержать экономическое восстановление и демократическую трансформацию России, с другой – не допустить возрождения евразийской империи, которая могла бы противостоять появлению в будущем евроатлантической системы[18 - О ней речь пойдёт ниже.].

Развал Советского блока привёл к появлению вакуума силы в центре Евразии. По мнению пана Бжезинского, замешательство и слабость были характерны не только для новых государств, но и для самой России. Травма нации усугубилась вооружённым вмешательством России в Таджикистане[19 - РФ оказалась вынуждена взять под свою охрану границу с Афганистаном, откуда в охваченный гражданской войной Таджикистан хлынул поток наркотиков, оружия, боевиков и откровенных разбойников.] и вторжением России в Чечню[20 - Этот регион РФ взяли под свой контроль сперва местные уголовники, ограбившие нечеченскую часть населения республики и немалую часть сопредельных земель, а затем авантюристы и фанатики радикальных версий ислама со всего света. Республика оказалась сухопутным аналогом легендарного пиратского острова Тортуга. Пришлось, как и в Карибском море, усмирять разбойную вольницу.]. Наиболее болезненно для россиян было осознание падения авторитета страны в мире: одна из двух мировых супердержав стала оцениваться как региональная держава «третьего мира».

Новым для России стало изменение геополитической ситуации на Дальнем Востоке, хотя в этом регионе не произошло ни территориальных, ни политических изменений. На протяжении столетий Китай был гораздо слабее России. Однако Бжезинский пишет, что невозможно не заметить, что Китай находится на пути становления и преобразования в более развитое и благополучное государство, нежели Россия. «Экономическая мощь Китая в совокупности с динамической энергией его 1,2-миллиардного населения существенно меняют историческое уравнение между двумя странами с учётом незаселённых территорий Сибири, почти призывающих китайское освоение», – подчёркивает американский стратег.

Дружественная позиция, занятая США в отношении нового российского руководства, ободрила постсоветских «прозападников» в российском внешнеполитическом истеблишменте. Новым лидерам приятно быть накоротке с высшими должностными лицами, «формулирующими политику единственной в мире сверхдержавы, и они легко впали в заблуждение, что они тоже лидеры сверхдержавы». Когда Америка стала говорить о «зрелом стратегическом партнёрстве» между бывшими соперниками по холодной войне, России грезилось, что этим был «благословлен новый демократический американо-российский кондоминиум, пришедший на смену бывшему соперничеству».

Американский стратег польского происхождения дает красочное описание, как бы дразня россиян:

Этот кондоминиум будет глобальным по масштабам. Таким образом, Россия будет не только законным правопреемником бывшего Советского Союза, но и де-факто партнером в мировом устройстве, основанном на подлинном равенстве. Как не устают заявлять российские лидеры, это означает не только то, что остальные страны мира должны признать Россию равной Америке, но и то, что ни одна глобальная проблема не может обсуждаться или решаться без участия и/или разрешения России. Хотя открыто об этом не говорилось, в эту иллюзию вписывается также точка зрения, что страны Центральной Европы должны каким-то образом остаться, или даже решить остаться, регионом, политически особо близким России. Роспуск Варшавского договора и СЭВ не должен сопровождаться тяготением их бывших членов к НАТО или даже только к ЕС.

Западная помощь тем временем позволит российскому правительству провести реформы внутри страны, исключить вмешательство государства в экономику и создать условия для укрепления демократических институтов. Восстановление Россией экономики, её специальный статус равноправного партнера Америки и просто её привлекательность побудят недавно образовавшиеся независимые государства – благодарные России за то, что она не угрожает им, и всё более осознающие выгоды некоего союза с ней – к самой тесной экономической, а затем и политической интеграции с Россией, расширяя таким образом пределы этой страны и увеличивая её мощь.

Но сразу после этого текста Бжезинский подчёркивает, что такой подход «лишён внешнеполитического и внутриполитического реализма», а ласкающая взор и слух концепция «зрелого стратегического партнерства», обманчива: «Америка никогда не намеревалась делить власть на земном шаре с Россией, да и не могла делать этого, даже если бы и хотела. Новая Россия была просто слишком слабой, слишком разорённой 75 годами правления коммунистов и слишком отсталой социально, чтобы быть реальным партнером Америки в мире». И как только стали появляться разногласия между Москвой и Вашингтоном, вся идея «зрелого стратегического партнёрства» стала казаться дутой, и всё больше россиян стали считать её озвученной специально для обмана России.

