Чужая душа. Славянская сага. Часть 1. Аркона

Навстречу неслись, затем избегали,
Сначала ложились, потом – вставали…

Ни за что на свете не хотела бы я, чтоб она обратилась ко мне, и меня увидела. Я боюсь ее, эту женщину. Я чувствую, как одежда моя промокла от пота, а в ногах, изготовившихся к бегу, нарастает судорога. Я абсолютно точно знаю, что мне не сбежать от Мары[33 - Славянская богиня Мара (Морена, подательница смерти) принадлежит к первому поколению богов. По одной версии она является сестрой Лады и Лели (Живы), и создана из искр, образовавшихся от удара молота Сварогова по священному камню алатырь. По второй версии Мара – это дочь Кащея, властвовавшего в темном царстве. Описание и изображение Мары имеют свои особенности. Богиня смерти у славян порой прекрасна. Ее изображали в виде молодой девушки с белой кожей в нарядных белоснежных одеяниях с ярко черными длинными волосами, свободно развевающимися по плечам – это образ молодой богини в начале зимы. Изображение в виде старухи в износившейся одежде и с косой на плече также соответствует Маре, но символизирует окончание зимы. Богиня Мара через сны предупреждает человека о будущем, однако не каждый может увидеть в них суть. Богиня Мара известна под многими именами. Её кличут и Мораной, и Мареной. В польской мифологии эта богиня носит имя Моржаны, на словацком имя богини произносится приблизительно, как Мармуриена, а вот на чешском языке эту богиню нередко называют Смертка, правда без гласных букв что-то вроде «Smrtka» от слова смерть. Столько разных вариаций имени одной богини, сплошное разнообразие, но ведь очень интересно, откуда взялся сам корень, из которого после выросло всё это поклонение этой богине?! Платформой для образования имени богини приводится корень «M?r», которое имеет праславянское происхождение. Родственными к данному корню выступают древнерусское «морь», украинское «мор», болгарское «морът» и так далее. Всё это в совокупности означает увядание, умерщвление, и отсюда понятным становится, почему именно имя богини, простите за каламбур, намертво связано с самой смертью. Изначальный корень претерпевает со временем частое чередование с корнем «merti», что значит у-мер-еть. Родственными словами со вторым корнем выступают слова «m?ras», что на литовском значит «мор и чума», и «marakas», что с древнеиндийского значит «смерть». Если честно, то это не особо позитивная подборка, но что уж тут поделать, как есть. Итак, имя богини Мары неразрывно связано со смертью, мором, чумой. От её имени происходят так же такие слова, как морок, марево, хмарно, морочить, марить, моросить, маракосить.]. Её так зовут, хотя не вдруг объяснишь, почему уверена в этом.

Рано или поздно она оборачивается, пронзает меня взором. Холодная улыбка касается губ.

– Какая гостья у меня тут… Свила я ниточку, свила твою, деточка моя! Вот ты и в Нави, гостья. А я тебя жду-пожду, не дождусь, а ты возьми, и пришла, моя хорошая…

Я просыпаюсь в ледяном поту. Подушка и смятая простыня мокрые, будто вылито на них ведро воды. Саши нет, он в больнице. Его все ещё лечат, а я все ещё одна. И меня, спавшую раньше бессонно и беспробудно, вновь посетил этот кошмар. В двунадесятый раз уже. С тех пор, как Саша вернулся в мир, но всё еще не в наш дом…

Привычка обращаться к науке и информации в любом случае жизни на сей раз не помогала. Я «перелопатила» Фрейда. Ни одним вытесненным своим желанием не могла объяснить эту женщину, прочащую мне смерть. Какое же в угрозе смерти могло быть галлюцинаторное исполнение желаний (тем более, что ну ни капельки мазохизма в себе я не находила)? Я не собиралась умирать! Теперь, когда Саша остался в живых! Столько планов, столько надежд…

Да, он капризничает, и ведет себя порой агрессивно, сестрички на него жалуются. Он бывает груб со мной, раньше этого не было. Но ведь столько перенес человек, вернувшийся с того света, как говорится, и боль все еще терзает его, да и травма черепная даёт себя знать. Ничего, вернется, обласкаю, залижу все раны, будет как новый! Родной мой, милый…

Поначалу сознательно не лезла в славянскую мифологию. Не хотелось мне подпитывать сны новой фактологией. Начитаешься про Мару эту, а психика после травмы вон как хрупка…

Помнится, писала реферат на каком-то из курсов о физиологии и психологии сновидений, и посмеивалась язвительно подруга заклятая, Ирка моя:

– Вот интересно, почему ты выбрала из всех тем именно эту? Ты ж ни одного сна никогда не видела? А те, что может и видела, их по пальцам посчитать, и те тут же забыла… Это из разряда: не читал, но осуждаю. Ты не видала, а обсуждаешь, разница небольшая.

