Пластмассовые лица. Часть вторая

***

Джон и его главный враг стоят рядом. У Рика заклеен нос широким пластырем и синие подтёки под глазами. Из-под рубашки виднеется забинтованная грудная клетка. Он оказался в больнице по вине Джона, хоть и не знает об этом, а тот уже успел занять его место. Смотрят друг на друга, как два туземца, которые впервые увидели, как взлетает самолёт. Кажется, они никогда не были на таком близком расстоянии, а сейчас им предстоит работать вместе.

– Можно мне текст? – попросил Рик.

– Держи, – протянул Джон стопку листов.

Максимальная учтивость и приветливость в голосах обоих – ни малейшего намёка на антипатию. Поначалу Джон сильно сопротивлялся наставлениям Рика. То, что Рика сделали его наставником, ещё сильнее задевало.

«Кто он такой вообще, чтобы давать мне советы? Не хочу его слушать. И не буду», – думал он, пока Рик пояснял некоторые реплики. Джон делал всё наперекор. Если Рик советовал говорить спокойнее и мягче – Джон повышал тон; и, наоборот, он был твёрд как камень, когда Рик настаивал на мягкости интонаций. Но Рик, надо сказать, обладал завидным терпением.

– Ты опять ничего не понял, Джон, – говорил он и начинал объяснять заново. Он делал это настолько деликатно, что это не могло не подкупать.

«Ну нет, со мной этот номер не пройдёт. Не поддавайся, Джонни. Гни свою линию. Не нужен он мне. Сам справлюсь. Без него», – кричало вовсю самолюбие Джона.

Рик тоже был не доволен, что ему приходится объяснять Джону роль:

«Сейчас я объясню, что делать. Научу его, и потом этот бездарь будет блистать на сцене вместо меня? Несправедливо. Я должен был её сыграть. Не понимаю, почему его до сих пор считали лучшим? Он же вообще ни черта не хочет понимать».

Внешне мысли Рика никак не проявлялись: он был учтив и любезен, наклеив на рот улыбку дружелюбия.

Постепенно ребята всё больше втягивались в процесс работы. Джон продолжал держать оборону, но некоторые снаряды всё же долетали до укрытия: приходилось принимать помощь своего недруга и конкурента. Он чувствовал, что что-то меняется и, похоже, в лучшую сторону, и помощь Рика была не такой уж бесполезной, но продолжал убеждать себя в обратном.

До Рика постепенно дошло, почему Джон не делает всё, что он просит. Но даже тех маленьких улучшений было достаточно, чтобы увидеть потенциал Джона, и там действительно было, что показать. Отношение к Джону немного изменилось. Впервые за всё время, которое Рик занимался в этом драмкружке, он увидел в Джоне талант. Если с ним работать и уделять ему должное внимание, Джон способен очень на многое.

Ещё около часа до конца репетиции они работали вместе. К своему удивлению, им даже удалось перекинуться парой дружеских фраз между собой. Первоначальная напряжённость стала более проницаемой. В конце эта проницаемость даже позволила им пожать друг другу руки, что прежде было невозможно. Естественно, они пытались скрыть ту незначительную перемену, что произошла за эти два с половиной часа, но некоторые её признаки всё же всплывали на поверхность.

Вернувшись домой, Джон ещё более остро ощутил стыд от содеянного. До этой репетиции его иногда беспокоили муки совести, но они были где-то далеко, словно размытый фон, а фокус – на своей цели. И было неважно то, что находится позади. Словно лёгкое покалывание в ладонях, которое вот-вот пройдёт. Сейчас же мысль о том, что они с Мэри сделали, не давала ему покоя. То, о чём Джон не знал, то, о чём мог только догадываться, легко дорисовывало воображение. Перед мысленным взором представали картины избиения Рика Портмана. Два крепких парня в масках топчут ногами беззащитного паренька, который ни в чём не виноват.

Ещё пару раз в течение следующего месяца ребята практиковали подобное сотрудничество. Каждый выносил из него что-то своё. В точности как Рик, Джон играть не мог. Да это было и не нужно. Но совместными усилиями путь Джон всё-таки нашёл путь к герою. Теперь это был совершенно другой персонаж. Возможно, он казался немного слабее, но раскрывался какими-то абсолютно иными качествами и чертами, и во многом это происходило именно благодаря Джону и его манере исполнения. После репетиций Джона буквально разрывало на части. Рик был по-настоящему хорошем парнем. И, видит Бог, если бы не изначальные обстоятельства, то они вполне могли бы стать друзьями. Совесть, словно рвота, подступала комом к горлу, пытаясь вырваться наружу и показать, что спрятано внутри. Пару раз он приходил домой и просто плакал. Да, он жалел о содеянном, но что ему было делать? Время, увы, не повернуть вспять. Было слишком поздно.

