Вендетта. Часть I. Том VI

Вендетта. Часть I. Том VI
О.Шеллина (shellina)

Пётр Фёдорович стал императором. Вскоре ему предстоит коронация. И надо так много сделать: для страны, для семьи… Но более всего он мечтает отомстить.

О.Шеллина (shellina)

Вендетта. Часть I. Том VI

Глава 1

Ушаков остановился напротив дверей, ведущих в кабинет вице-канцлера, и внезапно поймал себя на мысли, что его рука ищет эфес шпаги, которую он уже несколько лет как не носил. Стоящий у дверей гвардеец покосился на главу Тайной канцелярии, заметив его жест, но ничего не сказал, вообще никак не отреагировал на него.

– Похоже, Алексей Петрович успел вызвать изжогу у многих славных сынов нашей Отчизны, – прошептал Ушаков, в свою очередь покосившись на гвардейца, затянутого кроваво-красный мундир английской армии. Сделав еще один шаг к дверям, он громко произнес. – Если господин вице-канцлер занят, то я подойду позже.

– Нет-нет, Андрей Иванович, Алексей Петрович строго-настрого приказал, как только вы явитесь, проводить вас в кабинет, – откуда-то сбоку выскочил молодой совсем парень, не старше Петра Федоровича, и принялся настойчиво приглашать Ушакова войти.

Андрей Иванович напряг память и припомнил, что видел его в Коллегии иностранных дел. Вроде бы его хотели отправить в Вену на замену Захару Чернышеву. Кажется, Дмитрий Волков его зовут, а отчество Ушаков не мог вспомнить. Он тогда зарубил его кандидатуру, слишком уж часто вице-канцлер привлекал молодого прапорщика к своим делам. Теперь, видимо, и вовсе приблизил к себе. Ушаков почувствовал, как у него дернулся уголок глаза. Раздраженно хлопнув себя по бедру, так и не найдя шпаги, он решительно пошел к двери, которая тут же перед ним распахнулась.

В кабинете Бестужев был не один. Напротив вице-канцлера сидел лорд Кармайкл, и держал в руке бокал с вином.

– Андрей Иванович, что-то долго ты собирался, чтобы навестить меня, – Бестужев приподнялся в своем кресле, отмечая, что Ушаков не соизволил даже поклониться, так пренебрежительно кивнул, словно кому-то из своих служащих.

– Да возраст, Алексей Петрович. Возраст, будь он неладен. Тебе бы тоже уже пора задуматься о том, что не вечны мы, со дня на день Господь может призвать нас к своему престолу. – Ответил Ушаков и без разрешения хозяина кабинета сел в третье кресло, выставив перед собой свою знаменитую трость, которую теперь носил чисто по привычке. – Смотрю я на тебя, Алексей Петрович, никак ты решил на себя взвалить тяжкую долю управления государством, пока его величество Петр Федорович воюет с королем Фридрихом?

– Тяжела ноша сия, но, если ни я, то кто? Павел Петрович слишком мал, Мария Алексеевна еще от болезни не оправилась, половина парламента или преставилась, или все еще от лихоманки этой отойти не может. И их, по заветам покойного Флемма в их же собственных домах заперли, да охрану приставили. А страной нужно ежедневно управлять, иначе все может прахом пойти, – Бестужев улыбнулся краешками губ и наставительно поднял вверх указательный палец. Вот только глаза у него оставались холодными и цепкими. Словно кожу снимали, чтобы нутро вывернуть и посмотреть, чем живет собеседник.

Однако и Ушаков тоже был не робкого десятка. И при дворе ни один десяток лет уже состоял. Да и Тайную канцелярию ему не просто так доверили. Так что, если хотел Бестужев запугать его, то зря только щеки надувал, все его слова не произвели на Ушакова ни малейшего впечатления. Андрей Иванович сплел пальцы между собой и сложил руки на животе, скорчив мину, которую всегда у любого старого брюзги можно наблюдать.

