В Италию. К себе

«Мало для чего?», хочется спросить, но я не рискну.

– Ты раньше была в Италии? – голос его, тихий и ровный, кажется спокойным. Само его присутствие успокаивает. Пусть ненадолго, но я позволю себе фантазировать, что мы сидели, сидим и еще не раз будем вот так сидеть в этом баре, считая его «своим» и вспоминая дату нашей первой тут встречи.

– Была. Я люблю Италию.

– Почему?

Это видимо его любимое слово. Почему.

Пытаюсь объяснить, не опускаясь до цитирования текстов из учебника. Искусство, музыка, кино… мало ли вещей настолько прекрасных, что захочется прикоснуться к ним, и не удивительно ли то, что все они сосредоточены в одном месте… в Италии? Мой язык не позволяет объяснить все это так, как я чувствую, и поэтому я произношу лишь слова, в которых заключено для меня очень много: закаты Рима, Микельанджело во Флоренции, подсолнухи в Тоскане, Венеция и мосты…

Давид смотрит на меня сквозь длинные ресницы, на его губах играет полуулыбка. Как будто он знает обо мне все. От этого мне не стыдно говорить ему обо всем. «Интервью» продолжается, и он спрашивает меня о семье, о работе, о том месте, где я живу. Но меня не отпускает ощущение, что все это его на самом деле мало интересует. Он все так же продолжает улыбаться, почти не слушая меня, и глядеть на мое лицо.

– Идем, – вдруг говорит он, поднимаясь и одновременно отдавая деньги официанту.

Я подчиняюсь, надеваю куртку, выбираюсь из-за длинного ряда столиков. Мы выходим на улицу и идем прямо по серым и гладко отполированным камням мостовой. Его рука невероятно естественно берет мою. Мне хочется идти с ним. Идти рядом с ним, идти за ним.

– Куда мы идем? – спрашиваю я, чувствуя, как на холодном воздухе мои щеки пылают.

Он молчит и продолжает улыбаться.

Улицы Рима совсем небольшие, узкие, со множеством переулков. Мы в центре города. Людей почти нет. Мотороллеры проносятся, оглушая жужжанием. Площадь народа.

– Я была здесь, – говорю я ему, поднимая голову, чтобы видеть его лицо.

Он молча кивает, и с его губ не сходит полуулыбка. Красивый. Слишком красивый для человека. Работа Микельанджело уступает ему во многом. Высокий, но не слишком, как бывают высоченные люди, которых так и хочется назвать «длинными», худой, но не настолько, чтобы быть тем, что называют «кожа и кости». Гармония – вот, из чего он весь состоит. И даже одежда на нем гармонична. И запах. И эти сигареты, без которых его невозможно представить. Само совершенство.

Мы пересекаем площадь, проходим в одну из длинных улиц, что лучами вытекают из нее.

– Я тут была, – говорю я вновь, ощущая дежа-вю.

Мы заворачиваем в переулок, проходим в его центр, знакомое место, адрес, который я могла бы назвать, разбуди меня среди ночи. Давид нажимает на кнопку звонка и теперь смотрит на меня.

– А позвонить я тогда не осмелилась, – говорю я ему, замечая, что его взгляд сделался напряженным и улыбка исчезла.

– Кто? – голос, звучащий из домофона, кажется электронным.

– Мама, это я, – отвечает Давид и, не выпуская моей руки, вводит меня в открывшуюся дверь.

Здесь полутьма и широкая лестница, после первого пролета уже открыта деревянная дверь, толстая, древняя, вся украшенная резьбой и металлическими коваными деталями. Из нее сочится свет, указывая путь по каменным ступеням. Дом дышит стариной. Я ничего не понимаю. Слышу лишь голоса и вижу свет, льющийся из квартиры. Чувствую руку, которая крепко сжимает мою ладонь. Так крепко, будто не оставляет мне шанса вырваться и сбежать. Но я сейчас, как безвольная кукла.

Мама? Мы что, пришли к его маме? Но, да, я знаю, что это ее квартира. А зовут ее Мария. Давид, кажется, всерьез опасается, что я смогу удрать и держит меня за плечи, пока к нам в переднюю не выходит пожилая, красивая женщина.

– Мама, это та девушка, о которой я тебе говорил, переводчик… Это моя мама… Мария, – я с трепетом протягиваю руку (впервые делаю это осознанно и с желанием), одновременно желая наступить ему на ногу каблуком… ничего себе, сюрприз! И для меня и для нее.

Синьора приветливо оглядывает меня, улыбается, пожимая мне руку, и приглашает пройти. «Через десять минут к столу», понимаю ее слова, но, не понимая до конца, что я нахожусь здесь! В том самом доме, у двери которого я стояла, фотографируя звонок с фамилией. Давид кажется здесь в своей атмосфере. На сто процентов подходящий для него кадр. Огромная квартира. Старинная мебель. Картины на стенах. Зеркала бесподобной красоты. Теплый свет. Приятный запах и поразительная чистота. Не квартира, а музей.

