Хроники Червонной Руси

Хроники Червонной Руси
Олег Игоревич Яковлев

У истоков Руси
Рубеж XI–XII веков. Нелёгкая судьба выпала трём братьям Ростиславичам, хоть и происходят они из княжеского рода. Мало того что рано лишились отца, так ещё и остались без наследства, без уделов, а безудельным князьям остаётся только скитаться по Руси и сопредельным странам. На помощь других князей рассчитывать трудно – те, конечно, родня, но прежде всего видят в скитальцах врагов, зарящихся на чужие волости, да и за жёнами, когда в доме «бедный родственник», лучше присматривать повнимательней…

Нет братьям покоя и тогда, когда скитания позади: свой удел, чудом доставшийся, нужно защищать силой оружия, и даже самый удачливый из трёх братьев, Володарь Ростиславич, из года в год не покладает меча.

Олег Яковлев

Хроники Червонной Руси

Вступление

Тёплым и солнечным выдалось на Волыни лето 1080 от Рождества Христова. Нечастые дожди поливали землю, на полях набухала тучная пшеница, предвещая обильный урожай, зеленели полные зверя и птицы леса и рощи дубовые, текли богатые рыбой среброструйные реки – всё в благодатном этом крае обещало покой и достаток, а жизнь радостную и беззаботную. Тем паче, прошли, схлынули, канули в Лету косящие люд тяжкие времена междоусобиц. Русь Червонная, простирающаяся на восход от Карпат, область Волынская до берегов Горыни[1 - Горынь – река на территории современной Украины, правый приток Припяти.], а также примыкающие к ней земли вдоль болотистой Припяти с городами Туровом и Пинском, и, кроме того, Забужье[2 - Забужье – историческая область к западу от реки Западный Буг, ныне – на территории Польши.] и Подляшье[3 - Подляшье – историческая область по среднему течению Западного Буга, ныне – на территории Польши.] наслаждались миром и тишиной. Княжил здесь второй год молодой Ярополк Изяславич, племянник великого киевского князя Всеволода. Обширные достались Ярополку волости, дядя щедро наделил его землёй, простирались владения его до самого Днепра, до Вышгорода, богатого торгового, до?бро укреплённого города в пятнадцати верстах к северу от стольного Киева.

Отец Ярополка, прежний киевский владетель Изяслав, два года тому назад пал в сече с буйными крамольными князьями Борисом и Олегом Святославичем, помогая вместе с сыном князю Всеволоду воротить отобранный у того Чернигов, и теперь Всеволод, чтя память погибшего брата, не поскупился на уделы его сыновьям. Святополка утвердил в Новгороде, Ярополку же, почитай, отдал всю Западную Русь. Много хлопотала о сыновнем уделе энергичная мать Ярополка – вдовая княгиня Гертруда, дочь польского короля Мешко Второго[4 - Мешко Второй (990—1034) – король Польши с 1025 года.] и германской принцессы Риксы. Ещё ранее, когда довелось почившему Изяславу с супругой и детьми мыкаться по Европе, будучи лишённым на Руси волости, уговорила Гертруда любимого сына своего перейти в латинскую веру. Побывал тогда Ярополк, Пётр в крещении, в самом Риме, лобызал украшенные крестами сандалии папы Григория и получил от римского святого отца грамоту, в коей присвоен был ему титул «короля Руси».

Супругой Ярополка стала немка Кунигунда, одна из дочерей маркграфа Оттона и Аделы Брабантской, молодшую же сестру свою, совсем ещё девочку, мыслил молодой князь выдать за юного Мешко, племянника польского властителя Владислава Германа[5 - Владислав Герман – польский князь в 1079—1102 годах, сын князя Казимира и русской княжны Марии-Добронеги, сестры Ярослава Мудрого, внук Мешка Второго, племянник Гертруды.]. Обрастая широкими связями на Западе, мечтал Ярополк, а ещё более – честолюбивая мать его, о большем.

Одна забота, пожалуй, одна неприятность стояла на пути вверх молодого сына Изяслава. Называлась она: князья-изгои, безудельные родичи.