– Не жалеешь ты себя, Алексей Петрович, совсем не бережешь. Отдохнуть бы от трудов праведных, так ведь нет, весь в делах, весь в заботах. Одного не могу никак понять, а чего ты меня к себе позвал? Неужто хочешь, чтобы пожалел я тебя, да еще в обществе после английского?

– Хватит шута из себя корчить! – Бестужев стукнул кулаком по столу.

– Отчего же не покорчить? Всегда нужно шутовской колпак на себя примерить. Жизнь-то она такая, дюже непредсказуемая, уж Никита Федорович Волконский много об этом рассказать бы нам мог. Или же Михаил Алексеевич Голицын. Ты тогда, Алексей Петрович все по заграницам мотался, на свадьбе этой позорной в ледяном дворце участия не принимал. А зря. Тогда бы ты все знал про то, что в России не только от сумы и от тюрьмы зарекаться не стоит, но и от шутовского колпака. Хотя, зная Петра Фёдоровича, думаю, что минет нас чаша сия. – Ушаков не сменил позу, продолжая сидеть с видом доброго дядюшки, который приехал к родственникам погостить. – Так зачем ты позвал меня к себе, Алексей Петрович? Уж не для того, чтобы о былых временах поговорить, это я по роже твоей бесстыдной вижу.

– Ну, раз на оскорбления перешел, значит, понимаешь, или же шпионы твои тебе уже донесли, что распустить я хочу Тайную канцелярию…

– А вот шиш тебе, – Ушаков приподнялся в кресле, сложил фигуру из трех пальцев и сунул ее прямо под нос Бестужеву, который даже глаза свел к переносице, чтобы лучше ушаковский шиш рассмотреть. – Никто не может упразднить Тайную канцелярию, кроме государя законного. Даже Сенат и тот не может с детищем Петра Фёдоровича ничего сделать. Как и меня снять и отправить в мое поместье отдыхом заслуженным наслаждаться, тоже никто не может, кроме самого Петра Фёдоровича. Вот ежели он самолично призовет меня к себе и скажет, что стар я стал и пора бы уже на покой, вот тогда я без колебаний приму свою отставку. А пока, выкуси, Алексей Петрович, – покрутив шишом перед носом Бестужева еще некоторое время, Ушаков встал и, опираясь на трость, направился к двери. Уже подойдя к ней и даже взявшись за ручку, он развернулся и посмотрел на Бестужева тяжелым взглядом, напрочь игнорируя при этом англичанина, словно Кармайкла в кабинете и вовсе не было. – На твоем месте, Алексей Петрович, я был бы более разборчив в выборе друзей. Война закончится рано или поздно, и государь вернется, и со всей строгостью спросит со всех нас, как в его отсутствие мы дела вели. И, боюсь, кто-то может серьезно пострадать. Потому что Петр Фёдорович не Елизавета Петровна и никому он не клялся, что никаких казней в его правление не произойдет. – С этими словами Ушаков вышел из кабинета, оставив Бестужева с ненавистью смотреть на закрывшуюся за ним дверь.

– Он что мне сейчас угрожал? – вице-канцлер сел и протер лоб под париком, после чего бросил платок на стол. – Ничего с ним нельзя сделать, господин Кармайкл. Этот старый лис еще долго нам всё будет портить.

– Ну, я так не думаю. Господин Ушаков сам сказал, где нужно искать – в указе о создании Тайной канцелярии и назначении её главы. Кроме того, господин Ушаков человек в возрасте, мало ли что с ним может произойти. Его клуб весьма злачное место, туда могут и весьма вспыльчивые люди попасть, – и англичанин улыбнулся, после чего пригубил вино. Бестужев же долго смотрел на него, прежде, чем кивнуть в знак согласия.

