Где цветет чистодуш?

Подошел я к окну и увидел маленькую пичужку. Она легкой тенью мелькала вдоль высоких, освещенных обеденным солнцем домов. Исчезнет – снова покажется, исчезнет… так и челночит.

“Уж не ласточка ли? – обрадовался я догадке. – Она, похоже… Но ведь зима все еще хорохорится! Вон как снежком припугивает…”

– Лена, Лен! – все еще сомневаясь, кричу на всю квартиру дочери, готовящей в соседней комнате уроки. – Беги скорей ко мне, касатки вернулись!

– Ну и что? – прибежав на мой зов, переспросила дочь с безразличием. – Я ее еще позавчера приметила. Все вдоль стен восемнадцатого дома летала. Правда…

– Позавчера? А не рановато ли? И тепла-то по-настоящему не было. То зима, то отзимки.., – наблюдая за пташкой, пытался возразить дочери.

– Не-э, нисколечко! Нам вчера Нина Павловна почти весь урок рассказывала о ласточках. “Удивительная, дети, эта птичка, удивительная!” – запомнила еще ее слова. Ой она и любит их! Правда…

– Она не говорила, когда ласточки со своих “курортов” домой, на родину, возвращаются? Не помнишь, а?

– Рассказывала. Ой, когда же, правда? Вот только… Чур – вспомнила! Вспомнила. В середине мая. Вот когда!

– А сегодня?

– А сегодня, папонька, – апрель, девятнадцатое.

– Вот именно! Как же тогда это понимать, милая юннатка?

– Не знаешь? – от удивления вытаращила глаза Лена.

– Нет, – немного смутившись, признался я.

– Это разведчица, папа! Ее послала стая. Проверить: тепло здесь у нас или холодно. Правда…

– Разведчица? – не сразу поверил я. – Не шутишь, затейница?

– Не-э, – ответила, тряхнув косичками, дочка и убежала к себе.

А ласточка-посланница все летала вдоль южных, пригретых солнцем, стен пятиэтажек. Вся надежда у нее, видно, на солнцепек. И теплее там, и мушки-букашки раньше оживают, охотиться-кормиться можно.

Птичка летала медленнее, чем обычно. Устала. Еще бы! Преодолеть такие расстояния, а тут еще эта заваруха с метелью. Угодила в переплет.

Весну, гласит поговорка, начинает ласточка, а соловей ее заканчивает.

Только дождется ли храбрая птичка весеннего тепла? Выдержит ли эти испытания непогодой ее маленькое сердце? Кто не знает, чем нередко кончают разведчики?

Дождик без дождя?

Порыв бродяги-ветра пролетел, бормоча о чем-то, над осинами и поспешил догонять своих.

– Цо-цо-цо – донесся в ответ с земли.

Дождинки?! Откуда им быть с такого ясного неба?

Оглянулся вокруг.

Снег спрятался до следующего снега. Прежде чем уйти, прошлогоднюю палую листву так спрессовал, так отутюжил, как-будто под деревьями постелил кошму с палец толщиной.

Сухо и тепло. Самая светлая пора леса. Светло, жизнерадостно и на душе.

Ш-ш-ш-ш – снова птицей пролетел лесом верховик.

Цо-цо-цо – снова слышу с “кошмы”. Можно подумать, кто-то – не ветер ли? – кинул горсть горошин.

Инешкипаз* , это что за чудо?

Наконец-то расколол орех.

Так шутил-насмехался надо мной озорной ветерок. Он расчесывал деревья, осину и кидался в меня ставшей ненужной скорлупой почек. Долетая до сухого плотного покрывала, они издавали звук падающих дождинок.

Сухой дождь…

Кто знает, может из таких шорохов, переборов “горошин”, из такого “сухого дождя” и начинался первый на земле словесно-речевой язык?

Сколько не читай…

Положил сумку в угол отведенной мне комнаты и вышел на крылечко.

Лес в двух шагах. Сосновый. Надо мной зеленая крыша. Ветер-вольнолюб тихо покачивает вершины деревьев.

Цок-цок-цок!.. – донеслось сверху.

Ой, да кто это?

Оглянулся. Ничего не видно. Успокоился.

Цок-цок-цок!.. – услышал снова.

Какой-то зверек язычком пламени метнулся на вершину сосны.

Так, это же белка!

Зверек перепрыгнул на вершину соседнего дерева и, как высверк молнии, по его комлю спустился на землю. Не успел я моргнуть глазом, он уже был на голом, без листвы клёне рядом. Рыжехвостая сноровисто и дотошно обнюхивала толстые сучья кленка.

Что за чудо? Что выискивает?

На другой день в это же время клен навестил другой обитатель бора – дятел. Он тоже “колдовал” с клёном.

Я стоял на приступке и следил, ждал, чем это кончится.

Птица осмотрела, проверила сучья и принялась стучать по ним.

Вот это новость! Зачем это ему?

Дятел улетел.