Вежливый человек

Вежливый человек
Олег Александрович Сабанов

Столкнувшийся с проблемами герой повествования пытается забыться в алкогольном дурмане, вследствие чего оказывается там, откуда выбраться совсем непросто.

Олег Сабанов

Вежливый человек

Как часто бывает при томительном восхождении по скользкому жизненному склону, утрата идущим ориентиров на его далекой вершине лишает мотивации продолжать движение. Ежедневное напряжение ради постоянно ускользающих благ, вдруг потерявших внушенную с молодых ногтей гипнотическую притягательность, сменяется угрюмой злобой на продолжающих карабкаться вверх. Но так как всякое сильное чувство имеет свойство выдыхаться, вскоре приходит тупая апатия, толкающая к безвольному скатыванию под гору, иногда медленному, но по большей части стремительному, с неизбежной нравственной деградацией и потерей человеческого образа. Вроде бы двуногий индивид продолжает дышать, ходить, даже изрекать неглупые соображения, однако сама его личность настолько мутирует в свое уродливое подобие, что начинает отпугивать самых близких людей.

Указывающие Станиславу путь маяки погасли разом, когда его жена, устав от постоянных скандалов на почве безденежья, в истеричной манере заявила о желании развестись и, хлопнув на прощанье дверью, уехала вместе с их пятилетней дочкой жить к родителям. Никаких серьезных попыток восстановить семью Стас не предпринимал, так как сам тогда тяжело переживал банкротство открытого год назад бизнеса по продаже автозапчастей и не мог в должной мере материально обеспечить супругу с подрастающим ребенком. В итоге к тридцати шести годам он оказался у разбитого корыта – покинутым, нищим, раздавленным и, представ, по сути, голым, словно новорожденный, перед равнодушием бытия, впервые за все свое предыдущее существование испытал экзистенциальный ужас. Не приукрашенная призрачными надеждами жизнь пугала своей тоскливой пустотой, но еще больше предопределенностью скорбного финала, к которому она с возрастом только ускоряла движение по причудливым законам восприятия. Заглушить осознание такого расклада людям помогала их каждодневная занятость вместе с полным погружением в бесконечные заботы. Свободное же время заполнялось бестолковой суетой или отвлекающими от дискомфортных мыслей развлечениями. Кому не хватало обычного набора средств, на помощь приходили заставляющие забыть обо всем на свете экстремальные хобби и азартные увлечения, обещающая вечное бытие религиозность, а также героические усилия по достижению поставленных самому себе жизненных целей.

Потерпев сокрушительное фиаско во всем по-настоящему значимом, Стасик предпочел убегать из гнетущей реальности в алкогольное забытье, ошибочно считая его менее пагубным для здоровья, чем наркотическое благодаря укоренившейся и вполне легальной традиции возлияний. Однако даже приняв на грудь, он хоть смутно, но все же ощущал вокруг все ту же пугающую пустоту вместе с приближением трагической развязки, толкающие его волей-неволей искать спасительного общения. Вот только прежние знакомые не горели желанием выслушивать пьяные сетования на судьбу своего пришибленного обстоятельствами приятеля, поэтому приходилось откровенничать со всяким, готовым уделить время и внимание. В основном это были отдыхающие на лавочках парков и скверов пенсионеры, чьи седовласые головы напоминали готовые разнестись пушинками по окрестностям одуванчики. Скучающие бабушки и дедушки частенько жалели его, говорили слова утешения, некоторые давали добрые советы и сами вспоминали трудные периоды своей долгой жизни. Однако в беседах с пожилыми людьми Стас все время ощущал себя напортачившим ребенком, что распаляло щемящую жалость к себе, только усиливающую подавленность. Ему же жутко хотелось выпивать со своими сверстниками, в идеале собратьями по несчастью, слышать их угрюмый бубнеж, кивая, поддакивать, вставлять свои пять копеек и чувствовать при этом облегчение на душе из-за пребывания в компании таких же непутевых, как он сам собутыльников.