Ушаков, вернувшись в Петропавловскую крепость, которая за это время перестроилась и теперь взмывала ввысь, возвышаясь над всеми другими зданиями Петербурга, иначе она не вмешала все отделы, созданные во время реорганизации, зашел в свой кабинет, расположенный в центре массивного здания, которое, несмотря на высоту, казалось приземистым. К нему тут же заскочил адъютант, подхватив тяжелый плащ и шляпу, на которых лежал снег.

– Ломова найди, быстро, – прошипел Ушаков, окончательно утративший облик доброго дядюшки.

– Так он отбыл с секретным заданием от его величества, – напомнил Ушакову адъютант, которого иногда удивляло, каким образом Андрей Ломов сумел так высоко и быстро взлететь.

– Да, точно. Вот дурья башка, как я мог забыть? – Ушаков потер лоб. – Тогда позови сюда Оленьева. И прикажи карету заложить. До Ораниенбаума. Мне нужно с Марией Алексеевной поговорить. Настроение ее увидеть, да предупредить. И желательно всё это сделать лично. – Адъютант наклонил голову и вышел из кабинета, унося с собой плащ и шляпу. Через десять минут, во время которых Ушаков стоял у окна, глядя на то, как падает снег, в кабинет вошел настоящий щеголь Александр Оленьев.

– По вашему приказанию прибыл, Андрей Иванович, – он отвесил четкий придворный поклон, умеренной глубины, соответствующий положению Ушакова. Глава Тайной канцелярии только хмыкнул, когда увидел это и оценил.

– Саша, Кармайкл выезжает на охоту? – Оленьев долго смотрел на своего шефа, а затем кивнул. – Он тебя ни в чем не подозревает?

– Нет. Я беру взятки, гуляю на широкую ногу, и вообще сижу у посла на коротком поводке, – Оленьев улыбнулся. Он все еще не мог себе простить, что пропустил диверсию во дворце. С другой стороны, это было не его дело, обо всех подозрительных вещах он сообщал Ломову, а что уж тот делал с этой информацией, его не слишком волновало.

– Думаю, лорду Кармайклу очень нужно поехать на охоту на медведя. Просто необходимо. Настоящая первобытная битва: разбуженное чудовище против варваров, которые зачем-то надели на себя кружева.

– И очень опасное зрелище, – Оленьев тонко улыбнулся. – Весьма опасное. Неопытный охотник может и пострадать.

– Неопытный охотник может даже погибнуть, – Ушаков вернул ему улыбку. – Такая трагедия. Я даже пущу слезу.

– Я обязательно организую охоту для лорда Кармайкла как можно быстрее, – отвесив прощальный поклон, Оленьев выскользнул из кабинета. Ушаков же подошел к окну, снова глядя на снежинки.

– Ну где черти носят этого мальчишку, когда здесь всё так сложно и запутанно?

***

– Вы приглашены на вечер к прекрасной Жанне? – Вольтер стоял, облокотившись на каминную полку и смотрел на своего младшего коллегу по ремеслу, который только-только начал что-то собой представлять, благодаря его покровительству и покровительству Монтескьё.

– Да, и я просто не знаю, как к этому относиться, – Мирабо потер руки и протянул их к огню, внезапно ощутив озноб.

– Идите, мой друг, обязательно идите, там непременно будет король, так что у вас вполне есть шанс понравиться его величеству и пробиться к самым вершинам. Да, еще я слышал, что Жанна принимает каких-то русских, а в связи с последними данными о поражении короля Пруссии и захвате его столицы, это становится весьма модным, заполучить к себе на вечер кого-то из России и не посла. Похоже, что Жанне снова удалось стать первой в этом нелегком деле. – Монтескьё закашлял и потянулся за чашкой горячего глинтвейна. – Жаль, что моя простуда, будь она неладна, не даст мне присутствовать на этом приеме. Жанна туда даже героя нынешней войны, виконта де Крюшо умудрилась вытащить.