Саша с клинической своей смертью и последующим воскрешением выбил меня из колеи. И понеслось: сны, да такие яркие, словно грежу наяву. Объяснить попытаться можно, я ведь с Сашей по краю пропасти шла рядом. Держала за руку. Ну, пёс его знает, почему именно Мара?! Как родная и с детства знакомая? Нет, душой бы покривила. Ну, славянское что-то в душе живет. Не Геката[34 - Гека?та (др.-греч. ?????) – древнегреческая богиня лунного света, преисподней, всего таинственного, магии и колдовства. Была богиней смерти, ведьм, ядовитых растений и многих других колдовских атрибутов.] же должна присниться, я ведь не гречанка, однако. Не хочу подробностей про Мару. Кое-что помню, а нюансы не нужны…

По-настоящему я испугалась накануне дня, когда должен был быть выписан Саша домой. Не во сне только испугалась, и не проснулась с чувством тайного облегчения. Надолго затаился ужас в душе.

Мара явилась мне не молодой девушкой, а старухой злобной. Рассыпались по плечам редкие космы цвета черного с серебром. Глаза черные, синевой густой обведенные, показались светлыми, потому что окаймлял зрачок яркий пламень, а беззубый рот в обрамлении морщин был пуст и страшен. Словно пасть разверстая, и не факт, что отсутствие зубов – благо. Она тянула ко мне руки, с длинными когтями вместо ногтей, недалеко было ей тянуться. Я отпрянула во сне, и Мара засмеялась, коротко, злобно. Смрадным было ее дыхание; соседские коты, которых во множестве приютила в маленькой комнатушке полусумасшедшая бабка на первом этаже Иркиного дома, воняли куда приятней…

Как же хорошо запомнила я заклятье, которым прокляла меня Мара! Не забыть никогда этого: старуха на мосту полукруглом над черной рекою, звезды в небе жёлтые-желтые, как у тех же котов глаза, в темноте горящие, снег и лед повсюду вокруг. Тянется ко мне когтистая рука, и бормочет старуха без особого выражения слова страшные:

– По Калинову звездному мосту
Через черную речку мою, Смородину[35 - Сморо?дина (Смородинка, Огненная река, Пучай-река; от др.-рус. смо?род «смрад, сильный, неприятный, удушливый запах») – река в восточнославянских волшебных сказках, былинах и заговорах. Отделяет мир живых от мира мёртвых;, аналог древнегреческого Стикса; преграда, которую предстоит преодолеть человеку или его душе по пути на «тот свет». Калинов мост, являющийся границей, охраняется Трёхглавым Змеем. Именно по этому мосту души переходят в царство мёртвых. И именно здесь герои (витязи, богатыри) сдерживают угрожающие добру силы зла в образе различных змеев. Название «Калинов мост» происходит не от растения калина; названия обоих – однокоренные, и происходят от древнерусского слова «кали?ть», которое означает разогрев твёрдого материала (например, металла) докрасна? и/или добела?. «Река Смородина» также называется Огненной; потому мост через неё и представлялся докрасна раскалённым. Таким образом, это – эпитет, лирико-эпическая фигура речи. В современном русском языке существуют также слова «накали?ть», «раскалё?нный», «ока?лина», происходящие от того же корня. В русских былинах также был (омонимический) персонаж Калин-царь. Образ Калинова моста как некоего рубежа встречается во многих легендах, сказаниях, а также обрядах и заговорах. И нередко значения этого символа были совершенно противоположны. Так, в одно время фраза «Перейти Калинов мост» – означала смерть, а в другое время фраза «Встречаться с кем-либо на Калиновом Мосту» – означала любить, так как замужество невесты символически осмысляется как смерть в прежнем качестве – и рождение в новом..],
Ты из Яви[36 - Явь, Правь и Навь – в современном русском неоязычестве «три стороны бытия» или «три мира славянского мифологического миропонимания». Впервые эта триада упоминается в Велесовой книге (которую большинство учёных признаёт подделкой, датируемой XIX или XX веком). В аутентичных источниках по славянской мифологии и фольклору известен только термин «навь», означающий мертвеца; «Явь» и «Правь» в этих источниках не встречаются.] в Навь[37 - Навь в Толковом словаре Даля трактуется как встречающийся в некоторых губерниях синоним слов мертвец, покойник, усопший, умерший. Б. А. Рыбаков в «Язычестве древних славян» пишет «Навьи – мертвецы или, точнее, невидимые души мертвецов. Иногда исследователи говорят о культе навий, как о культе предков, но это не так, так как предки это свои, родные мертвецы, неизменно дружественные, деды, покровительствующие своим внукам и правнукам. Навьи же – это чужие, иноплеменные мертвецы, души врагов и недоброжелателей, души людей, которых за что-то покарали силы природы (души утопленников, съеденных волками, «с дерева падших», убитых молнией и т. п.). Очень полно раскрывает сущность навий болгарский фольклор: навьи – это птицеобразные души умерших, летающие по ночам, в бурю и дождь «на злых ветрах». Крик этих птиц означает смерть; «нави» нападают на беременных женщин и на детей и сосут их кровь. В «Повести временных лет» (1092) эпидемия в Полоцке приписывается мертвецам, скачущим на невидимых конях по улицам: «навье бьют полочаны». По мнению Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова, «Навь – это воплощение смерти, а само название связано с образом погребальной ладьи (ср. неф, вен. nave: судно)» Слово «явь» используется в русском языке для обозначения действительности как противопоставления сну, мечте или бреду («мечта стала явью»). Происходит от праслав. *avь, то есть «ясно, известно». В современном русском неоязычестве навь – это мир «загробный», тогда как явь – это мир живых, мир явленный.], из Жизни в Смерть —
Явись!