***

Настал час премьеры. Джон уже давно подготовился к выходу. Пару раз он посмотрел из-за кулис в зрительский зал. Он так часто делал перед выступлениями. Обычно легче не становилось – это был просто своеобразный ритуал. От нервного напряжения заметно потряхивало. Но что-то снова и снова толкало Джона выглядывать из-за занавеса. На этот раз всё иначе: зал просто забит людьми. Зрители стоят в проходах, толпятся возле входных дверей. Родители Джона тоже здесь. В третьем ряду справа все вместе: мать, отец, братья и сёстры. Отец держит наготове видеокамеру. Даже Мэри пришла.

«Ещё и режиссёры здесь. По-моему, в первом ряду сидят. Тот, ближе к центру, точно режиссёр».

Вокруг суетятся другие участники спектакля. Вдруг, откуда не возьмись, появился Рик.

– Что, страшно? – спросил он.

Джон аж вздрогнул от неожиданности.

– Да. А ты чего здесь? – с задержкой ответил он.

– Да так. Хочу прикоснуться к этой атмосфере. Здесь, за кулисами, сейчас происходит самое интересное. Даже воздух другой. Чувствуешь? Все бегают, что-то делают, кто-то последний раз прогоняет свои роли. Этот мандраж перед выходом на сцену. Вроде бы, не самое приятное ощущение, но я, если честно, соскучился по нему. Эх, если бы не мои переломы… Завидую тебе… По-белому! Ты не подумай, – Рик по-дружески похлопал Джона по плечу.

– Да уж, – усмехнулся Джон.

Рик напоследок добавил:

– Да и… Ты извини, что сначала сомневался в тебе. Я знаю, что ты сможешь. Так что, давай там… Смелее… Верь в себя, и всё получится как надо!

– Спасибо тебе, – скупо ответил Джон, а про себя подумал:

«Ещё и поддержать меня решил».

– Ну, бывай, – и Рик исчез. Сегодня ему было не суждено оказаться среди актёров – его место было среди зрителей. И вина лежит на том, кого он только что по-дружески похлопал по плечу.

Эта мысль, словно укол в живот, заставила сжаться и вновь спрятаться от самого себя. Внешне – маска спокойствия, благодарности и понимания, внутри – мясорубка перекручивает внутренности на фарш. Джон снова пошёл посмотреть на зрительский зал, пряча от людей виноватый взгляд.

Как же искренне Джон сожалел о случившемся. Рик Портман – действительно молодец, и именно он должен блистать на сцене, а не Джон Вайер, который пошёл на обман, чтобы любой ценой стать первым. Но машина, увы, запущена – и назад дороги уже нет. Правила игры прописаны – и лишь два варианта: принять их и остаться победителем, либо уйти с позором. Тем более если откроется правда – пострадает ещё один человек: его сестра Мэри.

Джону уже было всё равно, что происходит в зале и о чём говорит мистер Гейтс со сцены, его буквально вывернуло наизнанку, превратив всё тело в оголённый нерв. Слёзы сами собой катились по щекам. Впервые в жизни он переступил черту, и никто не осудил его за это. Кроме него самого. Как же порой бывает больно осознавать, что ты – мерзавец, что самые низкие желания победили в тебе и теперь ты готов на всё ради их удовлетворения.

Великая мудрость гласит: счастье – в неведении. Если бы не было этих репетиций, то совесть, возможно, удалось бы утопить морем оправданий и Джон был бы почти счастлив. Теперь всё иначе, теперь – привкус едкой горечи во рту. Но нужно продолжать шоу. Ведь если ты – актёр, то твоя жизнь – сцена, и всё ради неё.

***

Свет в зале погас. Зрители исчезли в темноте. Разъезжающиеся шторки занавеса – как открывающиеся врата в другой мир – мир волшебства. Было видно, как все участники драмкружка, отдавшие столько времени и сил этой постановке, в час премьеры превратились в натянутые струны, которые звенели от любого волнения зрителя. Энергетика была просто сумасшедшей. Любой острый момент отражался множеством откликов в зале. Публика была не просто сторонним наблюдателем, но участником этого поистине магического действа.

