Оценить:
 Рейтинг: 0

Во сне и наяву

Год написания книги
2022
Теги
1 2 >>
На страницу:
1 из 2
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Во сне и наяву
Олег Александрович Сабанов

Не позавидуешь вечно убегающему из унылой реальности в сладкое сновидение горемыке, как и боящемуся ночных кошмаров счастливцу.

Олег Сабанов

Во сне и наяву

Шахиншаха Ильфара, правителя небольшого государства, прижатого знойной пустыней к бескрайнему океану, с некоторых пор преследовали навязчивые сновидения, в которых он обнаруживал себя несчастным голодранцем. Практически сразу после засыпания его охватывали тоска и безысходность загнанного жизненными неурядицами человека одного с ним возраста, живущего в огромном невообразимом городе, фантастический уклад жизни которого наяву сложно было описать и даже представить. Тот, кем он становился вовсе не испытывал мучительную жажду или голод, не изнывал от палящей жары, однако ему настолько опостылело однообразное и безрадостное прозябание среди высоченных строений и самодвижущихся повозок, что Ильфар всякий раз пробуждался в ледяном поту и долго потом приходил в себя. До появления этих ночных кошмаров ничего сравнимого по глубине страдания шахиншаху испытывать не доводилось. Жизнь его протекала относительно безмятежно, но в последние дни он все яснее отдавал себе отчет, насколько легко в подлунном мире потерять приумножающую несметное богатство власть и обречь себя на подобного рода пытку, только уже в бодрствующем состоянии. Хотя ситуация в государстве вот уже много лет в целом отличалась стабильностью, теперь у Ильфара стыла в жилах кровь при вестях о самых незначительных проявлениях недовольства среди его жителей. А когда неподалеку от восточных границ страны полыхнуло восстание религиозных фанатиков под зеленым знаменем Пророка, оторопевший властитель поначалу просто потерял дар речи и только когда немного оклемался, срываясь на истеричный крик повелел своим бесстрашным военачальникам-сардарам жестоко подавить бунты. Пошатнувшееся душевное равновесие монарха все-таки удалось поправить лучшим лекарям с их целебными снадобьями, однако смутная тревога рано или поздно оказаться в шкуре снившегося горемыки из-за превратностей судьбы острым шипом засела в его сердце.

Шахиншах взял за правило не покидать свой окруженный башнями дворец, состоявший из нескольких роскошных залов и подсобных строений, куда имел доступ ограниченный круг проверенных лиц. Чтобы поддерживать бодрость духа, Ильфар каждое утро начинал с дыхательных упражнений и омовения в ароматной воде, а весь оставшийся день посвящал совершенствованию своей игры на чанге, чтению стихотворных произведений, разбору и толкованию цитат Писания, вкушению изысканных яств и неспешным беседам с особо приближенными льстецами. Вечерами властитель находил утешение в своих четырех женах, предпочитая остальным юную Ясмину – свою последнюю страсть, которая была так же нежна и прекрасна, как другие, но в отличие от них еще и мудра не по годам. Припадая к ее медовым устам, он забывал обо всем на свете, а когда после долгих пылких объятий его мужская сила истощалась, шахиншах просил грациозную словно лань Ясмину остаться с ним на ложе, желая быть убаюканным чарующим голосом своей возлюбленной.

– Чувствую твою неспокойную душу, – сказала она в один из таких вечеров, пронзая Ильфара черными очами. – Поделись, мой господин, какая печаль в силах одолеть счастливейшего из рожденных, у которого есть все то, о чем другие даже не мечтают?

У опьяненного ее ласками властителя сам собой развязался язык, и шахиншах поведал Ясмине содержание своих сновидений, вылившихся в неотступный страх испытать темную сторону жизни.

– Знала б ты, сколько султанов, эмиров, падишахов и прочих полновластных правителей были низвергнуты по злому умыслу окружения и собственной беспечности! – восклицал он, вспоминая истории дворцовых переворотов. – Я перестал доверять самым верным людям и боюсь собственной тени!

Внимательно выслушав Ильфара, она задумчиво нахмурила изломанные смоляные брови и на мгновение застыла мраморным изваянием. В наступившей тишине жалобно поскрипывали резные ставни, потревоженные ветром с океана.

