Пристрелите загнанную лошадь

Кирилл прошел в комнату, вынул из кармана пальто бумажник и выудил оттуда сотню.

– По пятьдесят нет, – оправдался. – Только сотни и пятисотрублевые.

– Давай сотню, – вздохнула я. – Так даже лучше. Сбегает один раз и больше приставать не будет. Надеюсь, проспит до завтрашнего обеда.

Я взяла купюру, вышла в коридор и совершила, не знаю какую по счету глупость за этот вечер – отдала деньги троцкисту и строго-настрого попросила нас больше не беспокоить.

– Чо я, дурак что ли? Не понимаю? – осклабился Гарик и как был в растянутых трениках и рубашке навыпуск, метнулся к порогу квартиры.

Матраса для ночевки неожиданных гостей у меня не было. Когда приезжала мама или кто-нибудь из девчонок оставался, мы раскладывали софу и спали вместе. Туполев помог мне разложить на полу подушки из спинки дивана, я укрыла их двойным слоем из чистых полотенец и махровой простыни и приспособила в изголовье две крошечные думочки и одну нормальную подушку. Шикарный пушистый плед из прошлой жизни (подарок свекрови на Восьмое марта) довершил картину: симпатично получилось, главное, чтобы диванные подушки ночью по полу не разъехались. И выключила свет.

Кирилл лежал на спине и смотрел в высокий потолок комнаты-пенала. Сквозь тонкий тюль проникал свет фонаря над грузовой площадкой магазина. Совсем скоро туда начнут подъезжать грузовики с молоком и свежим хлебом – «колабановский» магазин славился на всю округу ежеутренними горячими батонами и булками.

– Поговори со мной, – попросил Кирилл и повернулся на бок лицом ко мне.

– О чем?

– Все равно. Я так устал думать, что не могу уснуть.

– Хорошо. Что тебе рассказать?

– Какое у тебя было детство?

– До четырнадцати лет нормальное. С днями рождения и новогодними елками.

– А потом?

– Потом родители разошлись, и я начала бунтовать.

– Как? – он немного привстал, согнул руку в локте и положил голову на ладонь.

– Наверное, как все. Связалась с компанией, к счастью не плохой, а только бесшабашной. Даже закурить пыталась…

– Не выпороли?

– Не-а. Испугались. Боялись потерять контакт окончательно. У меня умные родители.

– Ну и?

– Ну и все. Покурила, побунтовала и успокоилась. Выросла, наверно.

– А я всегда был пай-мальчиком, – грустно поведал Кирилл. – В отутюженных костюмчиках и начищенных ботинках. Мама хотела, чтобы после Назара родилась девочка, а получился я. Она даже шила со мной платья для кукол.

– Иди ты! – удивилась я.

– Точно, точно, – Кирилл немного оживился и почти что сел. – Назару покупали железную дорогу и самосвалы, а мне плюшевых медведей и зайцев. Если б не отец, мама вообще мне бантики подвязывала бы…

– Ну, это уж слишком, – буркнула я.

– Слишком, – согласился Кирилл. – Назар с самого детства был как-то сам по себе. Нелюдимый, оторванный. А я всегда с мамой, всегда стихи на детских утренниках. Дед Мороз, Снегурочка и я… представь – белая шапочка с длинными ушками, на белых шортиках сзади комочек из ваты… умора.

Ничего уморительно ностальгического в тоне Кирилла не прозвучало.

– Расскажи мне о Коумелле, – попросила я.

Кирилл откинулся на лежанку, посмотрел в потолок, словно увидел там свою планету, и начал:

– Я придумал музыкальные инструменты из водяных струй. Живая вода вытянута в струны… и когда к ним прикасаются пальцы музыканта, она начинает петь. Сама. В зависимости от настроения играющего на инструменте. Учить сольфеджио и гаммы не надо, стоит только подумать и вода подхватит настроение и запоет.

– На всей планете такая вода? – уже очень сонно, спросила я.

– Нет. Только в джунглях на экваторе есть несколько поющих водопадов. Они встречают музыкой рассвет и провожают день печальной симфонией. Лесные звери приходят их послушать, птицы слетаются со всех сторон…

Кирилл говорил плавно, монотонно, убаюкивающе. У меня редко случаются проблемы со сном, обычно я в него проваливаюсь едва коснувшись к подушки. Сегодняшний день утомил меня несказанно, и под печальные баллады о планете Коумелла я незаметно уснула. Крепко-крепко. Я даже не слышала, как пришел из круглосуточного супермаркета Лопата, как, посидев один и соскучившись без общества, тихонько поскребся в мою дверь.

* * *

Утром я с трудом открыла один глаз и первый взгляд был брошен на настенные часы. В сером сумраке серебристое табло показывало пятнадцать минут девятого. Ух ты! А ведь я обещала Душману быть на работе ровно в восемь. Продавать пиво самым нетерпеливым и шоколадки школьникам.

Впрочем, ну их, шоколадки! До десяти утра все равно никакой нормальной торговли нет. Я натянула одеяло до подбородка и почему-то зябко поежилась.

Импровизированная постель Кирилла была пуста. Запрокинув голову назад, я посмотрела в сторону окна – мой гость, засунув руки в карманы брюк и сгорбившись, стоял там.

Интересно, он хотя бы на минутку заснул сегодня, подумала я и тихо поздоровалась:

– Доброе утро.

Вчерашние игры в «ты будешь писать мне письма на зону?» показались затейливым бредом, я почувствовала себя неловко и, стыдливо прикрываясь одеялом, потянулась к халату. Ночью все было по-другому. Теснота и темнота придавали форс-мажору достоверность и скрывали острые углы. Серый рассвет выступил вместе со светом фонарей, вполз в окно и нарушил уютное гнездо вчерашней фантазии.

– Она жива, – не оборачиваясь и не желая мне доброго утра, мрачно проговорил Кирилл. – Я видел в окно.

– Кто? – на всякий случай уточнила я, впихивая руки в рукава халата.

– Белла, – сухо отозвался Туполев.

– Ты уверен? – Я с трудом удерживала приятельское обращение на «ты». Если сейчас я начну ему уважительно выкать, ничего и никогда уже не поправить. – Точно? Белла, а не горничная, ходит по квартире?

– Наша горничная весит центнер с гаком, – буркнул Кирилл. – Это Белла, живая и здоровая.

Он развернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза. Его взгляд не отдохнул за ночь, не отвык от меня, он был прежним и, как бы это точнее выразиться, родным и узнаваемым что ли?

Я почувствовала себя лучше, быстро завязала поясок халата и подошла к окну. В гостиной Туполевых, как и вчера ночью, горел свет.

– Поздравляю, – пробормотала я, – ты свободен.

– От чего? – буркнул он. – От Беллы? Или он жизни?

– У тебя по-прежнему на нее аллергия? Я имею в виду жизнь…