Небеса помогают храбрым

Вечером того же дня Эрбин спустился по сброшенной с небольшого балкончика каменной башни веревочной лестнице и пошел с белым флагом парламентария к передовым позициям осадивших столичную крепость повстанцев. По обговоренному с Цинцием плану, он должен был дать условный сигнал факелом в том случае, если восставшие примут его предложение. Сделав около двадцати шагов в лучах заходящего солнца, слепящих привыкшие к мраку каземата глаза, просветитель разглядел выскочившую ему навстречу из темной шеренги вооруженных людей высокую фигуру и через мгновение оказался в объятиях своего старого соратника Аристобула Черча.

– Ты жив, дружище! Жив, жив! – повторял он в радостном восторге, крепче обнимая и тряся просветителя за плечи, – Сюда, все сюда! Эрбин Гавальдо снова с нами!

В следующую секунду Эрбин успел подумать, что приближающаяся толпа быстрее затопчет их с соратником, чем доберется до начальника тайной королевской стражи. Подбежавшие люди схватили его за руки, за ноги и под ликующие возгласы принялись раскачивать на руках, иногда подбрасывая вверх. Ощутив наконец почву под ногами и чувствуя сильное головокружение, Гавальдо попросил окруживших его плотной стеной повстанцев проводить его к командующему для обсуждения важного вопроса, но получил в ответ взрыв многоголосого хохота вместе с посыпавшимися с разных сторон заверениями, что каждый стоящий в толпе одновременно командир, солдат и полководец. Эрбину ничего не оставалось, как внятно изложить условия сдачи начальника тайной королевской стражи, руководящего засевшими в крепости гвардейцами.

– Если ему хочется пожить еще несколько дней в собачьей клетке перед тем, как лишится башки, то пусть выходит. Красиво петь он, известное дело, умеет, поэтому с превеликим удовольствием послушаем россказни этого бешеного пса, только на снисхождение пусть не рассчитывает! – громко провозгласил Аристобул Черч, вызвав шумное одобрение окружающих.

Вскоре Гавальдо стоял в нескольких шагах от крепостной стены, очерчивая перед собой круг ярко горящим в темнеющем воздухе факелом. Находящиеся в твердыне, по всей видимости, ждали именно такого развития событий, поэтому главные ворота крепости стали как по команде отворяться со ржавым натужным скрипом. Через минуту Эрбин увидел по ту сторону входа толстую фигуру Цинция, за спиной которого выстроились бросившие оружие гвардейцы. В тот же самый миг грянул дикий ор, который отразившись от древних каменных стен заполнил собой все пространство вокруг. Разъяренная толпа, огибая Гавальдо, ринулась в высокий открывшийся проход.

– Стойте! Остановитесь! – что было сил закричал просветитель. – У нас же уговор!

Однако объятый жаждой мести поток удержать было невозможно. Эрбин только успел мельком увидеть, как лезвие тяжелого топора рассекает череп мертвенно бледному от ужаса Фонтенелю Цинцию и тут же был сбит с ног случайно налетевшими на него сзади восставшими.

Какое-то время просветитель лежал без чувств, а перед тем, как прийти в себя, увидел источающий теплое сияние лик прекрасного златокудрого мужчины с бездонным голубым взором под стать небу. Гавальдо тотчас узнал в нем великого Бога, дарующего вместе с теплом и светом все прочие блага, столь необходимые человеку для полноценного существования и радости бытия. Его кумиры возвышались в тихих священных рощах, на залитых солнцем холмах, у перекрестков торговых путей, вдоль плодородный полей и судоходных рек. Символом божества считался солнечный круг с исходящими от него во все стороны лучами, который вырезали из дерева, отливали в бронзе и серебре, изображали на стягах, развевающихся над крышами городов по всему королевству.

– Может быть, в этот раз столь отважный муж пожелает присоединиться к родным Богам, чтобы вкусить заслуженные покой и славу в нашей вечной обители? – молвил он густым голосом, от которого перехватывало дыхание. – Испытание медными трубами, которые ждут тебя на земле, выдерживает редкий смертный!

– Храбрец не может свернуть с пути из-за возникающих на нем преград, особенно если ему благоволят небеса! – ответил Эрбин Гавальдо и открыл глаза.