Где цветет чистодуш?

Я подошел к магнит-деревцу. Протянул руку и нагнул, сколько сил хватило, одну ветвь. Сколупнул ногтем кору. Здоровая кора, здоровое дерево! Червячками тут и не пахнет. И не ищи. Чем же тогда приворожил кленок белку с дятлом?

Прошло два-три дня.

Шагая по апрельскому светлому лесу, я наткнулся на невысокий, но раскидистый клен. День солнечный. Не было дождя и в предыдущие дни. Почему же тогда деревцо мокрое, будто под дождь попадало?

Наклонил, как и два дня назад, ветвь и облизнул кору. Ого! Сладко. Коснулся еще раз языком. Вкусный сок! Свежий. Вот почему, – стало мне понятно, – понравился “раскудрявый” перед моим крыльцом белке с дятлом.

Недаром говорят: лес – бесконечная книга, сколько ее ни читай – не прочитаешь. Сегодня вот открыл и прочитал еще одну страничку. А подсказала её открыть – белка.

Песнь любви…

Над головой черной точкой виднеющийся жаворонок, немного спустившись, неожиданно прервал песню, сложил крылышки и камнем опустился на землю. Навстречу – удивило меня – с густой травы поднялся дугой.

“Вон кому ты, петушок, так самозабвенно журчал с поднебесья, вот кому посылал с высоты хрустально звенящие рулады!”

“Песнь любви! – невольно выпорхнули с языка слова. – Неужели, в самом деле, петь их лишь владыке природы?”

Птицы несколько мгновений играючи полетали друг за другом и исчезли в зелени луга.

Песнь любви…

Звонкая она и чистая как утренний воздух над рекой.

Оглянулся по сторонам.

Над горизонтом беззаботно играло лучами молодое солнце. В ответ на его доброту мириады росинок на листьях моргали радостным разноцветьем. А из туманных далей прожитого пришла и вспомнилась невзначай мелодия одной из любимых песен молодости.

Жаворонок вейся,

Вейся надо мною.

Моё сердце полное

Любовью и тоской.

Отчего?

Дождь с вечера так и не собрался. Спокойный и по-весеннему теплый, он освежил землю лишь перед самым рассветом. Сделав свое, облака вскоре рассеялись и небо засияло обновленной синевой.

Рано утром, распахнув окно, я выглянул во двор и удивленно от увиденного покачал головой. Ну и ну…

Луговина, только вчера покрытая тонким одеялом из серенькой прошлогодней отавы и пожухлых тополиных листьев, нынче изумрудно светилась молодой травкой. В лучах проснувшегося солнца на ней алмазными россыпями сверкали дождинки. Всего лишь короткая, как легкий вздох, апрельская ночь с теплым дождичком, и картина под окнами изменилась до неузнаваемости.

Увлеклась художница! В порыве вдохновения она прошлась зелеными красками, почудилось мне, даже… по штакетникам ограды вокруг. Совсем-совсем вылетело у меня из головы, что здесь вчера день-деньской трудились женщины-маляры.

Полянка перед домом сразу же сделалась просторнее и ласкала взор своей ухоженностью.

Стоял я у настежь открытого окна и, омываемый свежестью весеннего воздуха, восхищался этим очаровательным творением “утра года”.

Каждый из нас от природы по-своему талантлив, как талантлива озорная, вечно юная художница Весна, каждый.

Отчего же – выяснить бы – этот божий дар так часто увядает, так и не успев распуститься? Отчего? Что или кто повинен в этом?

След доброты

Я совсем не узнал вербочку, мою давнишнюю знакомую. Вместо цветков – восково-желтые, почти прозрачные пятна. И словно – ни ствола, ни ветвей, лишь невесомые солнечные шарики. Да уж вербочка ли эта? Всего неделю назад только собиралась цвести, а сегодня и не узнать! Да, природа отсрочек не знает. Всему у неё свой час.

Солнечно, но небо пошаливает севером. Знобит от колючего ветерка.

