Окситоциновая эволюция

Окситоциновая эволюция
Оксана Цышкова

Книга, которую вы начнете читать – эта книга не просто врача-педиатра, много лет занимающегося сложными случаями. Эта книга о невероятном трансформационном пути женщины от родительского невроза, хронической тревоги и неизлечимого заболевания к внутренней гармонии и здоровью.Книга поможет понять, кем вы являетесь на самом деле, следуя за своим внутренним ребенком.

Окситоциновая эволюция

Оксана Цышкова

© Оксана Цышкова, 2023

ISBN 978-5-0060-7462-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Я смотрю как взлетают и садятся самолеты. Вокруг – огни. Шум машин кажется ненавязчивым. Это фон, в котором мы живём. Рядом – мой маленький сын. Как он воспринимает это? Наверное, считает, что все видят тысячи огней мегаполиса каждый день. Он любит смотреть в окно с высоты птичьего полёта. А я люблю смотреть на него. Люблю его. И не перестаю удивляться тому, как жизнь все неспешно расставляет по своим местам.

Я всегда стремилась быть лучшим вариантом себя. Мне 40 лет, и пятнадцать из них я занимаюсь любимым делом. Я – детский доктор.

В 19 лет, будучи студенткой, я впервые стала мамой. Это было самое непростое, но и самое ценное время. Я тогда только мечтала стать хорошим доктором, изучала педиатрию, «примеряла» все на сына. Тревога и бессонница были моими привычными спутниками. Мы жили в борьбе и противостоянии с каждым микробом – ребенок с лихвой оправдывал весь масштаб моей тревоги.

Спустя тринадцать лет я снова стала мамой и теперь знаю, что такое по-настоящему счастливое материнство. Это время самое глубокого самопознания, когда женщина неосознанно возвращается в свое детство, проживая детство своего ребенка. Современный новый родитель открывает этот ящик Пандоры и разбирается, что именно из своего детства стоит передать ребенку, а что лучше оставить в нем навсегда.

За годы жизни, следуя за детьми, я нашла ответы на многие вопросы. Лишнее, часто болезненное, отсекалось. Нужное – притягивалось. Наконец-то все сошлось, стало ясным и очевидным. Об этом и хочу рассказать.

ЗНАКОМСТВО В МЕТРО

Я не часто выбираюсь в московское метро, и потому каждая такая поездка наполнена новыми впечатлениями. В тот день и причина была подходящая – я ехала забирать индийскую визу. В Индию я еду второй раз. Снова одна. Чтобы посчитать путешествия, в которые я отправлялась в одиночку, хватит пальцев одной руки. Но именно такие поездки сформировали мою профессиональную самобытность. У меня серьезное, редкое и малоизвестное заболевание. В первый раз Индия излечила меня. Я еду за визой, чтобы вновь отправиться на мангровый остров, продлить ремиссию и побыть ребенком в руках индийских женщин. Ведь именно там я впервые нашла спасение для своей внутренней девочки.

В тот день среди тысяч прохожих шел мужчина папиных лет. Стройный, в шапке средней затёртости и таким же дипломатом в правой руке. Я знаю, что этот дипломат – шаблон Советского Союза. Выглядит он, как и я, лучше своего возраста.

У меня голубые глаза, яркие и лучистые, как у мамы. У краешков глаз есть свежие морщинки, они стали проявляться недавно и мне это нравится. Есть глубокий залом поперек лба. Он появился давно, еще до рождения первого сына, когда мне не было и двадцати. Я жила тогда в южной столице. Местные там не просто жмурятся от солнца, а, скорее, привычно хмурятся. Так делала и я. Импринтинг. В последние десять лет глубокая морщинка на лбу стала еле заметна. Я живу в Москве. Но на моем лице нет ботулинического токсина, хотя я знаю все о его безупречной репутации и доказанной эффективности. Седьмой год я веду научный проект. Он связан с детьми с ДЦП. Мне все равно сложно с этим согласиться. Глубокие перемены, и не только на моем лице, случились по другой причине – десять лет я практикую йогу, уважение и ненасилие к себе и другим.

Мужчина с дипломатом мелькает в толпе. Такой же был у моего папы. Я сбиваюсь с маршрута и следую за мужчиной. Я всегда следую за тем, что считаю для себя важным.

В одно мгновение перед моими глазами пролетает детство. Сколько раз я провожала и встречала этот дипломат! Высшим пилотажем было по-тихому открывать его и ставить врачебные печати. В нашей с сестрой детской с трудом помещались две односпальные кровати и книжный шкаф, большую часть полок которого занимала медицинская энциклопедия в 32 томах. Её я любила читать больше всего под одеялом с фонарем.