Бродя по улицам будними днями, Стас почти не встречал праздношатающихся, за исключением стаек спившихся типов, обитающих в самых укромных, скрытых от глаз прохожих местах города. Иногда их можно было наблюдать возле продовольственных магазинов, где пьянчуги стреляли мелочь у снующих туда-сюда покупателей, потихоньку наскребывая нужную для покупки спиртосодержащей жидкости сумму. К концу первой недели запоя, Стасик самым естественным образом влился в одну из подобных компаний после того, как предложил двум стоявшим у входа в супермаркет опухшим субъектам «раздавить на троих» только что купленную бутылку. Скопившийся в крови алкоголь освободил его от остатков прежней брезгливости к такого рода людям, и вскоре он, восседая на облупленной скамейке возле подъезда близлежащей многоэтажки, пил с ними по очереди из единственного бумажного стаканчика без всякой закуски.

– Не грусти, земеля! Все к лучшему, – подбадривал обмякшего от водки Станислава высохший мужичок в тренировочных штанах и шлепанцах на босу ногу. – Вернется твоя благоверная, вот увидишь! Цену себе набивает, но как только поймет, какого человека теряет, прибежит обратно!

Его оптимизм звучал фальшиво и ничего общего с реальным положением дел не имел. Стас успел проклясть себя за излишнюю болтливость, но где-то в самой глубине души был благодарен своему новому знакомому за обнадеживающие слова, пусть даже пустые. Имя, которым он представился, сразу же вылетело из головы, однако само присутствие сочувствующего ему человека чуть скрашивало переживание беспросветного одиночества.

Когда бутылка опустела, покачивающаяся троица побрела обратно к супермаркету, где потихоньку обросла другими страждущими, небритыми, помятыми, пытающимися унять мелкую дрожь. Стараясь не задерживать взгляд на их одутловатых физиономиях, Стасик приветливо пожимал протянутые руки и незаметно для себя самого становился одной из особей совсем недавно вызывавшей презрительное отвращение стаи. Рознило его с пропойцами лишь наличие небольшой, да к тому же быстро тающей заначки, слишком незначительной для спасения бизнеса и семьи, но пока позволяющей без унизительного попрошайничества покупать спиртное. Чтобы не спустить все деньги разом, Стас о ней предусмотрительно помалкивал, а когда появлялся в компании новых дружбанов, неизменно радовал их одной единственной бутылкой.

Довольно скоро загудевшего с горя неудачника все окрестные алкаши принимали за своего, уважительно называя между собой Станей и нетерпеливо ожидая его прихода в облюбованные ими места. Сам же благодетельный товарищ конченых пропойц все глубже погружался в пучину адских алкогольных миров, проходя через неведомые ранее переживания и ощущения. Как правило, уставая колобродить в своем новом окружении, поздно вечером он возвращался домой, каждый раз догонялся терпеливо дожидающейся хозяина в холодильнике ледяной водкой, закусывал ржаным хлебом с маринованным огурцом из домашних заготовок, после чего грузно заваливался спиной на тахту напротив бубнящего телевизора, иногда прямо в одежде. Спустя считанные минуты комнату начинал оглашать громкий прерывистый храп с пугающими своей продолжительностью периодами тишины и последующим судорожным восстановлением рваного дыхательного ритма.

Происходившее сразу после засыпания имело мало общего с нормальным сном здорового мужчины и потому вряд ли способствовало как отдыху организма, так и восстановлению растраченных накануне сил. Темная яма первоначального забытья через час-другой заполнялась жуткими своей поразительной четкостью и зрелищностью сновидениями, в которых разворачивались захватывающие дух события с участием самого Станислава.

Освещенные багряным заревом пожарищ кровавые батальные сцены, где близкие разрывы мин и пролетающие над головой пули каждый миг грозят ему гибелью, сменяются паническим бегством от вырвавшегося из клетки взбесившегося зверя. Ватные ноги плохо слушаются, вязнут в грязи, ружье дает осечку, а когда кажется, что опасность миновала, он обнаруживает себя совсем без одежды посреди многолюдной улицы. Под недоуменные взгляды прохожих и слышимые отовсюду смешки, сгорающий со стыда Стасик тщетно ищет хоть какое-нибудь укрытие, но вместо него с ужасом обнаруживает мелких копошащихся червей на своем испещренном гнойниками теле. В следующее мгновение он загадочным образом оказывается у подъезда собственного дома, спешно вбегает в лифт, который, натужно дрожа стенками кабины, неестественно долго поднимается вверх и вдруг застревает между этажами. Кромешная тьма обесточенной ловушки вызывает панику вместе с удушьем, но подача электричества вновь возобновляется, двери лифта неохотно растворяются, Стас выходит на покатую обледенелую крышу, поскользнувшись, падает и начинает медленно скатываться к ее краю, где нет даже хлипкого кровельного ограждения. Пытаясь остановить гибельное сползание, он цепляется за покосившуюся антенну, которая под его весом сразу же ломается, глубокая бездна неумолимо приближается, ужас нарастает и тут приходит спасительное пробуждение в до омерзения липком прокисшем поту.