Подняв воротник куртки и нахлобучив поглубже кепку, я подошел поближе. Ну, здравствуй, моя пригожая! О-о, да к тебе тут всем миром пришли на помощь. Вьются среди ветвей и перетянутые желтыми кушачками добродушные шмели, и дикие пчелы. А вон и дивная бабочка “павлиний глаз”! Пчелы, осы, крапивницы… Собрались тут у тебя от мала до велика. В благодарность за помощь – первый нектар. Разве от него кто откажется?

На одной ноте гудит на разные голоса вербное, лимонно-желтое облачко. Дирижирует этим дружным и слаженным ансамблем много знающий-понимающий северный своевольный ветерок.

Прошло больше часа. Нагулявшись, тою же лесной, устланной прошлогодней листвой тропинкой возвращался домой. Вышел на опушку и снова встретился со своей приятельницей.

На веточке вербы, с наветренной стороны, трепыхался на ветру… белый листок бумаги. Откуда он? Я подошел к кустику и дотянулся до листка. Чьей-то рукой было на нем выведено фломастером: “В свой час – своя поэзия в природе” и чуть ниже добавлено – “Китс, англ. поэт”.

Я улыбнулся и мысленно приписал к сказанному поэтом: “И дай же бог, чтоб истоки этой поэзии были бездонны, а час бы этот длился дольше века…”

“Заговорят и облака…”

Старость, говорят, – не радость. Верно. Верно вместе с тем и это: старость – не есть один, как миг, день. Путь у седой реки долог. Встречаются повороты и раскаты… Жеманящимися, улыбающимися будут видеться цветы вокруг. Заговорят с тобой облака. За восход примешь закат. О таком полыхании чувств так говорят: “Иной седой и черноволосому маху не даст”.

Прошлой осенью встретился, шастая по в золото одетому лесу, с осиной. На вид ей – лет сто. Для неё и её племени это немало. Одряхлела сердечная. Её допекал гриб-трутовик, долбил, весь продырявил, “лесной санитар” – дятел, не забывал точильшик. Казалось, – все в прошлом. Но…

Пришла весна.

Вай! А это что?

Моя прошлогодняя знакомая старушка-осина накинула на голову и плечи такую с узорами и бахромой шаль, что не сразу и узнал! Чуть от удивления не очумел. Скрипит, кряхтит, постанывает, а сама, вслушайся только, песню молодости завела! Вот тебе седая!

Вай, ты, воля-волюшка…

После ошалелого апреля в леса и рощи заглядывает зеленая тишина. Зайдешь в чащу и покажется тебе: попал в дом, где всё готово к встрече Великого Дня. Выметено, убрано, вымыто…

Брожу, любуюсь переменами. Слушаю тишину.

Куда ни гляну, взор упирается на украсившиеся в нежную зелень дубы, липы, клены, вязы… Синью полощат под ними полянки медуницы и чины. А вон подмаргивает желтыми глазами дубравница весенняя! Красиво… Кажется, края ей нет, красоте этой, и уж никогда-никогда не выбраться мне из её окружения, навсегда остаться пленником.

Неожиданно деревья и кусты расступились. Как будто распахнулись половинки дверей, и я вышел, утомленный лесной теснотой и всем увиденным, к обочине просторного колхозного поля. Встретил ласковый ветерок. Он нежно, с любовью, теребит волосы, гладит лицо. Поле, поле… Не за просто так родным величали!

Зеленеют передо мной, радуют глаза яровые всходы. Стою и любуюсь открывшийся ширью. Такое ощущение, что вышел из тесной душной избы на крылечко.

Все не верилось: неужели правда, что и красота может запирать на замок? Неужели и она может стеснять душу и даже приносить несчастья?

“И день, и ночь, и день и ночь…”

Неожиданно сотней голосов галдящие-поющие пернатые замолкли. Как, по поговорке: в рот воды набрали. Как будто кто предупредил. На полянку пришла тишина. Даже комариный гуд над ухом показался гулом реактивного самолета.