– В деревушке на краю пустыни, где я родилась, давным-давно поселился загадочный старик Керуш. До сих пор никто не знает, откуда он пришел и сколько ему лет, но местные старожилы утверждают, что его внешность не изменяется со временем. Спокойный нрав и добродушие старика постепенно расположили к нему односельчан, которые все как один признали в нем мудреца и даже кудесника, чьи советы много раз помогали им в трудной ситуации, – сказала Ясмина так, будто раскрывала самую сокровенную тайну. – Попробуй, не таясь, поговорить с ним о своих терзаниях, может быть Керуш поможет и тебе. Только прошу, не причиняй ему зла, даже если он окажется бессилен даровать избавление.

Поначалу шахиншах отнесся к словам младшей жены с изрядной долей скептицизма, так как был премного наслышан о морочащих голову безграмотным простолюдинам шарлатанах. Однако из-за сильных чувств к Ясмине ее предложение никак не выходило из головы властителя, и в конце концов он приказал доставить деревенского старца во дворец в качестве своего личного гостя.

Керуш с первого взгляда произвел на Ильфара приятное впечатление. Седая приглаженная шевелюра вкупе с аккуратно подстриженной бородой обрамляли сияющим нимбом его испещренное морщинами загорелое лицо, которое несмотря на пристальный взор самого шахиншаха излучало вселенское спокойствие. Задав своему гостю несколько дежурных вопросов о самочувствии после долгой дороги и жизни в целом, властитель как бы между прочим предупредил его о казни, если содержание их последующей беседы станет кому-либо известно, не забыв уточнить, что голов в этом случае также лишаться все имевшие несчастье развесить уши. Сохраняя завидную невозмутимость, старик понимающе кивнул и заверил Ильфара в своем умении хранить тайны, после чего без лишних предисловий шахиншах рассказал о своих ночных кошмарах, проникающих ядом тревоги в часы бодрствования. Выслушав с внимательным почтением властителя, гость неожиданно заявил:

– Просто дайте понять снящемуся вам господину, что он иллюзорен, следовательно вся его трагедия нереальна. Приободрите его. Когда же он осознает свою призрачную природу и почувствует ни с чем не сравнимое облегчение, напряжение спадет и с вас.

С минуту шахиншах молчал, переваривая слова Керуша, а затем вполне резонно заметил:

– Твой совет бесполезен, ибо в сновидении я всецело нахожусь в шкуре того несчастного, а себя настоящего считаю лишь сладкой грезой, поэтому убедить его ни в чем не могу.

– Ах да, точно! Как я мог упустить столь важный момент! Вы уж простите меня, старика, – раздосадовано покачал головой Керуш. – Раз такое дело, то спокойно отходите ко сну сегодня вечером и помните – все было, есть и будет хорошо, а во всем мироздании вряд ли найдется то, что способно причинить вам вред. В конце концов тревога и страх развеются, как ночные миражи с восходом солнца.

Ильфар не понял, к чему клонит его гость, отчего мысли в голове начали путаться. Однако слова старика, произнесенные с уверенным спокойствием и его невозмутимый вид, вызывали неподвластное рассудку доверие. Немного поколебавшись, шахиншах решил послушаться Керуша и провел остаток дня за музицированием, а когда опустившаяся ночь окутала здания дворца темным покрывалом, властитель, как обычно, раскинулся на своем широком ложе и вскоре стал проваливаться в сон, повторяя про себя словно мантру: «Все было, есть и будет хорошо…».

