Прогнившие корни. Книга 1

Оставался подвал. И десять злосчастных ступеней. Это она помнила слишком отчётливо, проводя взаперти в этом маленьком аду долгие часы своего детства. Она выросла, но страхи так и остались, плотно угнездившись в её сознании и побороть их можно было, только встретившись с ними лицом к лицу.

Постояв перед дверью какое-то время и собираясь с духом, Лана, наконец, толкнула дверь под лестницей. Старые петли тут же отозвались стоном. Пошарила рукой по стене и внизу вспыхнул тусклый свет одинокой лампочки под низким потолком.

«Всего десять», – уговаривала она себя, делая первый шаг.

Под тяжестью её тела рассохшиеся ступени издавали жуткий стон, как тогда в детстве, когда Агата заталкивала её сюда и запирала, заранее выкрутив лампочку. Маленькая Лана сначала просила, умоляла, потом плакала. А когда слёзы высыхали, просто сидела, обняв себя руками за плечи, не в силах преодолеть те десять ступеней. Сейчас страха уже не было, только отзвуки ненависти к старой хозяйке дома.

Всё было на своих местах: старые зимние вещи на растопыренных напольных вешалках, притихший холодильник-монстр в углу и старые чемоданы у дальней стены. Работы было много.

Морщась и чихая от накопившейся за десятилетия пыли, она открывала их один за другим. Тут была поношенная, и давно вышедшая из моды одежда, от которой давно следовало избавиться, ёлочные стеклянные игрушки, детские вещи, старинное пастельное бельё, пропахшее плесенью и её школьные тетради.

Она равнодушно пробегала глазами по разноцветным корешкам, когда взгляд зацепился за одну из них. Одна тетрадь ей не принадлежала. Почувствовав, как взмокли ладони, Лана медленно протянула руку. На зелёной кожаной обложке с загнутыми от старости краями, мелким убористым почерком было выведено имя: Берсон Агата.

Руки затряслись, когда на осознала что скрывает тетрадь. Это был дневник и, судя по его толщине, на его страницах могли быть ответы на все её вопросы. Первой датой стоял апрель 1939-го года. Агата его вела с десяти лет.

Впервые в жизни Лана задумалась. А как хорошо она знала старую женщину, с которой прожила большую часть своей жизни? Что ещё в этом доме было скрыто от её глаз? И как можно было утаить от неё такое? Тут же перед мысленным взором предстала постоянно запертая на ключ дверь комнаты бабки.

Потеряв всякий интерес к уборке и подвалу, она с тетрадью в руках влетела в гостиную и, забравшись с ногами на диван – зимой она всё время мёрзла – открыла на первой попавшейся странице.

«23 мая. 2010 год. Я совсем одна. Не такую старость я себе представляла. Но не мне судить. Надеюсь, время всё исправит. Хотя думаю, что всё уже на своих местах… Сердце опять болит, доктор выписал новый рецепт. Не забыть завтра попросить Яна заехать в аптеку».

Переворачивала пожелтевшие страницы и узнавала всё новые подробности жизни Агаты без себя самой. Записи были короткими и иногда обрывались на середине фразы, а то и слова. Чтение, и без того местами непонятного текста, усложнял мелкий, местами неразборчивый почерк. Чем дальше она читала, тем отчётливее понимала, каждая новая строка давалась старой женщине с огромным трудом.

Она прочла последнюю запись:

«4 апреля. 2011 год. Только что вернулась в город. Всё без изменений. Каждый месяц моя надежда всё больше увядает вместе со мной. В ответ я слышу только тишину и ничего более… У меня нет никакой возможности исправить всё. Напрасные терзания. Это мой крест. Я проклята! А вместе со мной в этой пучине и моя кровь на многие поколения…»

Эти слова, больше смахивали на бред. Что без изменений? И куда ездила Агата каждый месяц? И почему она проклята? Единственное, что поняла, так это то, что та считала проклятой и её – Лану.

Далее шли чистые, не исписанные страницы. Последняя запись – пятилетней давности. Видимо после, Агата совсем сдала, и дневник оказался среди ненужного хлама.

Она до сих пор не могла до конца поверить, что в её руках оказалось то, что хоть как-то могло пролить свет на все тайны, которые скрывались от неё все эти годы. И вот теперь ей стало страшно. Она боялась узнать правду. Боялась, что может не справиться с тем, что кроется на этих страницах.

Лана помедлила, но всё же открыла первую страницу и словно тёмные воды, её поглотило прошлое.

Маленькая Агата начала вести дневник во время обучения в школе для девочек. Она достаточно красочно расписывала взаимоотношения со сверстницами и педагогами. Такие редкие и от того более долгожданные поездки домой на каникулы и семейные праздники. Встречи с единственной подругой Мэри, с которой она была очень близка, несмотря на разницу в возрасте – четыре года. Агата часто называла её «старшей сестрой». Их совместные прогулки, пикники на природе. Была ещё кузина, в будущем мать Яна, но с ней отношения Агаты не заладились.

Далее характер написания менялся. Началась война с её разрушениями и жертвами. Все тяжёлые последствия были описаны в этих строках: постоянный голод, потери близких, которые понесла практически каждая семья их городка, ожидание того, что и к ним придёт весь тот ужас, в котором жил остальной мир.

