Слова беспомощной девочки

без нервных срывов

но только совсем одна

я с вами я здесь папа мама

пусть будет всё меньше граммов

весить моя душа

пусть её поглощают

тени мыслей моих

она будет большая

она будет большая

пока вы остаётесь в живых

Запись № 1

Для чего люди в семьях рожают второго ребёнка? «Заводят», как говорят. Её мама как-то, когда она была маленькая, рассказала ей:

– Чтобы твоему старшему брату не было скучно.

Когда она стала старше, ответ тоже повзрослел:

– Чтобы, когда нас с папой не станет, вы были друг у друга.

Ему – семь, тебе – полгода.

Он поёт тебе колыбельные и качает на руках.

Ему – девять, тебе – три.

Он случайно прищемляет дверью твой палец. Ты кричишь от боли, но мама быстро тебя успокаивает, и ты молча, полными слёз глазами наблюдаешь, как она раскатывает тесто для пирога. Через какое-то время ноготь чернеет и отваливается, но тебе скорее интересно, чем страшно.

Ему – одиннадцать, тебе – пять.

Он не даёт тебе играть в ВАШ Денди. Он даже не даёт смотреть, как кидается ящиками в железных бульдогов с огромными челюстями в «Чип и Дейле»[2 - Chip and Dale Rescue Rangers – видеоигра по мотивам мультсериала «Чип и Дейл спешат на помощь», выпущенная Capcom для консоли NES в 1990 году.] по очереди с друзьями (потому что джойстик один). Перед твоим носом захлопывается дверь его комнаты. А когда он в школе, все дискеты спрятаны. Ты читаешь книги.

Ему – двенадцать, тебе – шесть.

Ты знаешь наизусть ВСЕ песни ВСЕХ его любимых групп, ведь они круглосуточно орут на всю квартиру из слабеньких колонок его магнитофона, у которого сломана кнопка перемотки. «Тёща моя – злая свинья!»[3 - Сектор Газа – «Тёща».] – скандируешь ты. Мама в ужасе гремит кастрюлями на кухне. А когда брату не хочется слушать какую-то песню, он отдаёт тебе кассету и вооружает карандашом, и ты счастливо перекручиваешь плёнку с одной катушки на другую.

Ему – двенадцать, тебе – шесть целых восемь двенадцатых.

Новый год. Ты выучила новое слово «миллениум», хоть и не совсем понимаешь, что это. По телевизору, как обычно, президент произносит воодушевляющую речь, а в конце, после курантов, – Кремль, снегопад и самый красивый фейерверк, который ты когда-либо видела. Пусть и по телевизору. В это же время из окна квартиры вдалеке виден местный, поселковый фейерверк. Твой брат с ухмылкой кричит тебе:

– Смотри, московский салют даже из нашего окна видно!

Ты с открытым ртом смотришь то на экран телевизора, то на улицу, и не чувствуешь подвоха.

Ему – четырнадцать, тебе – восемь.

Он находит твой дневник на замочке, в котором ты писала о мальчике из параллельного класса. Находит и ключ от замочка. Он оставляет тебе сообщение прямо там. «Как можно быть такой глупой, сестрёнка, он совсем на тебя не смотрит, ему просто нужно было, чтобы ты сделала за него примеры по математике. И вообще, сходи-ка сделай мне бутерброд, Дикий ангел[4 - «Дикий ангел» – аргентинский сериал, транслировавшийся в России в 1999 году.]». Он несколько лет дразнил тебя «диким ангелом», потому что это был твой любимый сериал. Ты бросаешь вести дневник.

Ему – шестнадцать, тебе – десять.

Вы шумно дерётесь из-за того, чья очередь идти в магазин за покупками. В итоге вы оба в знак протеста укладываетесь на пол. Мама, ни слова не сказав, берёт пакет и уходит сама. А на следующий день брат уезжает в университет в Томск.

Ему – семнадцать, тебе – одиннадцать.

Теперь ты почти круглый год единственный ребёнок в семье, брат приезжает разве что на праздники. Ты занимаешь комнату брата: она больше, в ней компьютер и удобный диван, а не скрипящая от малейшего движения кровать, которую покупали ещё брату, когда ему – три. Только ешь ты теперь в основном то, что приносит мама с работы (она нянечка в твоём детском саду), потому что за учёбу брата нужно много платить, а работы в посёлке нет. Зато, когда брат приезжает, он привозит тебе много новой интересной музыки. В том числе собственного сочинения.

Ему – восемнадцать, тебе – двенадцать.