«…Все было, есть и будет хорошо; все было, есть и будет хорошо» – крутилась в голове просыпающегося Федора фраза из ушедшего обратно в глубины подсознание сновидения. Сквозь закрытые веки проникал утренний свет, с улицы доносилось урчание заведенных автомобилей, мочевой пузырь требовал опорожнения. Новый день начинался до омерзения типично, в точности так же, как сонм предыдущих. С какого-то момента – с какого точно он уже не помнил, из его жизни ушла радость простого общения с себе подобными и удовольствие от мелочей вроде звучащего в наушниках музыкального трека, расслабляющего теплого душа или глотка холодного пива жарким днем. Вставать с кровати, умываться, чистить зубы, вливать в себя залитый кипятком растворимый кофе и плестись к припаркованному во дворе старенькому «Логану» было невмоготу. Все сколько-нибудь весомые причины думать, двигаться, дышать остались в той дивной поре, когда он заканчивал вуз, имел много друзей, любимую девушку и, как подобается без пяти минут дипломированному экономисту, уже распланированное светлое будущее. Однако массовая драка у популярного в городе клуба злосчастным холодным вечером пятницы, закончившаяся убийством одного из ее зачинателей, вмиг перечеркнула радужные перспективы, придававшие сокровенный смысл существованию и заряжавшие драйвом на каждый новый день. Каким образом в руках у Федора оказалась непонятно чья бейсбольная бита и наносил ли он ей удары вообще, молодой человек не помнил, оглушенный танцевальной музыкой и алкогольными коктейлями. Однако именно его признали виновником смерти человека и, несмотря на усердие нанятого адвоката и положительные характеристики, приговорили к пяти с половиной годам колонии строгого режима. Из-за сложного характера и общей подавленности, обернувшейся затяжной депрессией, с лагерными активистами у Феди сложились напряженные отношения, поэтому досрочное освобождение ему не светило. Отбыв весь срок от звонка до звонка и освободившись двадцатисемилетним молодым человеком, он не стал наводить справки о возможности продолжить обучение, как и искать встречи со своей бывшей подругой, не говоря о позабывших его сразу же после ареста друзьях. Вместо этого Федор реанимировал свой старенький автомобиль, безропотно дожидавшийся хозяина в склепе гаража пять с половиной лет, и попытался устроиться таксистом в одну из многочисленных фирм. Однако судимого водителя брать всюду отказывались, ссылаясь на новое законодательство либо вовсе без всяких объяснений. Когда же он отчаялся стать извозчиком и уже собрался облачиться в робу разнорабочего, на городском портале ему попалось объявление о вакансии курьера с личным автомобилем, а пару дней спустя, не ожидавший такого везения Федя, стал колесить между разбросанными по всему городу офисами и конторами различных организаций, перевозя документы, письма и посылки. Но несмотря на удачу с трудоустройством, случившийся несколько лет назад душевный надлом, делал окружающий мир серым, холодным и враждебным, отбывать пожизненное заключение в котором приходилось без всякого на то судебного вердикта и понимания своей вины. Колеся по рекам дорог мимо снующих тут и там обитателей когда-то милого сердцу города, он с горечью думал, насколько легко слепому случаю искалечить их относительное благополучие, лишить здоровья, свободы, сделать презренными изгоями, заставить воспринимать доселе пугающую смерть как долгожданную избавительницу. Оглядываясь назад, Федор поражался своей наивной до глупости вере в устойчивость подпорок вроде образования, круга общения, финансового положения, внешности и здоровья, поддерживающих нарисованный воображением собственный образ. Теперь увечные и слабоумные с рождения, изначально лишенные того, в чем он когда-то видел смысл жизни, все чаще казались ему в более выигрышном положении, так как по крайней мере не имели возможности очароваться тем, что так легко потерять.

Подобные воззрения вкупе с мрачным настроем сделали его замкнутым и мнительным, склонным предвосхищать трагическую развязку там, где с виду все было хорошо и прекрасно. Единственной отдушиной, разбавляющей теплыми тонами внутренний сумрак, еще во время заключения стали яркие ночные сновидения, где Федор ощущал себя полновластным правителем затерянной в прошлом азиатской монархии. По-видимому, немалую роль сыграл тот факт, что с раннего детства его завораживали пропитанные неповторимым восточным колоритом сказки о мудрых султанах, простодушных халифах, жестоких ханах, лукавых падишахах, почерпнутые из красочно иллюстрированных книжек, популярных мультфильмов и кинокартин. Будучи на зоне, Федор приноровился коротать однообразные дни за подробным мысленным воспроизведением и тщательным обдумыванием своих монарших впечатлений и поступков во время сна, рассматривая их под разными углами в полете фантазии. Как-то за ужином, собирая ложкой размазанную по алюминиевой тарелке переваренную кашу, он решил конкретизировать свой титул и имя, вылетавшие из головы сразу же после подъема. Воскресив в памяти коллаж из детских сказок, заключенный Федор Крапивин назвался шахиншахом Ильфаром. К его удивлению, древнеперсидское имя и титул властителя, несколько раз повторенные перед отбоем, прочно прижились в последующем сновидении.