Один из них, Борис, пал в кровавой битве на Нежатиной Ниве, в которой погиб и отец Ярополка, другого, Олега Святославича, двухродного[6 - Двухродный – то же, что двоюродный.] неугомонного братца, схватили, как сказывали, в приморской Тмутаракани по тайному уговору со Всеволодом лукавые ромеи и выслали на далёкий остров Родос. Но оставались иные князья и жили они у Ярополка под боком, на Волыни. О них и пойдёт у нас речь.

Глава 1

Высоко над башней Владимирского детинца, в чистом голубом небе парили птицы. Стяг с червонным всадником на жёлтом поле гордо реял над дубовыми зубцами. В хоромах было шумно, готовились обильные яства, на середину обширного двора выносились крепкие столы, накрывались скатерти. Сновали холопы в нарядных праздничных одеждах, гридни[7 - Гридни – на Руси категория младших дружинников. Часто выполняли функции телохранителей князя.] в начищенных до блеска кольчатых и дощатых бронях[8 - Кольчатая бронь – кольчуга; дощатая бронь – панцирь из гладких металличеких пластин.] несли стражу у ворот и в переходах.

Съезжалась во Владимир на Луге[9 - Владимир на Луге – Владимир-Волынский, город в совр. Волынской области Украины. Расположен на берегу реки Луга (приток Западного Буга).] знать: бояре, князья, иноземные рыцари. Любил молодой князь Ярополк закатывать многодневные пиры, пивать крепкие меды и светлый пшеничный ол[10 - Ол – пиво.], любил учинять ловы[11 - Лов (др.-рус.) – охота.] в сосновых борах, тянущихся на многие вёрсты к северу от города, любил видеть вокруг себя общество блестящих, пышно разодетых вельмож. Ныне повод сыскался хороший собраться им во Владимире – был канун именин Ярополка, Дня святых Петра и Павла, а святой апостол Пётр являлся небесным охранителем волынского князя.

В Гридшины ворота города один за другим въезжали разноцветно разукрашенные возки и всадники на великолепных скакунах с дорогой обрудью[12 - Обрудь (др.-рус.) – сбруя.]. Сверху, из башни, открывался прекрасный вид на переброшенный через крепостной ров подъёмный мост на цепях и взбирающийся из низины посада[13 - Посад – населенная посадскими людьми (купцами, ремесленниками) часть древнерусского города вне крепостных стен, неукреплённая или слабо укреплённая.] на городские валы широкий шлях. Несколько женщин в богато отделанных узорочьем одеяниях из шёлка и иноземного сукна с заметным любопытством наблюдали за прибывающими гостями.

Княгиня Гертруда, высокая, поджарая особа с красивым, густо покрытым белилами лицом, в строгом чёрном вдовьем платье и повое[14 - Повой (повойник) – головной убор замужней женщины] на голове, стояла впереди всех. Гордо вздёргивала она вверх голову и смотрела вокруг себя с надменностью знатной матроны, привычной к власти и сознающей своё положение. Пальцы её, долгие и сухие, перебирали чётки, она время от времени поворачивалась лицом к находящимся рядом двум нарядно одетым жёнам и объясняла им:

– Возок княгини Чешской, Свентославы[15 - Свентослава (1050—1126) – чешская королева, супруга Вратислава Второго, дочь польского князя Казимира, брата Гертруды, от брака с Марией-Добронегой, сестрой Ярослава Мудрого.]. Украшен львами золотистыми в коронах. Княгиня Свентослава – сестра польского князя Германа, моя племянница и двухродная тётка моего сына… Боярин Ардагаст. На вороном коне с серебряным стременем. Владелец обширных земель на Буге, под Дрогичином… Вон тот всадник, на мышастой[16 - Мышастая лошадь – серая, цвета мыши.] лошади, приземистый, в шапке горлатной, с чёрной бородой – Игоревич Давид, безудельный князь… Племянник младший моего покойного супруга.

Гертруда говорила сначала по-русски, а потом повторяла сказанное по-немецки, чтобы слушательницам всё было понятно.

Двадцатитрёхлетняя Кунигунда, во святом крещении Ирина, с живостью в голубых, как море, глазах всматривалась в гостей, с жадностью вслушиваясь в слова свекрови. Сказочно тонкий, словно игрушечный, стан её перехватывал широкий шёлковый пояс, поверх нижнего платья – котта багряного цвета с узкими рукавами была надета безрукавка – сюрко из тонко выделанной шерсти, голову и плечи покрывал мафорий[17 - Мафорий – короткий плащ, покрывающий голову и плечи.] цвета морской волны. В ушах золотились звездчатые серьги с крупными сапфирами и топазами. На пальцах тоже сверкали золотом и каменьями самоцветными перстни-жуковины.