Атмосфера пылала напряжением. Внутренний надрыв, который делил на части множеством противоречий, роль, проговоренная тысячу раз, – всё это удивительным образом действовало на Джона. Почти пьянило. Странное отвержение всего происходящего. Ему вдруг стало безразлично, что происходит – словно сон, который вот-вот закончится, и всё встанет на свои места. Его бросало из стороны в сторону, из крайности в крайность. То он полностью контролировал ситуацию, то вдруг взрывался и отпускал её. Отпускал себя! Его нутро кричало: «Посмотрите на меня! Думали я хороший?! Нет, я совсем не тот, про кого вы думали. Я совсем другой. И могу быть ещё хуже, если нужно. Вы же этого хотите? Этого ждёте от меня?! Получайте. Получайте! И вот ещё вам. И ещё… А как вам это?»

В эти мгновения он очищался. Опустошал себя. Обнулял своё внутреннее содержание. Он не мог рассказать им правду – он мог только изобразить её. Эмоции текли из него, словно передержанная брага. Хотя бы так – выплеснуть всё, что так долго копилось внутри.

И это ничуть не портило того, что происходило, – наоборот, ещё сильнее обогащало. Когда актёр к игре добавляет себя настоящего – это совсем другая энергетика. И публика чувствовала то, что источал этот юный парнишка со сцены прямо на них.

Это был действительно вечер триумфа…– триумфа Джона Вайера. По крайней мере, так ему показалось. Непрекращающиеся овации. Крики «браво». Радостные лица родителей, одобрительный взгляд Мэри, восхищение в глазах любимой девушки. Еле различимые сквозь шум реплики мистера Гейтса о том, что только Джон мог так хорошо сыграть этого героя. Как же это поднимало дух Джона. И все его сомнения, страхи, все противоречия растворились в них. Все мысли о том, что хорошо, что плохо и как надо было бы, отошли на задний план. Есть только он и его призвание. И сейчас он чувствует себя по-настоящему счастливым.

Вдруг неожиданная встреча взглядами – с Риком Портманом, на лице которого ещё остались побои. Он одобрительно улыбается. Он искренне рад за Джона. А Джон не может. Не может долго смотреть в глаза тому, кого таким жёстким образом устранил со своего пути. Он быстро переводит взгляд, понимая, что если продолжит смотреть в это лицо, то весь его карточный домик под названием «счастье» рассыплется от ветра мук совести. Что-то потревоженное шевелится в низу живота – что-то, что нельзя беспокоить ни в коем случае. Необходимо навсегда отвернуться. Забыть. Стереть из памяти, как будто ничего и не было… В то время как остальных продолжали поздравлять с удачной премьерой, обнимали родные и близкие, хвалили друзья, Джон Вайер в свой вечер триумфа стоял за зданием школы и смотрел на собственную рвоту. Иного выхода его состояние не нашло. Чувства были самые противоречивые. С одной стороны Мэри оказалась права: вместо Рика Портмана Джон Вайер стоит на сцене и находится в центре внимания. С другой – плата, которая чёрным пятном растеклась по белой простыне его победы…

Родители Джона идут в кинотеатр

Ни пастор, ни тётушка Фара не прояснили ситуацию. Спрашивать кого-то ещё, видимо, было бессмысленно: если уж эти люди ничего не стали рассказывать, то остальные пока точно будут молчать, но зато в отсутствие Вайеров перемоют им все косточки. Реакция тётушки Фары особенно сильно напугала Томаса и Амелию. Это уже было не просто волнение – это был страх. Самый настоящий родительский страх. Было очевидно, что с новым фильмом Джонни, с его новой ролью что-то не так. И намерение родителей выяснить это теперь стало непреклонным. Но как это было сделать, когда все вокруг молчат как рыбы? И тогда Томас предложил:

– Послушай, Ами, а давай и мы сходим на этот фильм.

– Куда сходим?

– В кино.

– Так показ же приостановлен? Пастор же сказал…

– Так мы и не собираемся на показ. Мы попросим старину Харви, и он нам включит. Ведь наверняка его ещё можно посмотреть.

– А Джонни? Это уже будет, не знаю даже… Ты же крестился. Мы и это обещание нарушим?

– Дурацкое обещание. Я теперь и сам жалею, что дал его. Ами, ты же знаешь, что мы не будем ждать. Мы уже это делаем – мы уже нарушаем его. Просто пока не очень получается. Мы уже смирились с тем, что нам придётся изменить своему слову. Надеюсь, небеса услышат нас и простят. Ведь всё это ради нашего мальчика. Ради нашего Джонни.