Мой папа – супергерой! Он – высшая интеллигенция. Папа умеет вести велосипед одной рукой, потому что в другой всегда дипломат. Внутри помещались аккуратно разложенные бумаги, ручка, печать, фонендоскоп и железный стерильный короб. В таком мама стерилизовала на кухне разные инструменты, шприцы и иглы.

Родители переехали в Ростовскую область, когда мне исполнилось семь месяцев. Мама – медсестра, папа – деревенский доктор. Всегда с иголочки, в выглаженной одежде и японском дождевике, папа садился на велосипед «Десна», и ехал на работу в любую погоду. Чтобы гуси вовремя разбежались с дороги, папа громко сигналил колокольчиком. Соседи, услышав знакомый звонок, знали: доктор едет на работу, и значит все будет хорошо. Японские дождевики придавали папе безусловной весомости. Его любили и уважали. Долго. Пока система не оставила нас голодными. Папа стал резким и закрытым. Он ушел в поле, выращивать лук. Получалось плохо. Кстати, дождевики он продолжал любить и тогда. Они были настоящими трофеями студенческой службы северных широт. Выбор их в его гардеробе был широк, как просторы моей Родины.

Папа – младший ребёнок в семье, седьмой. Четверо его братьев и сестер не пережили инфекций в раннем возрасте. Бабушка безумно тревожилась за оставшихся троих. Тревога стала исходной точкой и для папы на всю его жизнь. Но каким-то чудом ему удалось сохранить умение слышать себя. Папа приехал жить в южную деревню, следуя своему внутреннему зову. Построил крепкий дом, вырастил красивый сад. Иногда я слышу, как папа что-то тихо говорит своим деревьям.

Я продолжаю плутать по московскому метро. Передо мной снова мужчина папиного возраста. Он громко и старательно объясняет яркой афроамериканке на русском языке, как проехать до нужной станции метро. Кажется, она его понимает. Я молча прохожу мимо, не бросаясь английскими фразами, чтобы не подчёркивать и без того огромную пропасть между нашими поколениями.

ДЕТСТВО В ЮЖНОЙ ДЕРЕВНЕ

Я вела обычную жизнь деревенской девчонки. Грязь, мухи, комары, лягушки, кошки и собаки, стрекозы и бабочки – все они наполняли моё детство. Я просыпалась от пения птиц и кукареканья петухов, а на уроках часто считала кукушкин зов.

Самыми преданными моими друзьями были собаки, простые дворовые «пиндудейцы». Каждый день после школы мы играли, резвились, обнимались, и не было счастливее моментов, чем слюнявые объятия и виляние хвостами.

С людьми всё складывалось иначе. Куда более сложными были отношения со старшей сестрой и горячо любимой мамой, от которых в любой момент можно было отхватить гору криков и упреков. Мама – борец за справедливость. У нее очень громкий голос. Мамы всегда много, она заполняет собой всё пространство. Папа наоборот, всегда любил молча. День проходил за днём, времена года сменяли друг друга, а моим любимым занятием по-прежнему оставалось неспешное наблюдение за жизнью вокруг. Все называли меня копушей.

Я постоянно кого-нибудь спасала. Первыми оказались щенки. От них отказались все, даже папа-доктор сухо ответил, что собачья чума неизлечима. Пришлось побороться в одиночку. Пройдя своими маленькими ножками несколько километров, я нашла ветеринара из другой деревни, вымолила бесплатно шприцы и лекарства. Тогда я научилась делать уколы и выпаивать чистой водой. Спустя много лет, когда я буду студенткой медицинского вуза, эти собаки, давно живущие в других семьях, будут скулить, за две версты, чувствуя мое возвращение. И я буду в ночи пробираться сквозь заросли и соседские заборы, чтобы вновь нырнуть в их слюнявые объятия. Тогда, в самом детстве, я твердо усвоила, что невозможное всё-таки иногда возможно. Любовь и настойчивость творят чудеса.

Когда мне было около пяти лет, я, насмотревшись индийских фильмов, решила уйти в Индию. Я была уверена, что за широким Доном начинается именно она. Решение было непростым, но мечты о красивом сари и поющем рядом Джимми были слишком заманчивы. Сложив в бабушкин пуховый платок пару любимых кукол, я поволоклась к маме на кухню для прощального, трогательного поцелуя. Мама жарила котлеты и была, как обычно, очень занята. Нужны ли были мне эти котлеты? Нужны ли были эти котлеты маме? Спустя десятилетия стало понятно, что внимания мамы много не бывает, а котлеты в таком количестве не нужны никому.