«Это наш дом, – говорит мне Давид, проводя по длинному коридору в ванную, – я здесь провел все детство». «А теперь?» – спрашиваю я. «Теперь у меня другая квартира, но тут недалеко. Здесь живет мама». – «Одна?» – «У нее есть помощница по хозяйству, Элена». Он открывает дверь, крашеную белоснежной краской, – ванная комната, – и оставляет меня. Ничего подобного я не видела ни в одном журнале интерьеров: огромное помещение, окна, зелень в горшках, мрамор, бронза и мозаика. Во всем старина и гармония.

Потом обед. Настоящий итальянский обед. Овальный стол, стоящий посреди большой столовой, крытый скатертью. Фарфоровые тарелки гигантских размеров. Цветы в вазе. Я чувствую запах хлеба и не могу удержаться, чтобы не попробовать его. Не могло быть иначе: свежевыпеченный, горячий! Благодарение небесам, напротив синьора Мария, а Давид снова слева от меня. И опять я чувствую тепло его плеча. Он кажется радостным, в приподнятом настроении. Рассказывает о чем-то, незаметными движениями, ухаживает за мной, наполняя мой стакан водой и подкладывая в тарелки все новое и новое, что-то незнакомое мне, но невероятно пахнущее травами, чесноком и помидорами. Ноябрь за окном…

Вдруг он тихо говорит мне, наклоняясь к виску: «Книги… Я могу их взять?» Ах, книги так и остались у меня в рюкзаке: «Конечно!» – говорю я, и он вскакивает из-за стола и приносит в рюкзак, я развязываю тесемки и извлекаю из черной глубины книги. Он передает их в руки матери, сопровождая это объяснениями. Синьора Мария кажется удивленной, она с интересом гладит обложки, листает страницы, вновь глядит на меня. Мне ужасно приятно. Я ощущаю самую лучшую награду за свой труд (если это можно назвать трудом).

– Писатель, – говорит она, с улыбкой, внимательно глядя мне в лицо.

Ощущение такое, будто меня доставили в этот дом нарочно, чтобы продемонстрировать этакое невиданное существо.

– Я не писатель, – отвечаю я, – я ученый, а книги… это мое свободное время… для друзей… только для друзей.

Синьора Мария, со своей стороны стола, глядит на нас и вдруг говорит: «Два писателя». И мы хохочем…

Кофе, десерт – непременное завершение обеда, и мы оказываемся в одной из комнат. Это комната Давида. Я спрашиваю: «Можно?» и вижу его улыбающиеся глаза. Прохожу к окну, отодвигаю штору, за окном Рим. Окна высокие, со ставнями. Мне хотелось бы знать, как ощущает себя человек, родившийся в таком месте? Каким он должен ощущать себя, имея за окном такое…

– Ты счастливчик, – говорю я ему, заранее предугадывая, что услышу в ответ и улыбаюсь этому. И он говорит:

– Почему?

Давид стоит совсем рядом со мной, так что я вижу лишь рукав его пиджака, и чтобы увидеть его лицо, мне пришлось бы поднять голову. Я не могу этого сделать, поэтому смотрю на его уютное плечо, борясь с воспоминанием одного прекрасного сна, в котором мы стояли вот так, и во сне я прижалась к его плечу, ощущая сладкое до боли чувство…

– Потому что ты живешь здесь. В Риме, в Италии.

– Ты тоже можешь здесь жить.

Сколько раз мне писали эту фразу по-итальянски, но сейчас я услышала ее. И это было по-другому. Написанное всегда однобоко. В произнесенном же слове есть сила.

– Почему бы тебе не остаться?

Действительно, почему? Хотя бы потому, что это невозможно. Просто невозможно. Так и говорю ему:

– Это невозможно.

Он отходит от меня подальше, опускается в кресло. Смотрит, молчит. Рука, опирается на подлокотник. Пальцы прижимаются к губам… Такой, как всегда, но сейчас чересчур серьезный, недовольный чем-то.

– Если ты хочешь здесь жить, что тебе мешает? Ты образованная, умная, молодая. Ты можешь жить там, где захочешь. Можешь найти работу здесь.

Я нервно смеюсь:

– В баре, посудомойщицей.

Он морщится и зажигает сигарету.

– Нет, ты можешь работать здесь в любой галерее.

– Давид, хватит!

Я почти кричу на него, но его слова задели меня за живое. Как у них все просто!

– Чтобы жить здесь мне, по крайней мере, нужно заплатить за жилье, а я в месяц зарабатываю столько, сколько итальянцы тратят в день! Чтобы приехать сюда, мне понадобились три зарплаты, а с кризисом, это будет вообще нереально!