Правда, спасительным его можно было назвать лишь условно, так как вместе с ощущением реальности появлялась дикая головная боль, ломотное тело неудержимо пробивала крупная дрожь, а звенящий шум в ушах заглушал даже звуки работающего телевизора. Пересиливая себя, Станислав поднимался с тахты и опираясь о стены тащился в кухню, где судорожными глотками торопливо выпивал предусмотрительно оставленные на столе полстакана. Сдерживая приступы тошноты, долго нюхал засохший кусок ржаного хлеба, стараясь во что бы то ни стало удержать внутри обожженного чрева «лекарство». Когда же оно начинало действовать, ему мало-помалу становилось легче, во всяком случае, ослабевала головная боль, гул в ушах делался тише, унималась тряска, пересохший рот орошался слюной. Частично восстановившаяся координация позволяла сходит в туалет, умыть лицо, после чего вновь принять горизонтальное положение и некоторое время замечать, как оседая, растворяются обрывки взбудораженных ночным кошмаром мыслей.

В такие моменты он ясно осознавал, насколько уязвима перед массированной атакой алкоголя преграда, защищающая человека от вспышки безумия. Пока еще она давала трещину только во снах, выпуская лишь часть спрятанных в глубинах подсознания безотчетных страхов. Но как только барьер рухнет наяву, ему придется в ужасе белой горячки убегать от невидимых окружающим монстров, содрогаться при грохоте взрывов несуществующей битвы и с истеричными воплями стряхивать бегающих по телу призрачных насекомых.

Несмотря на подобные прозрения, Стас уже не мог прервать свой запойный марафон, даже боясь теперь представить его финишную черту, а в особенности то, что последует после ее пересечения. Хотя зеленый змий крепко обвил его шею, по утрам он из последних сил старался не прикасаться к бутылке, а принимать очередную дозу ближе к полудню, прямо перед тем, как пойти на очередную встречу со своими новыми приятелями.

Всякий раз принося из темнушки новую бутылку, запасы которых неизменно пополнялись, Стасик наливал полный стакан, залпом его осушал, а оставшуюся водку убирал в холодильник. Тут же ему, заряженному двухсотграммовой дозаправкой, чуть порозовевшему и чувствующему облегчение, становилось тесно в квартире. Проверив наличие небольшой суммы в кармане джинсов, он запирал за собой входную дверь на ключ, спускался во двор, после чего плелся исхоженной дорогой туда, где рыскала за версту источающая сивушный дух ватага местных забулдыг. И снова, как в предыдущие дни, распивая с ними купленный «пузырь», Стас становился свидетелем сцен из жизни городского дна, часто грозивших закончиться поножовщиной, попутно пополняя свой лексикон неизвестными ему доселе жаргонизмами и фигурами речи. Иногда он терял душевное равновесие и мысленно корил себя за то, что связался с такими типами, однако каждый раз успокаивался, памятуя о тягостном одиночестве в опустевшей квартире. В сложившейся ситуации даже общество морально ущербных, опустившихся деградантов, хоть как-то отвлекающее его от горестных дум, казалось предпочтительнее ощущения покинутости.

– Не вешай нос, дружище! Будет и на нашей улице праздник! – обратился однажды мужчина средних лет к сидевшему с поникшим видом Стасику.

Это был единственный человек в своре без обязательного здесь прозвища, который ему импонировал своим спокойным нравом. В неизменных роговых очках, поношенном коричневом пиджаке и безупречно выглаженных брюках со стрелками он походил на заводского инженера или учителя средней школы.

Их непринужденный разговор завязался сам собой, и вскоре выяснилось, что звавшийся Сергеем собеседник профессиональный фотограф, правда, уже погода как уволившийся из ателье, где проработал много лет. О причине своего решения уйти в бессрочный отпуск он умолчал, зато рассказал, что обитает после распада собственной семьи вдвоем с матерью в ее квартире, где недавно закончил ремонт. Во время беседы Станислава не покидало ощущение, что наконец-то он повстречал доброжелательную и понимающую его с полуслова родственную душу со схожими во многом суждениями.