Лана словно окуналась в тот далёкий мир, в котором жила молодая, полная надежд девушка, со своими мечтами и желаниями о лучшей жизни. И сколько не пыталась она разглядеть в этой жизнерадостной девушке ту замкнутую, нелюдимую старуху, что так «любила» заниматься воспитанием своей внучки, у неё ничего не выходило. Тот мир, словно не принадлежал Агате. Описание счастливых дней и осознание того, что ненавистная война наконец-то окончена, и скоро всё встанет на свои места. Далее неожиданная смерть матери, отец погиб чуть ранее – в последние годы войны. Скорбь!

Но постепенно всё наладилось. И одним из таких светлых моментов стала свадьба её лучшей подруги Мэри и Александра Вальтмана. Союз красивой, деревенской девушки и обедневшего героя войны из влиятельной и когда-то очень состоятельной семьи. Это скромное мероприятие стало событием года, обсуждаемым всем городом. Как писала Агата, недоброжелателей у этой пары хватало. Многие сомневались в чувствах Мэри, приписывая ей какие-то тайные намерения, но если та и была охотницей за деньгами или положением, её подруга об этом ни разу не упомянула.

Пробегая глазами текст, наткнулась на запись:

«16 января 1946 год. Мэри исчезла! Её ищет весь город. Одни шепчутся о побеге. Другие уверенны, что не могла она убежать на восьмом месяце беременности. Я жду страшных новостей, но их всё нет. Неизвестность иногда бывает хуже, чем самые худшие вести. Меня мучают кошмары. С каждым днём я все отчётливее понимаю, что уже никогда ничто не будет, как прежде».

Лана была ошеломлена. Мало того, что она даже не предполагала, что этот тиран Вальтман был когда-то женат, на подруге Агаты – какой-то Мэри, так ещё и это загадочное исчезновение беременной женщины. Всё это было очень странно. Судя по следующим записям, несмотря на тщательные поиски мужа и полиции, в последующие годы Мэри так и не была найдена.

Глаза слипались, часы показывали половину шестого и вконец обессиленная, решила отложить чтение до утра.

Её разбудил стук в дверь. Ужасно хотелось спать, но она всё же заставила себя разлепить глаза и подняться с кровати. Молча открыла дверь и так же молча отправилась в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок.

– Кажется я слишком рано? Я пришёл за вещами… – вместо приветствия крикнул ей вслед дядя, проходя прямиком на кухню с бумажными пакетами в руках. – Я принёс тебе еды, холодильник, должно быть, пуст.

Через двадцать минут они сидели за столом и завтракали свежими булочками с джемом и пили кофе.

– Почти полдень. Поздно легла? – поинтересовался он, делая глоток обжигающего напитка.

– Под утро, – отозвалась Лана и, заметив, как брови дяди взлетели над оправой очков, добавила. – Разбирала вещи в подвале.

– И как? – он спрашивал не об этом, Лана это сразу поняла. Слишком хорошо он знал о методах воспитания своей тётки.

Она сделала глоток и задумалась, а стоит ли рассказывать ему о находке? Она не была уверена, что ей захочется обсуждать то, что мог поведать дневник. И что-то подсказывало, что Ян точно бы начал отговаривать её от чтения.

– Тебе помочь с вещами?

– Нет, спасибо, я сама, – приняла она, наконец, решение. – К тому же осталось немного.

– Какие планы у тебя на время пребывания в городе?

– Что ты имеешь в виду? – она была удивлена таким вопросом.

– Я подумал, ты захочешь, как можно скорее вернуться к своей прежней жизни, к своим животным.

– Я пока ещё не решила.

– Как знаешь, – пожал он плечам, – я просто спросил. Не хочу, чтобы моя племянница уехала слишком внезапно, забыв попрощаться.

Это был камень в её огород. Одиннадцать лет назад она именно так и поступила, а потом долгие годы жалела об этом.

«Может, стоило тогда прийти к нему, рассказать всё? – думала Лана. – Дядя обязательно бы выслушал, дал совет».

Но она знала, почему не пошла – он бы отговорил её уезжать и она бы осталась. И весь тот ужас продолжился бы.

– Я никуда не собираюсь, по крайней мере, в ближайшие дни. Как твоя работа? – сменила она тему, и он сразу же попался на заброшенную удочку.

– О, всё отлично! – его глаза сразу же загорелись. Так случалось всякий раз, стоило только заговорить о работе. – Появились новые находки, тебе бы не мешало зайти и взглянуть.

– Конечно, на днях… – честно пообещала Лана, убирая со стола посуду.

Весь город был в курсе его безграничной любви к своему делу. Музей был его детищем, его так и не обретённой семьёй. Он часами мог рассказывать о новых находках. Будучи профессором истории, он сочетал в себе два качества, которые кажется, были несовместимы: был отличным администратором и знатоком своего предмета. Он не только отлично руководил музеем, созданным прямо внутри закрытой шахты и персоналом, но и мог рассказать обо всём со знанием дела. Ян был высококлассным специалистом в своей области. И сейчас он что-то говорил ей о том, что изменилось за это время в музее: о новых планах по реконструкции помещения, о работниках, о финансировании и многом другом.

Она не слушала, её голова была занята другим. Мыслями была в соседней комнате, с дневником в руках.

– Мне пора… – сказал он, видимо заметив, что его племянница последние десять минут витает в облаках – Я и так задержался.

Проводив его до машины, Лана помогла с пакетами.