Папа продаёт машину, чтобы заплатить за учёбу брата, и в твоей жизни теперь появляется новый ритуал: каждую пятницу встречать отца на автобусной станции в 20:30 (он в будни живёт и работает в городе, в двух часах езды от посёлка). Хотя нет, не каждую пятницу. Но в какую-то пятницу он приезжает вместе с твоим братом, и тебе приходится переехать обратно в свою комнату. Брат с тобой почти не разговаривает. Он ни с кем почти не разговаривает. А буквально через месяц летом вы идёте на рынок, где местная гопота отбирает у твоего брата деньги. И ты, и он молча идёте домой. А осенью брат уезжает вместе с папой в город, в университет.

Ему – двадцать, тебе – четырнадцать.

Несколько лет вы с мамой живете одной семьей, папа с братом – другой. Не только по будням, но иногда и на выходных. На вопрос от папы, сколько оставить денег на неделю, мама отвечает «ничего не надо». И вы существуете на ее зарплату нянечки. Тебя дразнят в школе за то, как ты одеваешься, а брат приезжает то с новыми часами, то в классной кожаной куртке. Через время папа все же решается на полноценный переезд семьи, и ты идёшь в новую школу. Ты узнаешь, что такое городская жизнь, а ещё что такое клопы в съёмных квартирах. И снова живёшь с братом в одной комнате, как будто ему снова – десять, тебе – четыре.

Ему – двадцать один, тебе – пятнадцать.

Ты не забыла про День матери и купила цветы, сказав, что это от вас с братом. Через неделю брат моет полы за тебя, но жалуется маме, что вместо уборки ты гуляла с подругами. Мама тебя ругает, и ты уходишь из дома. Недалеко, на качели во двор. На полчаса.

Ему – двадцать два, тебе – шестнадцать.

Он, наконец, окончил университет и работает то охранником в магазине, то диспетчером в службе доставки еды. Папа взял квартиру в ипотеку, но теперь вы живёте не вдвоём, а вчетвером в одной комнате – зато в новом доме, постройкой которого руководил папа, когда каким-то образом стал работать не геологом, а начальником отдела капитального строительства. Квартира записана на тебя. Ты спишь на полу, лицом к кирпичной стене. А по вечерам ты с братом ездишь в центр города на репетиционную базу, в подвал какого-то полуразвалившегося завода: он играет на ударных, ты на синтезаторе, у вас своя музыкальная группа. Вернее, у него музыкальная группа, а ты в ней, потому что это ему удобно. Ты не чувствуешь себя способной писать музыку, но брат заставляет тебя просиживать за компьютером в специальной программе по нескольку часов.

Ему – двадцать три, тебе – семнадцать.

Ты, видимо, так и не научилась ничего прятать, потому что брат требует у тебя написать текст на твою музыку вместо его девушки-вокалистки, мол, стихи же у тебя неплохие. Ты не пишешь, потому что она втайне от брата сказала, что писать будет сама. Когда терпение брата лопается, он кричит, что на тебя нельзя положиться, что ты слишком пассивна, что это невозможно терпеть, и выгоняет тебя из группы, вокалистка его поддерживает. У тебя случается первая и последняя в жизни истерика с криками и заливающими лицо слезами – больше ты не принимаешь ничего так близко к сердцу. Да и музыка у меня выходила не первого сорта. Хлопает дверь – брат уходит к девушке. Мама и папа на работе. На балконе весна и можно наблюдать за монотонным движением прохожих.

Ему – двадцать четыре, тебе – восемнадцать.

Вы почти не разговариваете. Он приводит новую девушку, на год младше тебя, в вашу однокомнатную. Жить. А ты оканчиваешь школу и уезжаешь в Томск на учёбу.

Ему – неизвестно сколько, тебе – неизвестно сколько минус шесть с половиной.

Ты находишь папин паспорт и узнаёшь, что у него есть ещё сын, Дмитрий. На одиннадцать лет старше тебя. Ты спрашиваешь у брата, знает ли он что-нибудь про этого Дмитрия, брат отмахивается. Видимо, и ему это неинтересно, и тебя он призывает в этом не копаться.

Ему – неизвестно сколько (но больше), тебе – неизвестно сколько (но больше) минус шесть с половиной.

Ты узнаёшь, что ты, оказывается, и у мамы не второй ребёнок. Ты находишь мамину медицинскую карту, где написано: «беременностей – 5, родов – 3». Мама рассказывает тебе про старшую сестру, которая родилась раньше тебя на восемь лет. Её звали Алёнушка, и она умерла, когда ей не было и трёх.

В твоём маленьком мозгу медленно, но верно рождается мысль: если бы она была жива, меня не нужно было бы «заводить». У родителей были бы уже взрослые дети и им, почти пенсионерам, не пришлось бы работать на то, чтобы растить и меня. И эта мысль оказывается очень назойливой.