– Так ведь граф де Лалли все еще находится на территории Священной Римской империи, – Вальтер переменил позу. Он уже устал вот так стоять, но сесть тоже не мог, ему не позволял тот образ, над которым он трудился столь продолжительное время.

– Насколько мне известно, виконт был ранен и отправлен для долечивания на родину, – Монтескьё задумался. – Король дал Жанне титул маркизы, он впервые настолько высоко оценивает женщину в своей постели. У нее сейчас появилась реальная власть, так что, дорогой мой Виктор, вы теперь с этой дамой на равных, – наконец, выдал он. А маркиз Мирабо нахмурился. Слухи про то, что Людовик подарил Жанне поместье Помпадур, распространялись уже давно, но то, что к поместью прилагался титул маркизы, он как-то упустил, занимаясь научными изысканиями и философскими измышлениями.

– Вот как, – Вольтер поджал губы. – Последние поколения монархов, с легкостью торгующих титулами и должностями, с такой же легкостью раздающих их своим шлюхам и ублюдкам, обесценивают само понятие дворянства.

– Поосторожней с такими словами, друг мой, – Монтескьё снова отхлебнул глинтвейна. – У стен тоже, случается, есть уши. А дворец правосудия работает без выходных.

– А почему, собственно, мы должны молчать? Лично я считаю, что пора бы снова собраться Генеральным штатам, – запальчиво произнес Вольтер. – Король должен выслушать чаянья представителей всех сословий. Иначе, я просто не представляю, в какую пропасть в итоге скатиться наше великое, я не побоюсь этого слова государство.

– То, что вы нередко высказывались в пользу конституционной монархии, еще ни разу не пошло вам на пользу, мой друг, – покачал головой Монтескьё. – Сколько раз вас помещали в Бастилию, а то и вовсе выдворяли из страны?

– Боже, мне нравоучения читает тот, чей трактат «О духе закона» запретили во всех странах Европе. Кстати, что там произошло с издателем, несчастным швейцарцем, который рискнул опубликовать сей труд? Его всего лишь арестовали, или все-таки казнили в назидание остальным?

– Ваша желчь, в которую постепенно превращается ваше блестящее остроумие, однажды вас погубит, вот, помяните мое слово, – Монтескьё поднял вверх указательный палец.

– Господа, не нужно ссориться, – Мирабо постарался сгладить назревающий конфликт между двумя весьма уважаемыми им людьми.

– Это не ссора, любезный маркиз, это всего лишь спор двух умов, со схожими взглядами, – Вольтер улыбнулся молодому ученому. – А в споре, как известно, рождается истина. Но, наверное, мы действительно слегка разошлись. Так вы идете завтра к маркизе де Помпадур на ее вечер?

– Да, по глубокому измышлению я решал все-таки посетить этот вечер. К тому же мне интересно из первых уст услышать все подробности про эту странную войну, – Мирабо вздохнул с облегчением, услышав, что никакой ссоры нет. Он пришел в этот дом, чтобы посоветоваться с Монтескьё, и вовсе не ожидал увидеть здесь Вольтера, которого в очередной раз простили и даже даровали какую-то придворную должность. Не то, что он не был рад встречи с Вольтером, но все же мог не признать, что порой его язвительные замечания приносили больше вреда, чем пользы и самому Вольтеру и тех людей, что его окружали.

Мантескьё снова закашлялся, и его собеседники замолчали, думая каждый о своем. Под оком парижского дома Монтескьё прогрохотала карета, и остановилась. Этот звук не был неожиданным, поэтому находящиеся в комнате люда не обратили на него никакого внимания. Но вот стук в дверь заставил насторожиться. Оставалась, правда, надежда на то, что стучат в дом по соседству, но прошедший в прихожую лакей развеял эту надежду.

– Вы еще кого-то ждете? – Вольтер посмотрел на хозяина дома, который в это время подносил ко рту бокал с уже остывшим глинтвейном. Монтескьё покачал головой.