Помнится, сердце леденело, сопротивление же таяло. Меня тянуло к старухе как на верёвке, просто тащило к ней с ужасающей силой. А ноги, налившиеся тяжестью, пусть и плохо передвигались, но все же несли меня к ней неотвратимо…

Она стала чертить знаки в воздухе, и рядом с ней появлялись новые, не очень ясные фигуры. Было очевидно, что их возникновение таит новую угрозу. Помню, была фигура изо льда, и лёд был живым и подвижным, была карлица на тонких ножках, заморыш полный, я бы сегодня назвала её анорексичкой, но рядом с Марой словцо слишком современного замеса…

– Ледяница да Немога,
В душу пусть придёт тревога,
Водяница да Замора,
Поражайте без разбора…
Бейте и крушите,
Жизнь завершите…

Когда когтистая лапа коснулась моей груди, я проснулась в ужасе. И с этой поры страх не покидал меня больше, он только менял размеры и вес…

04. Возвращение

Любая ошибка – это дорога и пройденный путь… Я рассказываю о дороге, которую прошла. Верить или не верить в рассказанное, – воля тех, кто слышит меня. Нет причин не верить и себе самой, да вот незадача: чем дольше рассказываю, тем меньше верится. Единственное доказательство ношу под своим сердцем; ребёнок, которого я рожу – свидетель всего, что было со мною. Но этот свидетель пока еще не пришел в мир, и что он скажет, неведомо никому, даже мне, его матери. Я поглаживаю порой руками свой живот, я шепчу дитю нежно: «Ты будешь другим, правда?».

Другим – значит «не таким, как твой отец»…

Саша, привезенный мной из больницы, был не тем человеком, которого я знала.

Внешность человека, которого любишь, знакома до боли в сердце, не правда ли? Мне казалось, что уж я-то знаю каждую родинку, каждый волосок на теле любимого. Знаю?!

Но когда у моего любимого «выцвели» глаза? Отдававшие синевой, полной лазури, теперь они стали скорее серыми, со стальным блеском. Я относила это к усталости и боли. Он столько перенес! И бледен, и высох как-то, вот и глаза…

И голос у Саши изменился. Вначале я считала, что это следствие комы. Когда изо дня в день молчишь, связки не подчиняются по первому требованию, не выдают привычной чистоты звуки. Люди хрипят и сипят после долгого молчания. Но ведь это проходит? Почему же голос у любимого остался хрипловат, надсажен?

Впрочем, не могу сказать, что меня заботили эти внешние перемены в начале нашего с Сашей общения. Слишком много было другого…

Дом наш в подмосковном Томилино, на улице Гмайнера, стоящий в стороне от остальных, кирпичный, двухэтажный, с гаражом на три машины, со двором, вымощенным брусчаткой, с небольшим садом, где только цветы, деревья да малинник, встречал нас отнюдь не обычной тишиной. Родители Саши пожили у нас с полмесяца. Свекрови хватает на все разговоры, причем её одной. Мы с трудом умудряемся вставить слово. А молчаливому свекру мы с Сашей в основном обязаны своим благополучием: и домом, и Сашиной работой. Муж с юности в отцовском деле, в строительном бизнесе. Вот, выпал из обоймы более чем на четыре месяца, и что там еще впереди, а мы денежных тягот и не почувствовали. Так что и домработница Варя падала с ног, и я была на подхвате, стараясь как-то сказать «спасибо». Выразить вслух благодарность мне всегда было тяжко, особенно в присутствии свекрови. Она умела подчеркнуть свою значимость и без моей помощи. А свекра я еще и стеснялась…

Но вся моя работа по созданию условий Сашиным близким пошла насмарку после внезапного его выступления. Солнечным июньским утром, когда все собрались за завтраком, Саша, поглощавший кусок горячего пирога с мясом, вдруг прервал это интересное занятие, и сказал деловито:

– Дорогие гости, а хозяева вам не надоели?