Крутя баранку на воле, новоиспеченный автокурьер по заведенной в колонии традиции то и дело мысленно воссоздавал события прошедшей ночи, сбегая из ненавистной реальности в роскошные залы своего дворцового комплекса, где решал государственные вопросы, проникался искусством и наслаждался обществом четырех жен. Со временем он наткнулся в интернете на диковинное слово «эскапизм», точнее всего характеризующее его каждодневные побеги и обозначавшее уход из постылой действительности в сконструированную силой воображения иллюзию. Вот только Федор специально не создавал свои яркие сновидения, которые, как он считал, являлись манифестацией скрытых желаний, реализовавшихся в его второй сущности. Но как Федя ни старался свести до минимума свое соприкосновение с реальностью, она продолжала отравлять ему жизнь.

По окончании второй рабочей недели ему захотелось посидеть в баре, выпить и расслабиться, нарушив тем самым длившийся более пяти с половиной лет сухой закон. Выбор пал на расположенное напротив дома питейное заведение под вывеской «Мейстер», которое до его ареста вряд ли существовало даже в проекте. Расположившись за пустующим столиком у самого входа, он опрокинул одну за другой две стопки водки и, потягивая из высокого бокала темное пиво, уткнулся в недавно купленный китайский смартфон. Тем временем празднующих долгожданный пятничный вечер в небольшом помещении бара становилось все больше, и вскоре у Федора появился сосед – крупногабаритный тип средних лет с собранными в конский хвост волосами и чуть тронутой сединой короткой бородой.

– Можно здесь приземлиться? – спросил он, усаживаясь напротив.

– Конечно, – буркнул Федя, не отрываясь от смартфона.

Пока амбал заказывал себе большую кружку светлого пива с солеными фисташками, Федор своим обостренным чутьем уловил в его голосе и выражении лица уже позабытое человеческое добродушие. Взыгравший в крови после долгого воздержания алкоголь будто растопил сковавший сердце лед, отчего когда-то свалившегося со студенческой скамьи прямо на нары Крапивина подмывало раскрыть душу, исповедоваться, поплакаться в жилетку. И такая возможность вскоре появилась.

– Наконец-то до пивка дорвался! – радостно сообщил бугай, промокнув губы салфеткой после жадного глотка. – Представляете, целый месяц без любимого напитка! Совсем закружился, то одно, то другое! – покачал головой он.

– Представляю, – внутренне закипая, отозвался Федя. – Первые месяцы самые тяжелые. Если их выдержишь, то и в оставшиеся годы перенесешь все лишения! Никуда не денешься!

Почувствовав горький сарказм в словах сидящего напротив молодого человека, добродушный амбал в предельно тактичных выражениях попытался выяснить причину такого тона. Только и ждавшего подобной реакции захмелевшего Федора тут же прорвало, и он вывалил на голову соседа по столику краткое содержание обрушившихся на него мытарств, мельком упомянув о своих фантастических сновидениях.

– Теперь мне всюду одиноко, хоть и общаться по необходимости приходится с разными людьми. Лишь уверенность в том, что после засыпания я вернусь туда, где чувствую себя на своем подлинном месте, смягчает душу и не дает скатиться в мизантропию, – завершил он, подзывая рукой официанта.

– Да, пришлось хлебнуть тебе лиха… – перешел на «ты» бугай, которого, как выяснилось, звали Глеб. – Но с другой стороны таких счастливчиков надо еще поискать. Да, да, я не оговорился. Сам посуди: ты проживаешь сразу две интереснейшие, насыщенные жизни, в отличие от тех, чьи сновидения отрывочные, спорадические, без последовательно развивающейся от ночи к ночи сюжетной линии. Познавать себя и мир на контрасте, с разных колоколен, несомненно, особая привилегия избранных. Люди готовы платить миллионы, отдать последнее, лишь бы протянуть еще годик-другой, а тебе посчастливилось проживать две параллельные жизни и на законных основаниях иметь четырех жен. Аж зависть берет! – он весело подмигнул, припадая к своей литровой кружке.

Федор ожидал от амбала всего, чего угодно – слов поддержки, жалости или полного молчания, но никак не подобной трактовки.

– Может, так оно и есть, – озадаченно промолвил он, собираясь с мыслями. – Однако мои сновидения не в силах уничтожить причиняемые реальным миром страдания. Да и к чему мне две жизни, если я счастлив лишь в одной, а из другой стараюсь убежать?

