Предатель, не забирай сына!

И правда, вопрос от роженицы в первый день после родов мог показаться странным. От смущения я вся покрылась красными пятнами. Кажется, врач не был посвящен в перипетии нашей сложной ситуации. Возможно, это медсестрам и санитаркам любопытно до жути, кто с кем кому изменил и от кого родил, а главный врач отделения занимается исключительно вопросами здоровья своих пациентов.

– Ничего, извините за беспокойство. Когда я снова смогу пойти в реанимацию и кого мне спрашивать об этом?

– Мамочка, вы только что там были, ничего за пять минут с вашим малышом не случится. Отдыхайте, вы же только после родов. Самочувствие матери – залог здоровья ребенка.

Мне хотелось расспросить еще о многом, но врач уже покинул палату. И она погрузилась в жуткую, вязкую, какую-то звенящую пустоту, в которой мне больше ничего не оставалось, как размышлять о том, что произошло.

Думала я до того усиленно, что заработала страшную мигрень, которая свалила меня, как выстрел в упор, и я провалилась в тяжелый сон.

А вырвало меня из него резко. Рядом раздавался жалобный детский плач, словно малыша не покормила мама.

Около моей кровати стояла Кристина. А на руках ее лежал сверток. Ее сын. И моего мужа.

– Проснулась? Сладко спишь, гадина? Из-за тебя у меня молоко пропало. Так что будешь кормить нашего с Ильей сына!

Глава 7

– Проснулась? Сладко спишь, гадина? Из-за тебя у меня молоко пропало. Так что будешь кормить нашего с Ильей сына!

Что? Сперва мне показалось, что я ослышалась. Или это жуткий сон.

Наглость, с которой это заявляла мне Кристина, выбила у меня почву из-под ног. Я открыла рот, чтобы высказать всё, что я о ней думаю, но лишь засипела, чувствуя, как отчаянно мне не хватает воздуха.

Часто задышала, отчего грудь заходила ходуном, и я вся налилась кровью, до того сильно горело мое лицо.

– Ты… – выдохнула, пытаясь приподняться.

Лежать, когда Кристина стоит надо мной гордая, с выпрямленной спиной, было физически дискомфортно.

– Чего ты мямлишь? Вставай давай, сейчас я медсестру позову, она возьмет…

Она вдруг замолчала и посмотрела на ребенка, которого неловко держала на вытянутых руках.

– В общем, будет держать младенца, пока ты его кормишь. Последит за тобой. Еще не хватало, чтобы ты из мести что-то сделала с ним.

Я проглотила вязкую слюну, ощущая, как во рту снова скапливается горечь. Кристина стояла передо мной и смотрела на меня с таким видом, словно я по меньшей мере ее служанка.

– Убирайся из моей палаты! Немедленно! Пока я не вызвала охрану! – захрипела я, трясясь от негодования. Села, опираясь на слабые руки.

– Что это пропищало? Неужто голосок у нашей клушки прорезался?

Ее насмешливый, полный издевки голос взвинтил мою злость до максимума.

– От крысы слышу! – процедила я сквозь зубы, не веря, что эти слова летят из моего рта.

– Смотрите-ка, как она заговорила, – цокнула Кристина языком и покачала головой, как в индийских сериалах, – у самой-то рыльце в пушку, а она всё никак не уймется. Да, малыш?

Ее сюсюканье с ребенком было напускным. Она как-то так кривила лицо, что даже младенец заплакал, разразившись громким рыданием. Кристина отшатнулась и вдруг чуть было не уронила его.

Эти секунды, когда она пыталась его удержать, превратились для меня в бесконечные минуты, я оцепенела и даже не могла сдвинуться с места, чтобы не дать этой криворукой уронить ребенка. В животе всё ухнуло, прилипая к позвоночнику, как это бывает, когда спускаешься резко вниз на американских горках.

– Фух, – выдохнула Кристина, не уронив и не покалечив малыша.