Тем днем компаньонам удача улыбалась редко. У проходящих мимо знакомых, как и совершенно посторонних людей денег постоянно оказывалось в обрез. Они были немногословны, иногда враждебны и почти не шли на контакт, быстро скрываясь в дверях супермаркета. В итоге ближе к вечеру им удалось наскрести только на одну бутылку и пару пузырьков спиртовой настойки боярышника. От употребления аптечного средства Стас на радость остальным жаждущим уклонился, а когда собрался топать домой, незаметным кивком головы позвал за собой Сергея, случайно встретившись с ним взглядом. Через несколько минут тот нагнал его в густых летних сумерках у одного из разгорающихся фонарей засыпающего сквера.

– Фух, еле от них отделался, – произнес Серега, слегка отдышавшись. – Говорят, не торопись, рано еще, может кого из загулявших встретим в такую теплынь.

Услышав знакомый голос, Стасик обрадовался появившейся причине ненадолго отложить возвращение к ненавистному одиночеству в пустой квартире ради общения с похожим на него самого горемыкой, из которого алкоголь еще не успел вытравить человеческие качества, но вида не показал.

– Слушай, у меня дома бутылка завалялась. Давай накатим вдогонку, посидим немного. Если охота появится, перекинемся несколькими словами, – сказал Стас с деланным равнодушием. – Пол-литра на ораву все равно маловато, к тому же они еще найдут сегодня, а нам с тобой самое то будет!

Словно ожидавший услышать нечто подобное, Серега не выказал лицом даже тени замешательства, лишь неопределенно пожал плечами, соглашаясь с предложением.

Вскоре они сидели в крохотной кухоньке за столом, где кроме початой бутылки зеленели на тарелке соленые огурцы рядом с ломтями черствеющего хлеба. Благородный порыв хозяина открыть сиротливо стоявшую в холодильнике баночку рыбных консервов гость сразу же остудил, сообщив о склонности матери кормить его, словно на убой, отчего в закуске он практически не нуждался.

– Надо нам с тобой взять оставшуюся волю в кулак и притормозить хотя бы на месяц, еще лучше на два, – говорил сморщившийся после очередного стакана Сережа, так и не притронувшись ни разу к хлебу с огурцами.

– А в идеале совсем перейти на диетический кефир, – ухмылялся в ответ Стасик, терзаемый приступом икоты.

– Зря смеешься, – спокойно продолжал безработный фотограф, интеллигентно поправляя очки. – Перед тем, как тебе появиться, кодла местных киряльщиков постоянно несла потери. Уходили в иной мир, в основном, от отравления суррогатами, иногда захлебывались во сне собственной блевотиной, задыхались дымом подпаленного непотушенной сигаретой матраса. Раз у кого-то на хате вспыхнула драка, переросшая в поножовщину со смертельным исходом. Один весельчак, вернувшись домой с наших посиделок, удавился в ванной, а другой даже до дома не добрался – упал по дороге к родному порогу, уснул и околел морозной мартовской ночью. И это только за те несколько месяцев, как я стал одним из них.

На минуту в кухне воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь монотонными звуками разбивающихся о дно раковины капель из подтекающего крана.

– Честно говоря, я теперь даже не знаю, как остановиться, – наконец нарушил гробовое молчание Станислав, ловко капая в сдвинутые посреди стола стаканы. – Меня утром еле-еле хватает часа на три – задыхаюсь, потею, дрожу, вздрагиваю от малейшего шороха. Чувства обостряются до предела. От запахов мутит, звуки бьют по ушам, лучик света слепит, даже половое желание может внезапно накрыть, настолько организм взбудоражен и сбит с толку отсутствием привычной дозы. Приходится принимать, чтобы не поймать «белочку» или сдохнуть. Психоз ведь в первые дни воздержания случается, насколько я знаю.

Далее хозяин в общих чертах обрисовал своему гостю содержание мучивших его ночами кошмаров, на что тот, понимающе покачав головой, ухмыльнулся, после чего со знанием дела, словно опытный врач-нарколог изрек:

– Подобные сновидения входят в полный набор алкогольных «удовольствий» и преследуют каждого подсевшего на стакан запойного. Причем, их интенсивность гораздо выше у впечатлительных натур с воспалившимся от пьянства и без того буйным воображением. В приступе белой горячки допившиеся бедолаги начинают видеть похожие ужасы уже наяву, поэтому кричат, бегают, прячутся, иногда пытаются причинить вред себе или окружающим. Букет страшилок всегда примерно один и тот же: чудовища, преследование, война, стихийное бедствие, мерзкие насекомые. Может померещится призрак умершего знакомого, изрыгающий угрозы или собственный двойник, прилюдно творящий постыдные вещи. Иногда появляется вежливый человек, хотя он скорее из другой оперы.