Мне кажется, свекровь, Галина Ивановна, подавилась куском. Выражение её лица описанию не поддается. Смесь изумления, злобы, ненависти даже, просто калейдоскоп эмоций. Свёкор же только брови на переносице свел, глаза в глаза сыну.

– Я в том смысле, Олег Павлович, что не пора ли тебе домой возвращаться? Работа стоит, ездить тебе отсюда хлопотно, пробки, а мне, между прочим, велено отдыхать. Как тут отдохнешь, когда мама рта целый день не закрывает, а ты мне бумажки таскаешь и подсовываешь, словно мне это интересно. Петр достаточно грамотен, он как мой заместитель имеет право подмахнуть любую бумажку, да и того же барашка в бумажке поднести кому следует…

Плюхнулось на пол большое блюдо из-под пирога, вырвавшись из рук Варечки, брызнуло осколками во все стороны. Это в первый раз за пять лет работы её цепкие руки выпустили посуду. Жаль, девятнадцатый век. Мне оно нравилось…

– Ты только послушай, что он несет, Олег! И это наш сын! Говорила я тебе, что эта безродная ему нашептывает!

«Безродная» – это я. Нет, конечно, родные у меня были, как у всех. Отец, известный в городе гинеколог, правда, умер довольно давно, мне лет пятнадцать было. А мама сгорела три года назад от рака поджелудочной железы, ушла за два месяца из рук. Осталась квартира в «сталинке» на Садово-Черногрязской, между прочим, шестьдесят семь квадратов. Я её сдаю, с тех самых пор, как мама умерла. И это делает меня не самой бедной из «безродных»; уроки по культурологии и религиоведению, которые я веду в школах, приносят намного меньше. Правда, радуют меня и развлекают гораздо больше, чем приличная сумма, поступающая на карту раз в месяц. Потому что в школах я работаю с детьми, и мне это в радость, а деньги за квартиру… я иногда чувствую себя предательницей, когда их получаю.

– Мама, тебе отлично известно, что Маринка – никакая не безродная. Стыдно тебе, она родителей потеряла. Это я рядом с нею родом не вышел. Ты – лимитчица, красивая бездельница, папа на внешность купился. До сих пор жалеет, верно, только воспитание не позволяет расстаться, да и сын у вас…

Свёкор пожелал прервать тираду Александра.

– Со своей женщиной разберусь сам; а ты припомни, что она – твоя мать. И веди себя соответственно. Собирайся, Галя, уходим. Я хамства не одобряю: ни твоего, ни сыновьего. Лучше сейчас расстаться. Там подумаете, кому извиняться следует. Сын-то хорош, конечно, только болен. А ты вроде здорова?!

Что-то ещё кричала свекровь о ночной кукушке, что дневную перекукует всегда, об охотницах за чужими квартирами, о белоручках, кичащихся университетским образованием…

Мы с Варей собирали с пола осколки вперемешку с кусками пирога, не знаю, как продуктивно я это делала сквозь слезы, но легче было не выныривать из-под стола, не видеть никого.

Хлопнула дверь за гостями. Я выползла из-под стола, выпрямилась.

Саша улыбался. Что-то хищное было в его оскале, победительное и дерзкое.

Я вспомнила свой сон. Что улыбка Мары, что улыбка любимого мужа – обе будили во мне страх. Только муж улыбался наяву…

Чтоб понять, каким был Саша до травмы, поделюсь воспоминанием. Ездили прошлым летом в деревню. Муж восхищался всем: запахами, вкусами, видами. Умилялся шмелю, вёл с ним беседу:

– Уууу… ууууу… Гудишь, разбойник? Хорошо тебе? Маринка, глянь, как он в колокольчик нырнул, прямо всем организмом!!! Ууууу… мне бы так – и постель, и еда вкусная…

Он бегал километр с лишним домой, чтоб покормить кошку с котенком, устроившихся в травке на нашей тропе, притащил им мясо и молоко, пожертвовав доброй долей своего ужина. Он просил меня не срезать все ромашки из той группы, что должна была пойти в мой ящик со сборами лекарственных трав, оставить «на разводку».