– Да. Черт! – Кирилл отошел от окна, сел на стул и устало потер лицо руками. – Я знаешь, как-то растерялся, я привык и даже… не рад, что ли? Точнее, рад, конечно, ужас закончился, Белла жива. Но… я так привык к мысли, что уеду…
– Доить козу, – попробовала пошутить я.
– Нет, вообще уеду. Мне осточертели все эти дела, деньги, переговоры, заморочки! Я устал, Соня, смертельно устал! Я из другой жизни, я хочу в нее!
– Тише. Ты просто не выспался, – разумно вставила я. – Ляг, отдохни. Все закончено, ты свободен…
– От чего свободен?! – вдруг взъярился он. – Что закончено?! Что?! Ты не помнишь машину милиции и «скорую помощь» у подъезда?!
– Помню, – сказала я. – Помню, были две машины.
– Были! – выкрикнул он. – Ты что, не понимаешь – меня обкладывают! Они меня обкладывают!
– Чем? Вернее зачем? – я помотала растрепанной головой.
Туполев встал и начал мерить комнату шагами.
– У нас с Беллой брачный контракт. В случае неверности одного из супругов другой получает преимущество… Черт! – Кирилл горестно опустился на стул. – Они даже в постели не были! Они вызвали милицию, скорую и зафиксировали факт побоев. Теперь понимаешь?!
– Ну, в общем-то да.
– Молодец, – ернически похвалил Туполев. – Теперь видишь, как грамотно меня разводят?
– Кирилл, я помогу тебе доказать измену жены, – умоляюще произнесла я и подошла к нему вплотную. Кирилл горячился, буйствовал и в этом состоянии мог принимать неверные, скоропалительные решения. – Они ничего тебе не сделают.
– Иди сюда, – вскочил он, и стул, напомнив о вчерашней ночи, с грохотом упал на пол. Подойдя к окну, Кирилл приобнял меня за плечи и заставил прижаться лбом к стеклу: – Смотри. Вон на стоянке у дома черная машина. Видишь?
– Ну.
– Это охранники Борисова. Твоей синей бороды или как ты там его называешь.
– Генрихом Восьмым, – пискнула я. Туполев больно нажимал мне на шею, нос почти расплющился о стекло. – Отпусти, задавишь.
«Мальчик из хорошей семьи» впал в такое буйство, что даже не стал извиняться перед придавленной хозяйкой квартиры. Отдернул руку и, обойдя упавший стул, отправился бродить по пятачку возле вешалки у двери.
Я подняла стул. Демонстративно спокойно и даже огладила его спинку ладонями.
– Кирилл, ты должен отдохнуть. Я настаиваю.
– Я отдохну, – кивнул Туполев. – На том свете. Ты мне поможешь?
– На тот свет отправиться?
– Нет. Сходи за ноутбуком.
– Опять двадцать пять. Почему я-то?! Ты сам не можешь? Белла твоя жива-здорова…
Он перебил меня взмахом руки.
– Я не могу пойти.
– Почему?
– Я не знаю, какую каверзу они замыслили.
– Интересно, чего такого они могут замыслить? Посадить в тюрьму за пощечину?
– С них станется, – буркнул Туполев. – Ты не знакома с Борисовым. Он бешеный индийский слон.
– Ну не убьют же они тебя, в самом деле!! Максимум ограбят по контракту!
– Ох, Софья, Софья, – вздохнул Туполев. – Ты не знаешь наших порядков.
– Убьют? – с сомнением поинтересовалась я. – Они что – сумасшедшие отморозки?
Кирилл поймал меня за обе руки и притянул к себе, а так как в этот момент он сидел на диване, я чуть не упала, перешагивая постель на полу.
– Помоги мне, Софья. – Он смотрел на меня снизу вверх широко раскрытыми печальными глазищами, и я тут же почувствовала себя мамой обиженного мальчика. – Я больше не могу, я не хочу туда возвращаться.
– Но… ты же не можешь теперь бросить все и вот так уехать?…
– Как раз могу. У меня первый раз появился настоящий, достойный повод для бегства. Я устал, Софья, я больше не могу.
– А бизнес?
– Какой к черту бизнес?! – печально подвывая, возмутился МММ. – Свинье под хвост этот бизнес! Я ненавижу эти деньги, эти рожи противные! «Кирилл Савельевич, вам из администрации Коврижкин звонит», – передразнил кого-то тоненьком голоском, вероятно, секретаршу. – Тьфу! Ты бы видела этого Коврижкина. Обожравшийся боров. Свинья в ермолке! – И дальше басом: – «Кирилл Савельевич, у нас тут одно мероприятие по плану. Мы на вас рассчитываем». Тьфу!
– Так, – я хлопнула в ладоши, – давай-ка, успокойся, Кирилл Савельевич. Выдохни. Тем более, что помочь тебе сейчас я никак не могу. Выгляни в окошко, у моей палатки два пивных страдальца топчутся. Усек?
– Усек, – кивнул Кирилл. – Ты мне поможешь?
– Подумаю. Приду с работы, там решим.
На кухне возле подоконника скрючился на табурете Мишаня Коновалов. Пил чай, жевал баранку и таращился в окно.
– Доброе утро, Михаил Петрович, – поздоровалась я. Мишаней Коновалова называла только травести-пенсионерка Мария Германовна, остальные держали это в уме, а вслух соблюдали уважительное обращение. Как-никак герой, как-никак комнату отдал и разоружил повстанцев Сухомятко и Кунцевичей.
– Доброе утро, Сонюшка, – поздоровался «Мишаня». – Чай будешь?
– Спасибо, я кофейку растворимого.
– Вредное оно, – сказал сосед. – Переходи на зеленый чай, очень рекомендую.
Несмотря на все уважение, троцкисты считали Мишаню чем-то вроде квартирного юродивого. Мужику не более сорока пяти, а он уже справку из дурки приобрел. И не по здоровью врожденному, а по благоприобретенному сдвигу. Все троцкисты знали о причинах, сдвинувших Мишаню с нормальных рельсов, и очень жалели. Если вкратце изложить историю его сумасшествия, то звучит она так.
Жил был в Питере нормальный мастеровой Михаил Петрович. Жил с женой в приличной двухкомнатной квартире, по будням ходил на работу на завод, в выходные ездил с двумя приятелями на рыбалку.
Первый приятель увел у Михаила Петровича жену. Подло, тихо и незаметно. Приходит как-то Мишаня с работы домой, а там уже чемоданы собраны и сидят на них жена и лучший друг. Глаза прячут.