– Что за вежливый человек? – поинтересовался Стасик, чокнулся со стоящим на столе стаканом гостя и, выдохнув в сторону, влил в себя содержимое своего стеклянного сосуда.

– Я сам толком не знаю, слышал только от приятелей-алконавтов байку, что он видится некоторым незадолго до приступа белой горячки под видом постоянно ускользающего типа. Обычно призрак тактичен, любезен и самое главное встретивший его абсолютно уверен в давнем с ним знакомстве, вот только никак не может вспомнить, кто этот фрукт конкретно и при каких обстоятельствах они когда-то пересекались. Расспросить же его самого невозможно, так как вежливый человек находит тысячу и одну возможность поскорее улизнуть из вида после очередного краткого появления, оставляя вопросы, недоумение и догадки, которые принимают навязчивый характер. В любом случае столкновение с этим типом ничего хорошего не сулит, зато свидетельствует о начале галлюцинаций и предвещает скорую развязку, чего сам допившийся не осознает до последнего, – закончил Сергей, поднимая свой стакан.

– Прямо легенда о «Летучем голландце», встреча с которым грозила морякам всевозможными бедами, – улыбнулся разомлевший хозяин, дал гостю одним глотком принять очередные миллилитры и сразу же протянул ему пупырчатый огурчик. – Я как раз прошлым утром смотрел передачу о нем одним глазом, пытаясь хоть как-нибудь отвлечься и дотянуть до полуденной опохмелки. И в книжках корабль-призрак часто упоминается…

– Вот лучше их читай, чем телепередачами мозги засорять, – посоветовал Сережа, хрустя соленым овощем. – Знаешь, я сейчас совсем по-иному воспринимаю давно знакомые произведения писателей, в которых они через выведенных героев изливают свои алкогольные переживания, всецело проникаюсь ими, когда перечитываю. Подмечаю нюансы и улавливаю глубокий смысл даже там, где ранее видел лишь желание автора рассмешить читателя описаниями конфузных историй, куда попадают нелепые пьяницы во время своих злоключений. Я тебе обязательно принесу какую-нибудь подобную книгу. Поверь, ты сам удивишься. Только смотри, не закапай ее своими огуречным рассолом!

Лицо книгочея растянулось в добродушной улыбке, отчего у Стасика потеплело на душе. Ему было легко и комфортно рядом с очкастым собутыльником, словно в обществе старого мудрого друга, способного одним своим присутствием развеять мысли о навалившихся невзгодах. Его ничего особенного не значащие слова, сказанные негромким ровным голосом, стоили куда больше, чем вся компания забулдыг с их вечным бессмысленным трепом, однако по иронии судьбы объявился он именно в ней.

– Какого черта умные люди, как эти писатели, вообще начинают пить, если заранее знают о пагубных последствиях своей затеи? – философски вопрошал Стас заплетающимся языком, поборов в конце концов икоту продолжительными задержками дыхания.

– А мы с тобой разве глупые? – блеснув линзами очков, усмехнулся Сергей. – Ну а если серьезно, я сам не устаю поражаться столь парадоксальному факту. Один мой знакомый, ужаснувшись тому, что творил по пьяни, твердо решил «зашиться». Неделю не брал в рот, пошел на прием к наркологу как стеклышко трезвый и без проблем получил добро на применение препарата Эспераль. А всего через месяц-полтора после того, как хирург имплантировал лекарственное средство ему в ягодицу, напоролся до поросячьего визга. Хорошо, хоть жив остался, но после первых рюмок мучился ужасно – кожа пошла лиловыми пятнами, нестерпимо чесалась, тело горело, температура под сорок, давление, удушье… Я долго допытывался у своего далеко неглупого приятеля, что за веская причина заставила его вновь начать пить, несмотря на опасность для жизни, но получал в ответ лишь пожимание плечами, сопровождающееся загадочными для меня фразами: «Шут его знает», «Сам не понимаю», «Сложно сказать». Но в самом конце нашего разговора, когда языки от пивных литров окончательно развязались, он сказал как на духу: «Понимаешь, я совсем разучился радоваться жизни без спиртного, а по-настоящему осознал это, только когда «зашился». Меня съедала жгучая зависть и злоба на весь мир при виде резвящихся под хмельком друзей, поэтому нахождение в привычных компаниях сделалось настоящей пыткой. В конце концов жажда вновь стать прежним весельчаком, вернуть состояние пьяного задора и его волнующее предвкушение, пересилила страх смерти вместе с прочими страшилками, вроде паралича или импотенции. Ведь в трезвом состоянии я и так ощущал себя мертвецом посреди буйного праздника жизни».