Мой вид челночника умилил мамочку. Она спросила, куда же я собралась на ночь глядя.

– В Индию, мама.

Мама рассмеялась и чмокнула меня в макушку, решив, что я играю.

Искали меня всей деревней. Нашли у реки – я стояла у кромки. В темноте лаяли собаки. Меня вернули домой. Я была очень расстроена, ведь считала, что почти достигла своей цели: Индии.

Спустя тридцать лет мама будет провожать меня на лечение.

– Наконец-то ты встретишься с ней.

– С кем, мам?

– Со своей Индией.

Никто больше не будет осуждать моё увлечение йогой. Никто не осудит моё решение прибегнуть к Аюрведе, которое поначалу казалось сомнительным. В глубине души все будут знать: это решение – единственно верное для меня. Остается только верить и ждать, что Индия вылечит меня от серьезной, официально неизлечимой болезни.

Старшая сестра на прощание скажет:

– Поезжай и ни секунды не сомневайся…

ПЕРВАЯ СЕМЕРКА – АЛЬФА БАБУШКА

Я не ходила в детский сад, меня воспитывала бабушка Пелагея. Я её «последушек». Бабушка была сиротой. Как и у многих людей в нашей стране, мои корни по линии бабушки утеряны. Я знаю совсем немного. У бабушки было четверо своих детей и четверо – приёмных.

Моя мама самая младшая в семье, восьмая. Когда она родилась, бабушке было 42 года, а деду – 63. Старшие братья родились после войны, и на них сильно отразилась жесткость времени. Агрессия. Алкоголь. Брат на брата с ножом. Мама, пользуясь положением сильно младшей, их разнимала. Всю свою жизнь я буду ощущать это в яркой маминой самобытности спасателя, для своих – чаще агрессора. Позже я пойму, что на самом деле – жертвы. Бабушка все сглаживала своим суровым взглядом. В семье, как полагалось в те времена, царил официальный патриархат, но бабушка была уверенной и очень мудрой. Эта мудрость спасала семью тысячи раз. Выжить – такая задача стояла, и все восемь детей выжили. Большая редкость. У бабушки не было образования, но была особая связь с собой и природой.

В войну бабушка спасла не только своих детей. Однажды в их деревне началась бомбёжка. Все побежали прятаться в глубокий подвал одного из соседских домов. Спустившись в сумрачное помещение, бабушка сказала:

– Я чувствую запах смерти.

Забрав с собой всех детей и женщин с улицы, скотину и теплые вещи, она ушла в воронежские леса. Через несколько недель, когда бои в деревне закончились, они вернулись. В подвал дома, в котором они хотели спрятаться, попала бомба.

Когда мне было два года, бабушка переехала жить к нам, чтобы не отдавать меня в детский сад. Ради меня она отказалась от привычного уклада жизни и тихой старости в своем саду.

Благодаря ее решению, у меня и случилось абсолютно свободное детство. Бабушка не воспитывала меня, не учила, не делилась своим опытом. Я просто жила под её крылом: занимала себя творчеством и гуляла. Можно было сорить, бабушка молча прибирала песок, камни, палки. Я ходила по лужам, залезала в будки к собакам, возвращалась домой всегда грязная, но бабушка ни разу меня не упрекнула. Она была очень уверенной в быту, всё по дому делала спокойно и последовательно. Бабушка постоянно занималась переработкой отходов: из старых вещей вязала крючком разноцветные ковры и покрывала, из съедобных отходов делала компостные удобрения для огорода. Жизнь нашей большой семьи в те времена была безотходной. А в Дону ещё встречались осётры.

Соседи часто просили бабушку вылечить их скотину. И тогда бабушка заходила в хлев, хозяйку просила остаться на улице, проводила наедине с животным около получаса, а потом говорила, какие травы помогут. Что именно делала бабушка с животным, никто не знал, но скотина, как правило, выздоравливала.

Бабушка никогда не пыталась меня изменить, и сейчас я понимаю, что это гениально. Она была большая, мягкая, та самая альфа, которая укроет, окутает своей заботой. Она всегда меня оберегала, создавала безопасное пространство вокруг меня. Если ей не нравился какой-то ребенок, бабушка просто не пускала его в мой круг, а меня не ограничивала. Но однажды всё же не уберегла. На меня налетел соседский петух и я стала заикаться.