В Италию. К себе

– Когда?

– 18 января.

– 18 января! – почти кричит он. – До этого времени больше месяца!

Я смеюсь. Я устала отбиваться.

– Останься, – умоляет он, – останься на месяц, потом езжай домой.

– Почему?

– Потому что… ты нравишься мне.

Заглядывает мне в глаза своими огромными детскими глазами.

– Очень, очень, очень нравишься.

«Ну и что?» – говорит внутри меня что-то, «Вот это аргумент!» Абсолютно не аргумент. Меня просто захлестывает волна возмущения. Нет, вот это наглость! Я должна бросить все, потому что я ему нравлюсь! С ума сойти. Отталкиваю его и почти бегу между толстыми и сухими кипарисами Боргезе. Даже денег на такси не пожалела.

В номере включила верхний свет и вытащила на середину чемодан. Стала забрасывать туда одежду, расческу, заколки, бегая между ванной и комнатой. Все. Когда все мои вещи были упакованы в чемодан, комната стала девственно чистой, такой, какой была изначально. Этого мне показалось мало, и я принялась расставлять все предметы на свои места, так, как они стояли, когда я переступила порог номера. Жалюзи, поднятые мной в первый же день, я опустила до пола, почти содрав кожу на ладони от ставшей горячей веревки в механизме. Теперь все. Осталось дождаться, пока пройдут два дня. Проведу их в музеях и прогулках по городу, буду есть мороженое и делать то, что обычно делают туристы. Я в безопасности. Взгляд упал на телефон, сердце неприятно заныло, вот еще один источник моего страха. Чтобы совсем избавиться от него, выключаю. Теперь он не сможет зазвонить. Тишина и безопасность.

Утром хозяин гостиницы радует завтраком: снова пир горой. Почти целый день я гуляю по городу, просто болтаюсь по улицам и площадям. Чувствую себя здесь как дома. Нет, не «как», а дома. Мне нравятся люди, меня не раздражают туристы. Все здесь вызывает улыбку. Смотрюсь в зеркальную витрину, хорошо выгляжу. Sto molto bene. Нравлюсь себе. Покупаю мороженое, свое любимое: лимонно-ванильное. Сажусь на край фонтана. Я могла бы здесь жить. Определенно могла бы.

Если бы я жила в одном из этих домов, в квартире с деревянными ставнями на окнах, вставала бы утром и улыбалась. Выходила на улицу, шла по серым отполированным камням, перед работой заходила бы в бар и пила кофе. Где бы я работала? Не знаю. Не могу представить себя в каком-нибудь учреждении. Возможно, гидом по городу? Возможно, да. Я научилась бы одеваться так, как римлянки. Сделала бы себе пышную копну волос, накрутив их на мелкие папильотки. У меня темные волосы, наверное, я сошла бы за местную. Потом, когда бы освоила язык. Мне почему-то очень хочется научиться ему. Свободно разговаривать, понимать тех, кто сидит за соседним столиком в кафе. В мечтах все было просто. Мысли вдруг повернули к Давиду. Как жаль, что я не родилась здесь. Мы могли бы тогда быть с ним на равных. Я была бы такой же гордой, как его адвокатесса, самоуверенной до звона золотых браслетов. Мечты, мечты…

Да, в воображении все просто. И что он мне предлагал? Остаться на месяц, пока не кончится виза, пожить у него… Что за..?! Сказать, что я в возмущении, ничего не сказать. Я стукнула изо всей силы пяткой по камню. Еще раз. И еще. Хорошо ему рассуждать: прожил здесь всю жизнь, квартиры, домохозяйка у мамы, наверняка, и у него. Адвокатесса. Машина, которую нет нужды использовать каждый день, потому что есть такси, а может и водитель. Ох, нет. Сытый голодного не разумеет. Интересно, можно ли перевести эту поговорку на итальянский? Найдешь работу… интересно, у них тут всех желающих берут? Квартиру снимешь… по цене моей годовой зарплаты. Черт! Другой мир. Им нас никогда не понять. И еще странное отношение сквозит ото всюду и ото всех – равнодушие. Похоже, что я полностью убедила себя в том, что пора возвращаться. К своему «обычному дню».

Устала, ноги гудят от хождения по длинным мостовым. Стянула ботинки и носки. Легла на застеленную кровать. Каждый день здесь меняют белье и полотенца. «Четыре звезды», улыбаюсь я. В номере полутьма, жалюзи не пропускают свет. И кажется, что уже ночь. Не хочется двигаться. Не хочется включать телевизор. Лежу в тишине, которая обволакивает, заставляет расслабиться.

Передо мной на тумбочке лежит книга. «За дверями ада». Протягиваю руку и глажу ее корешок.

Почему он написал ее? Я ни о чем его не спросила. Как жаль.