Глядя на сноху, Гертруда досадливо вздыхала. Хороша собой Кунигунда, не одному боярину и отроку[18 - Отроки – категория младших дружинников в Древней Руси. Считались выше гридней.] вскружила голову. Так и брызжет в глаза весёлая беззаботная молодость и красота её. Всё в снохе привлекает, притягивает восхищённые мужские взоры – и ланиты[19 - Ланиты (устар.) – щёки.], словно из мрамора выточенные, и ресницы долгие, и брови-стрелки, которые ни подводить, ни выщипывать не надо. Даже немного великоватый мясистый носик нисколько не портит, но, наоборот, как-то по-особенному красит лицо молодой княгини. А ведь привыкла Гертруда быть всегда и везде первой по красоте. Теперь же, глядя в серебряное зеркало, наблюдая морщины окрест век и на некогда свежих, яко спелое румяное яблоко, щеках, видя нос долгий и острый, покрытый точечками угрей, седые власы, оставалось ей лишь вздыхать. Да, прошли, минули молодые лета.

…Рядом с Кунигундой стояла мать её, Адела Брабантская, полная, розовощёкая фламандка, такая же, как и дочь, златокудрая и голубоглазая, облачённая в долгую ромейскую столу[20 - Стола – верхнее женское платье с широкими рукавами.], в платке, плотно покрывающем голову. Приехала издалека, из Саксонии, из Мейсена[21 - Мейсен – город в Саксонии, на реке Эльба.], поспешила проведать зятя с дочерью, посмотреть на малолетних внучат.

Старшенькая, шестилетняя Анастасия, крутится здесь же, возле матери, хватает ручонками подол платья Кунигунды-Ирины, молодшенькие, Ярослав с Вячеславом, совсем ещё крохотные, гуляют с мамками по дворцовому саду.

Роды не испортили красоты молодой княгини, всё та же худенькая, хрупкая девушка стоит рядом с Гертрудой и слушает её с живым любопытством.

И радостно было за сына, но и обидно немного. Теряла медленно, но неуклонно княгиня-мать первенство в сыновнем терему.

– А вон, смотрите, два угорских[22 - Угорский – венгерский, угры – венгры.] королевича – Коломан и Альма. Едут комонные. Тот, что на низенькой лошадке, – старший, Коломан. Горбатый и хромой заика, и слеп на один глаз, как токмо и на свет уродилось чудище этакое! Альма – тот выше намного ростом. Их покойная бабка, королева угров Рихеза, приходилась мне старшей сестрой. Власы у обоих долгие и чёрные, жупаны доброго сукна с серебряной нитью, сапоги тимовые с боднями, тоже серебряными, шапки войлочные.

При виде угорцев Кунигунда зарделась, в глазах появились смешинки, она прикрыла ладонью нос и рот, удержалась, чтобы не расхохотаться. Всему свету известно, что наследный принц угорской короны Коломан давно и безнадёжно влюблён в неё.

– Вот та жёнка полная, уткой переваливается, из возка выходит – это мать их, Софья, дочь князя Изяслава[23 - Софья, дочь Изяслава – вымышленное лицо. По В.Н. Татищеву: «Гейс, король Венгерский, был женат на дочери князя Изяслава, от которой родился сей Коломан…» Но о каком Изяславе могла идти речь, непонятно. Если о муже Гертруды, Изяславе Ярославиче, то тогда родители Коломана оказались бы слишком близкими родственниками, двоюродными братом и сестрой, а подобные браки не разрешались католической церковью. Что касается генеалогии полоцких князей, то она изучена плохо. По другим сведениям, матерью Коломана и Альмы (Альмоша) была немецкая принцесса.]. Только не моего почившего супруга, другого Изяслава – Полоцкого.

– Они, наверное, хорошо знают славянскую речь? – спросила графиня Адела.

– Ещё бы! Не в первый раз на Руси! – Гертруда презрительно хмыкнула. – Ага, вижу отроков княжеских. Справа – худой, длинный, как жердь, Воикин, слева – Радко, пониже ростом, светловолосый. Ближние слуги моего сына, – добавила она, указывая на двоих молодцев в травчатых[24 - Травчатый – с узорами в виде трав.] кафтанах и лихо заломленных шапках-папахах, медленно въезжающих в ворота вслед за угорской свитой королевичей.