– Тогда поменяй приоритеты: принимай привычную за сон, а ту, которой отдаешь предпочтение, за реальность. Поначалу придется постоянно самому себе напоминать это новое правило, но со временем оно укоренится и станет непреложной истиной. Поверь мне – одно только осознание нереальности происходящего снизит остроту восприятия, отчего разнообразные невзгоды будут ранить значительно меньше, пока не начнут веселить, – со знанием дела посоветовал Глеб, отодвигая от себя ребром ладони фисташковую скорлупу. – Думаю, в твоем случае процесс пойдет как по маслу, ведь сердцем ты давно пребываешь только в одной реальности, где получаешь яркие незабываемые впечатления, что само по себе делает ее единственно подлинной для тебя.

– Звучит красиво, но сработает ли на практике? – усомнился Федор.

– Обязательно сработает, если отбросить колебания, – утвердительно покачал головой амбал. – Тем более, что так называемое состояние бодрствования итак ежесекундно превращается в мираж, существующий только в памяти, которая в свою очередь полностью во власти воображения. Если попытаешься освежить события и чувства прошлого, то поймешь, насколько они похожи на сон.

Феде тут же припомнился забавный, как тогда казалось, эпизод, случившийся во время зимней сессии второго курса, после чего ему пришлось признать правоту своего собеседника.

– Ты или психолог, или йог! Угадал? – выпалил он.

– Я-то? Пожалуй, йог, но с психологическим уклоном, – неопределенно ответил Глеб, с нотками иронии в голосе. – К сожалению, вынужден удалиться. Рад был познакомиться, премного благодарен за интересное общение, желаю удачи!

С последними словами он прижал дном опорожненной кружки краешек денежной купюры, кряхтя выбрался из-за стола и скрылся за входной дверью бара. Подошедшему официанту Федор заказал стопку водки, просидел с ней еще около часа, наконец, выпил на посошок, расплатился и поплелся домой.

В выходные дни он раз за разом прокручивал в голове слова любителя пенного напитка, размышляя над ними и засоряя мозги найденными в интернете эзотерическими терминами. С началом же рабочей недели окончательно запутавшийся Федя бросил терзаться сомнениями и решил, невзирая ни на что, попросту воспользоваться данным ему советом. Теперь, просыпаясь поутру, молодой человек напоминал самому себе о начале очередной серии неприятного сновидения, зловещие миражи которого к концу снящегося дня обязательно растают, после чего он пробудится в просторном великолепии дворцовых покоев шахиншахом Ильфаром и вскоре позабудет о нем за своими любимыми занятиями. Поначалу казалось, что ничего не меняется, но изо дня в день Федор с завидным упрямством убеждал себя в иллюзорности происходящего, мешая глухому раздражению разрастись до потаенной злости, налиться бессильным гневом и принести горький плод болезненной жалости к себе. Мало-помалу настойчивые усилия вошли в привычку и превратились в некое подобие ритуальных действий, несоблюдение которых вызывало дискомфорт. К концу же третьей недели стараний Федя впервые за долгие годы почувствовал умиротворение, осознав внутреннюю пустоту ранее пугающих образов. По меткому сравнению духовных учителей прошлого, которое не раз попадалось ему в сети, вселяющая ужас ядовитая змея при свете дня оказалась обыкновенной веревкой, преграждающей дорогу путнику.

Вместе со становившимся все более бесстрастным отношением к своему незавидному положению его жизнь удивительным образом пошла более гладко. Свои разъезды по городу Федя все чаще воспринимал как маленькие путешествия, непосредственный начальник прекратил придираться по пустякам, даже дышащий на ладан автомобиль будто забегал резвее. А однажды, заскочив в маленькую булочную после рабочего дня, он разговорился с продавцом Варей, двадцатитрехлетней девушкой из области, которая после второго свидания заглянула к нему домой на чай и вскоре перебралась в его холостяцкую берлогу со всеми своими пожитками.

Но несмотря на это у Федора исчезали последние сомнения в иллюзорности мира, считавшегося с детства реальным. Даже в объятиях пахнувшей сдобой сожительницы душой он был там, где в тени кипарисов били украшенные золотом фонтаны его, раскинувшегося зеленым оазисом посреди шумного восточного города дворцового комплекса. Однажды на рассвете не до конца проснувшийся Федя прошептал лежащей рядом девушке:

– О, Ясмина, душа моя, драгоценнейший бриллиант в тиаре, нектар сладчайшего плода, мудрейшая из прекрасных, пожирающий пламень страсти! Не покидай своего господина, побудь со мной до того мгновенья, когда сон унесет властителя Ильфара в чужие холодные земли!