– А мне вот как трезвому, так и пьяному невесело, а про праздник жизни я уже и думать забыл! – выслушав гостя сокрушенно воскликнул Стасик, досадливо махнув рукой. – Спроси меня сейчас: «Какого рожна, ты, дурик, ушел в запой?», я вряд ли смогу вразумительно ответить. Как, впрочем, и ты про себя, несмотря на начитанность, умный вид и роговые очки!

Столь категорическое утверждение никаких возражений не вызвало, так как собутыльники уже достигли той степени опьянения, в которой внешние раздражители если и важны, то много меньше, чем внутренний диалог с самим собой и обитающими в сознании образами. К чести хозяина квартиры, он, видя состояние своего гостя, настоял на том, чтобы тот даже не думал идти домой. Сергей же только обрадовался возможности заночевать у своего радушного приятеля, отложив возвращение в квартиру матери до утра, и тем самым избежать опасного хождения по ночному городу на подкашивающихся ногах. Собственно, у него и сил-то оставалось только на разъяснительный звонок беспокоящейся за него родительнице, после чего со спокойным сердцем задремать прямо на табурете, прислонившись спиной к стене.

Нельзя сказать, что с того вечера они стали неразлучными корешами, однако их сближение сразу же отметили в компании пьянчужек, где приятели встречались практически каждый божий день. Лишь однажды запойный товарищ по несчастью нагрянул к Стасу в первой половине дня, когда он уже собирался уходить.

– Еще телевизором отвлекаешься или накатил уже? – шутливо поддел нежданный визитер чуть замешкавшегося хозяина, после дружеского рукопожатия. – А я тебе книжку принес, как обещал. Ну не к супермаркету же мне ее тащить!

– Спасибо огромное! – нелепо произнес в ответ Стасик, не находя более подходящих слов из-за подкатившей тошноты. – Проходи на кухню, сейчас поправимся. Только подожди чуток, я сначала быстренько умоюсь.

Он попросил положить завернутое в яркий полиэтиленовый пакет издание на столик возле зеркала прихожей и сразу убежал в ванную комнату, а по прошествии получаса опохмелившиеся приятели уже топали к месту ежедневных сборищ опустившихся бездельников.

Книга оказалась сборником повестей и рассказов советских писателей, призванных по задумке издателей нещадно обличать порок пьянства. Из пяти произведений Стасу были знакомы только две вещи, вышедшие из-под пера Шукшина – «А поутру они проснулись» и «Материнское сердце». Следующим утром он вместо привычного переключения телеканалов в поисках яркого шоу или увлекательной передачи, несмотря на отвратительное самочувствие, решил во что бы то ни стало прочесть хотя бы треть повести Виля Липатова «Серая мышь». Проникнутая горьким сарказмом история четырех жителей сибирского поселка, посвятивших выходной день тому, чему сам читающий отдавал дань уже много дней, захватила его с первых страниц, что оказалось совсем неудивительно, ведь в героях повести он узнавал себя и свое новое окружение. Тонко переданные чувства и повадки таких разных собутыльников, объединенных в пьяную компанию общим пристрастием, были словно списаны автором с самого Стасика и знакомых ему горемычных алкашей. До полудня он успел прочесть большую часть повести и сам удивился, как быстро пролетело время, обычно тянущееся мучительно долго.

Встретившись во второй половине дня с сидевшим на покосившейся скамье невдалеке от супермаркета Серегой, он хотел поделиться своими эмоциями от произведения, а также согласиться, что только побывавший в удушающих объятиях зеленого змия читатель сумеет по-настоящему проникнуться подобным повествованием, однако только открыв рот, осекся на полуслове, увидев его почерневшее лицо.

– Ночью чуть концы не отдал. Грудь сдавило, воздуха не хватает, изжога, рвота. Сейчас вроде бы полегче, земляки не дают помереть, – произнес он чужим, надтреснутым голосом.