Долгой вереницей втягивались в Гридшины ворота возки и кони. Казалось, не будет этому строгому стройному движению конца.

Шумом и гамом весёлым наполнялось княжеское подворье. Слуги Ярополковы сбились с ног, устраивая многочисленных гостей.

Гертруда, решив, что без неё такое дело не обойдётся, собралась уже покинуть башню, когда вдруг Кунигунда, указав пальчиком с розовым ноготком в сторону ворот, неожиданно спросила по-русски:

– А это кто есть? Одеты почему так?

Она говорила с сильным акцентом, растягивая гласные.

Гертруда, взглянув вниз, невольно вздрогнула и, к изумлению снохи и сватьи, чертыхнулась.

Трое всадников в простых суконных вотолах[25 - Вотол – верхняя дорожная одежда, грубая, из валяного сукна. Существовали и дорогие княжеские вотолы, украшенные жемчугами.] серого цвета неторопливо семенили по широкому подъёмному мосту через ров. Перед воротами они дружно спрыгнули с коней и далее повели скакунов в поводу.

– Чёрт ворогов принёс! – вознегодовала Гертруда. – Эх, сын, сын! Добр вельми, привечает тут всяких!

– И всё же, княгиня! Я должна знать! – настойчиво допытывалась Кунигунда-Ирина. – Кто эти люди?

– Ну так ведай: Ростиславичи это! Изгои безудельные! – бросила с раздражением Гертруда. – Верно, волости просить у твоего супруга приехали! Да вот шиш им!

Вдовая княгиня сложила пальцы в кукиш, высунулась из оконца башни и, смачно выругавшись, потрясла дланью в воздухе.

Внизу, видно, жест её заметили. Один из прибывших, рослый темноволосый юноша, безбородый, с тонкими вислыми усами и крупным носом с горбинкой, насмешливо улыбаясь, послал ей в ответ воздушный поцелуй, прокричав:

– Здорово, тётушка!

– Володарь, гад! – прохрипела возмущённая Гертруда.

Лицо её исказилось от злобы и негодования.

– Изгои! Захребетники! – стиснув длань в кулак, грохнула им княгиня-мать по подоконнику.

– Прошу тебя, успокойся, дорогая княгиня. Лучше расскажи нам, что за люди эти Ростиславичи и почему они так плохо одеты? – попросила Кунигунда-Ирина.

Графиня Адела, не понимающая, в чём дело, удивлённо хлопала глазами, маленькая Анастасия, боясь Гертрудиного гнева, сильней прижималась к матери.

Кунигунда-Ирина ласково погладила её по голове, стараясь успокоить.

– Их дед Владимир[26 - Владимир Ярославич – старший сын Ярослава Мудрого, умер в Новгороде в 1052 году в возрасте 32 лет, за полтора года до кончины своего отца.] был старшим братом моего мужа, – начала нехотя рассказывать Гертруда. – Но он умер раньше своего отца. Поэтому его сыновья Ростислав и Ярополк не получили наследия в Русской земле. Мой покойный муж, да будет ему светлая память, не обделил Ростислава и дал ему во владение Перемышль[27 - Перемышль – город в Западной Руси, на реке Сан, ныне – г. Пшемысль в Польше.], а потом и самый Владимир. И ещё позволил выгодно жениться на Ланке, моей племяннице, дочери угорского короля Белы и моей сестры Рихезы. Коломану и Альме эта Ланка приходится родной тёткой. Но упрямый мальчишка Ростислав не оценил доброты моего дорогого супруга. Бросил он на Волыни жену и троих маленьких сыновей, убежал самовольно из Владимира и уселся на стол в Тмутаракани[28 - Тмутаракань (Таматарха) – ныне Тамань, в X—XII вв. – в составе Древней Руси, столица Тмутараканского княжества.]. Уговорили его на худое дело два новгородских боярина, Вышата и Порей. Ещё я слышала, что Ростислав увлёкся одной непотребной девицей-гречанкой. Да только не просидел он долго в Тмутаракани! Его отравил один грек. На пиру незаметно подсыпал в вино яд.