Я вся задрожала, и мне так сильно хотелось разреветься, ударить ее, словно она чуть было не угробила моего ребенка. Пусть я и злилась на нее, и ненавидела, но зла малышу не желала. Наоборот, в эту секунду я возненавидела эту грубую женщину еще сильнее. Меньше всего она напоминала любящую мать.

– Вот смотри, теперь он плачет из-за тебя, – фыркнула она, даже не испытывая раскаяния, что из-за нее чуть было не произошла трагедия.

Напротив, она посмотрела на меня с таким презрением, словно это я во всем виновата. А я силилась перебороть в себе желание унять плач малыша, который странно отзывался во мне.

Сердце мое ныло, а грудь набухла, и я знала, что так должно быть, ведь в ней сначала появляется молозиво, а потом и молоко.

К родам я готовилась основательно, читала много статей и всё переживала, что не смогу справиться с кормлением, что малыш не будет брать грудь.

А вон оно как вышло…

Моего сладкого мальчика будут кормить через зонд, а мое молоко хочет забрать любовница мужа для того, чтобы прокормить их с моим мужем сына. Как ее извращенный мозг додумался до такого издевательства? Мало ей того, что отняла моего мужа, настроила его против меня, так еще и унизить хочет.

– Ай-яй-яй, злая тетя тебя кормить не хочет. А мы возьмем и нашему папочке пожалуемся, да? У-тю-тю.

После того, что я видела, ее нежности звучали наигранно, и мне было этого не понять. Как можно так небрежно и наплевательски относиться к своему ребенку, которого ты носила под сердцем девять месяцев, а затем рожала несколько часов?!

Мое сердце сжалось в тисках ребер, и я снова чуть не заплакала, вспоминая своего собственного малыша, который не то что не познал еще материнского молока, но и ее объятий.

Лежал весь худой, слабый, в памперсе, под датчиками. А что, если его памперс полный и медсестры вовремя его не поменяют? А что, если не покормят его, ведь сам он не умеет? А что, если что-то пойдет не так и он не сможет дышать, а рядом не будет никого, кто позовет на помощь?

Все эти мысли атаковали мое сознание разом, и я засуетилась, снова вставая с постели.

Вот только выйти из палаты, чтобы проверить ребенка, я не успела.

В этот момент вошла главная медсестра. Дородная блондинка лет сорока, с короткими волосами под каре. Кристина меж тем вышла в коридор, покачивая на руках заходившегося ором, всего уже красного ребенка.

– Титова? – прищурилась женщина. – Собирайте вещи, мы вас в другую палату переселяем.

– Что? Как это? Но разве моя не оплачена?

Я растерялась, чувствуя себя и без того неважно, а тут такие перемены. Непредвиденные и неприятные. Да еще и крик малыша не давал мне сосредоточиться на разговоре. Меня тянуло взять его на руки и попробовать успокоить, как бы странно это ни звучало. Грудь налилась, переполненная молоком, но я стиснула зубы, не собираясь идти на поводу у капризов Кристины.

– У вас оплачена двухместная палата на сутки, я проверила по документам, – помахала листком перед моим лицом. – Сутки кончились. Мы вас оставили тут, так как было свободно, вошли в ваше положение, но к нам Полякову везут, сами понимаете.

Ничего я не понимала. Медсестра восторженно пропела, будто испытывала перед этой Поляковой пиетет.

– Жена депутата, разве вы не в курсе? – пояснила она, видя мое недоумение.

Но я лишь бездумно кивнула, не вникая в ее слова. И всё никак не могла сообразить. Неужели Илья даже денег на меня пожалел, не мог оплатить одноместную палату, чтобы ко мне никого не подселяли? Уверял же, что всё оплачено.

– А к кому меня переселяют?

– К Михайловской. Роженица из пятой палаты, – кивнула себе за спину. – Скажу тебе по доброте душевной, девчонка – стерва, так что ты это, характер там прояви, а то придется на цыпочках перед ней прыгать.