– Какой такой Эльдар? Почему Жасмин? Кого сожрали?! – тревожно воскликнула разбуженная Варя, смотря вокруг себя сонными глазами.

Неотступно следующие за каждым смертным неприятности превратились в малозначительные фрагменты новой серии сновидения и практически перестали выводить из себя обычно раздражительного Федора. Однажды утром его «Логан» заглох прямо на оживленном перекрестке из-за сдохнувшего бензонасоса. Ранее подобное происшествие в самом начале рабочего дня омрачило бы и без того вечно угрюмый настрой молодого человека, неизбежно вызвав приступ отчаяния и жалости к себе. Однако перенос акцента с реальности курьера на действительность монарха снизил остроту восприятия настолько, что Федя воспринял поломку как забавное недоразумение, вносящее разнообразие в череду однообразных событий иллюзорного мира. В другой раз произошла путаница с бандеролями, из-за чего незадачливому курьеру пришлось долго выслушивать язвительные упреки разгневанной дамы, не дождавшейся своих бумаг. Но вопреки приобретенному с молодых ногтей рефлексу асимметрично отвечать на резкие словесные выпады, Федя сохранил полнейшую невозмутимость и, внутренне потешаясь, позволил женщине исчерпать свой словарный запас, после чего заверил ее в скором исправлении досадной ошибки.

Участившиеся эффекты дежавю вкупе с удивительными совпадениями создавали впечатление, будто мироздание периодически намекает на свою присущее сновидению призрачность. К тому же огромная масса людей от детей младшего школьного возраста до глубоких старцев выпадали из действительности и становились похожими на фантомы из мистического представления, стоило им впиться глазами в свои телефоны, чего в государстве шахиншаха невозможно было представить.

В течение нескольких вечеров по развлекательному телеканалу демонстрировали приключения заколдованного принца, превращающегося, когда им одолевали страх, ложь или гнев, соответственно, то в зайца, то в паучка, то в гадюку. Обычно равнодушный к мультипликации Федор, на свое удивление, сразу же втянулся в просмотр и затаив дыхание следил за развитием сюжета. История сказочного наследника престола напоминала ему собственную судьбу с той лишь разницей, что принц заслужил избавление через мучительное осознание пагубности пороков, а он удостоился спасительного совета без всяких на то усилий. «Может быть, амбал в баре был прав и мне правда повезло оказаться в лапах отчаяния хотя бы для того, чтобы понять, кто я на самом деле и обнаружить обман пугающих миражей, – размышлял подуставший за день автокурьер, растягиваясь на нагретой Варей кровати. – Сейчас очередная серия сновидения закончится, я вновь проснусь в своем дворце, только уже без груза тревоги из этой действительности». Однако тем вечером иллюзорный мир вознамерился показать свой не менее буйный, чем у реальности норов, заставив Федора вылезти из-под теплого одеяла.

А дело было в том, что неожиданно позвонившая Варина мать сквозь слезы сообщила своей дочери о случившемся у отца девушки инсульте и его госпитализации в районную больницу. По окончании разговора подруга Феди по-детски разрыдалась, но быстро взяла себя в руки и, несмотря на поздний час, стала собираться в дорогу.

– Как оставить маму одну в такой ситуации! – восклицала она, спешно втискиваясь в облегающие джинсы. – Надо ехать сейчас, все равно глаз до утра не сомкну!

Учитывая тот факт, что машина автокурьера стояла под окнами во дворе, ее владелец вызвался отвезти Варю в родной городок, не позволив девушке одной укатить на такси. Уже за рулем автомобиля Федора стали обуревать мысли об удивительной силе иллюзии, заставляющей его помогать, сопереживать и в целом относиться с эмпатией к населяющим ее образам. «Зная, что нахожусь в сновидении, я мог бы изобразить сочувствие, ссылаясь на усталость остаться в кровати и вскоре пробудиться на широком ложе властителя, – думал он, набирая крейсерскую скорость на загородной трассе. – Видимо, если наяву я в глубине души добросердечный и заботливый отец своего народа, то и во сне моя натура имеет схожие черты».
1 2 >>
На страницу:
1 из 2