Бжезинский, с одной стороны, пишет: «Нельзя не признать, что не все тревоги России в отношении расширения НАТО лишены законных оснований или вызваны недоброжелательством». С другой – сразу же после этого признания ветеран холодной войны переходит в лобовую атаку: «Некоторые противники расширения НАТО, разумеется, особенно в российских военных кругах, воспользовались менталитетом времён холодной войны и рассматривают расширение НАТО не как неотъемлемую часть собственного развития Европы, а скорее как продвижение к границам России возглавляемого Америкой и всё ещё враждебного альянса. Некоторые представители российской внешнеполитической элиты – большинство из которых на самом деле бывшие советские должностные лица – упорствуют в давней геостратегической точке зрения, что Америке нет места в Евразии и что расширение НАТО в большей степени связано с желанием американцев расширить свою сферу влияния. В некоторой степени их оппозиция связана с надеждой, что не связанные ни с кем страны Центральной Европы однажды вернутся в сферу геополитического влияния Москвы, когда Россия “поправится”».

Хотелось бы акцентировать внимание читателей, с каким плохо скрываемым пренебрежением Бжезинский говорит о поверженном бывшем противнике. Где уж тут «милость к падшим»! А ведь 1990-е годы – это время, когда сближение с Россией и её интеграцию в Запад, по оценке немецкого публициста и доктора философии Хауке Ритца, было возможно организовать, лишь «поманив Россию пальцем». И «в большой степени ответственность за это несёт как раз сам Бжезинский».

Впрочем, наш мнящий себя стратегом тактик продолжает делать ходы на «великой шахматной доске»: «Если не кондоминиум с США и не “ближнее зарубежье”, тогда какие ещё геостратегические варианты имелись у России? Неудачная попытка ориентации на Запад для достижения желательного глобального равенства “демократической России” с США, что больше являлось лозунгом, нежели реалией, вызвала разочарование среди демократов, тогда как вынужденное признание, что “реинтеграция” старой империи была в лучшем случае отдалённой перспективой, соблазнило некоторых российских геополитиков поиграть с идеей некоего контральянса, направленного против гегемонии США в Евразии».

По оценке Бжезинского, коалиция россиян одновременно с китайцами и иранцами «может возникнуть только в том случае, если Соединённые Штаты окажутся настолько недальновидными, чтобы вызвать антагонизм в Китае и Иране одновременно». Американский стратег убеждён, что ни Иран, ни Китай не свяжут стратегически свою судьбу с нестабильной и слабой Россией, поскольку подобная коалиция может препятствовать их выходу на более развитые государства с их инвестициями и технологиями. Россия способна предложить слишком мало. Бжезинский делает вывод, что этот геостратегический расклад не реалистичен, хотя тактически как Китай, так и Россия подвержены соблазну поиграться с этой идеей.

Бжезинский также вскользь упоминает о том, что «существует также возможность – хотя и маловероятная, но которую нельзя полностью исключить – серьёзной перегруппировки сил в Европе, заключающейся или в тайном германо-российском сговоре, или в образовании франко-российского союза». Он ссылается на то, что в истории есть подобные прецеденты, и каждая из этих двух возможностей может начать реализовываться в случае, если остановится процесс европейского объединения и произойдёт серьёзное ухудшение отношений между Европой и Америкой. Взаимодействие между Европой и Россией будет иметь своей целью выдавливание Америки с континента, пишет Бжезинский, но сразу оговаривается, что все эти варианты выглядят невероятными, поскольку требуют не только проведения США ошибочной политики на европейском направлении, но и переориентации крупнейших стран Европы. Меж тем, есть и другие оценки. Уже упомянутый выше Хауке Ритц, например, уверен, что «углублённые экономические отношения между Россией и ЕС могли бы дать возможность Евросоюзу дополнить трансатлантическую ориентацию ориентацией континентальной. Это, со своей стороны, означало бы получение существенной независимости Европы от США. В пользу растущей ориентации ЕС на Восток говорит также то, что российские и европейские интересы в долгосрочной перспективе дополняют друг друга. В России большой спрос на европейские технологии, а Европе в средне- и долгосрочной перспективе вряд ли удастся гарантировать своё энергообеспечение без использования российских запасов». Но это написано уже в 2008 году.

Вернемся в 1997-й. Перед тем, как перейти к дилемме единственной альтернативы России, Бжезинский ещё раз с мастерством шулера перебирает «нежизнеспособные» варианты геостратегии России: «Решение не может быть найдено ни в контральянсе, ни в иллюзии равноправного стратегического партнёрства с США, ни в попытках создать какое-либо новое политически или экономически “интегрированное” образование на пространствах бывшего Советского Союза. Во всех них не учитывается единственный выход, который на самом деле имеется у России».

Дилемма единственной альтернативы