Может быть, он это сделал по совету психолога? Избавиться от прошлого, от болезни таким способом. Но зачем ее продавать? Пиши себе сколько угодно дневник, избавляйся от своих черных мыслей, выливай их на бумагу – веками проверенный способ. А тут книга. В обложке. Из издательства.

То, что я успела прочитать, заставляет испытывать боль. Его боль. Он тоже человек, «пронзенный лучом солнца».

Так, размышляя, я лежу в полутьме без движения, пока… На улице какой-то ненормальный сигналит в машине. Первая мысль, что тот огромный автобус, что постоянно стоит у входа, перегородил кому-то дорогу. Ах, эти итальянцы! Думаю, сейчас там начнется их фирменная перебранка с размахиваниями руками и ругательствами. Пойти посмотреть? Но для этого мне надо поднять жалюзи. Она такая тяжелая, что сделать это нелегко. Я вожусь с ней, а на улице снова воет машина. Не переставая. Воет все то время, пока я поднимаю жалюзи и выхожу на балкон. Здесь, на улице, от этого звука, кажется, вот-вот попадают все балконы нашего отеля.

Подхожу к перилам, смотрю вниз, кровь отхлынула от лица.

Это я, оказывается, я – виновник шума. Страшно и приятно одновременно. Внизу стоит кремовая машина и гудит на весь Рим, как волк на Луну. Думаю, что все, кто живет в нашем отеле и все, кто живет вон в тех домах напротив, смотрят сейчас на меня и осуждающе матерятся. Давид, увидев меня, вышел из автомобиля. Все. Тишина. Я делаю ему знак, чтобы он поднялся. Стучит в дверь через две минуты, за которые я не успеваю включить свет, так, в потемках открываю замок.

– С ума сошел?! – сейчас я сама себе напоминаю итальянку и ору на него. – С ума сошел?!

Он успевает одновременно войти, закрыть за собой дверь и сжать меня в объятиях.

– Да. Я, кажется, я влюбился.

Sono innamorato.

А я не успеваю ничего, и чувствую на губах его губы.

Ловлю ртом воздух, как рыба на берегу, вижу блестящие глаза перед собой и полуулыбку.

«Телефон»… что? Ах, понимаю, что он говорит о моем телефоне. Я и забыла, что выключила его. «Не работает» – вру. Он не верит. Но улыбается. Мне трудно держаться на ногах, он лишил меня точки опоры. Приходится неловко цепляться за его плечи.

– Ты решила? – говорит он, заглядывая мне в глаза, держа мое лицо ладонями.

Господи боже мой, Madonna mia …Я не могу ничего решать, я в принципе не способна на это! Мне что, придется все-таки решить? Нет, нет, нет, нет и тысячу раз нет. Я не могу. И знаю, что его этим не остановишь. Видя мое колебание, только сильнее прижимает меня к себе. Я отчаялась бороться, просто кладу голову ему на плечо. Закрываю глаза. Вот оно… господи, дай мне минуту, или две, провести так. И пускай этот мир снова кажется нереальным, и пускай он продлится всего лишь две минуты. Они для меня покажутся вечностью, самой прекрасной, самой счастливой.

– Дай мне свой билет.

Наверное, у меня лицо умалишенной. Я хлопаю ресницами, соображая.

– Дай мне свой билет, – повторяет он.

Роюсь в темноте, бесполезно. Зажигаю настольную лампу. Билет лежит в сумочке. Протягиваю ему. Через секунду приходится снова орать: «Сумасшедший?!» – потому что вижу, как Давид рвет на клочки мой билет на самолет. Я сажусь на диван и реву.

Понимаю, что это конец. От меня ничего не зависит. И вышло так, что он все решил сам, избавив меня тем самым от мучительного выбора. В свете лампы отлично проступил идеальный порядок в номере, что я успела устроить и упакованный чемодан, аккуратно стоящий у кровати. Дальше ощущаю себя заложницей в лапах бандита: по-хозяйски проверяет шкаф и тумбочку, вытаскивает мою куртку и бросает ее мне на колени, какую-то мелочь со стола засовывает в рюкзак. Одновременно хватает меня, мой чемодан, рюкзак и сумочку и выволакивает за дверь. Таким же образом заталкивает меня и мое добро в машину, захлопывает дверь и быстро вбегает обратно в отель. Возвращается через минуту. Выезжает на основную дорогу и оборачивается ко мне. Я вижу его широкую улыбку.

За окнами ночной Рим, огни, памятники и спящие пинии.

Спустя полчаса машина останавливается в незнакомом мне районе, Давид нагружает себя снова, вытаскивает меня за руку, не выпуская, достает из кармана ключи. Дом невысокий, этажа в три. В сумеречном свете быстро поднимаемся на второй этаж. Еще раз звенят ключи, и мы в его квартире.

Темно. Не могу разобрать, какая она. Он явно с облегчением освобождается от моих сумок, снимает с меня куртку. Затем свою. Я продолжаю стоять столбом у двери, которую он успел закрыть на все замки.