Эндшпиль Мастерграда

– Ладно, Сергей Валерьевич, поехал я, дел еще много. Ты уж извини, что не дал отдохнуть, сам понимаешь…

– Да ладно, – мужчины пожали руки, – слушай, а Трубочист выдюжит еще?

– Придется, пока не закончим с ракетами, вытащить не получается.

Смирновский направился в сторону прятавшегося среди деревьев белоснежного здания дома отдыха-там ожидал его служебный автомобиль, а Маклаков долго провожал его взглядом, потом позвал внучку и, взяв ее за теплую ладошку, направился вслед.

***

Майское солнце в зените, желтое, косматое, почти не грело едва успевшую подсохнуть землю – весна на балтийском побережье выдалась холодная и слякотная. Несмотря на это император все же решил ехать, хотя жена чувствовала себя нехорошо и отговаривала от охоты: холодно, далеко и ничего интересного. К тому же и зверь зимнюю шкуру до конца не сменил на летнюю. Не охота, а смех один! А если Петруша хочет развлечься, так можно и бал собрать в Зимнем дворце или посмотреть новый фильм мастерградский. Зело чудесный и удивительный – фрейлины о нем все уши прожужжали! Но разве государь-батюшка станет кого слушать если вожжа зашла за хвост? Вроде все хорошо, и детишки радуют успехами, и жена любимая. И царство-государство приросло землицей изобильно и науки с промышленностью произрастают в нем на зависть всему миру, но пару раз в год поднимется жадная, лихая душа, неуспокоенная, голодная. И тогда перечить не моги! Побагровел от гнева. Велю и все! Царь я или не царь? Тьфу! Император! Мария Алексеевна вздохнула. За почти полтора десятилетия супружеской жизни она знала мужа лучше, чем он сам себя и понимала, когда можно настоять, а когда лучше не перечить. Но настояла, чтобы сопроводить мужа и, собралась на диво быстро.

Спустя час маленькая кавалькада из Петра, императрицы Марии, царского любимца князя Меньшикова и двух отделений царских телохранителей во главе с капитаном, свернула с дороги и углубилось по узкой тропинке, петлявшей между деревьев. Чаща дышала прелью сырой и пресной. Серая ветошь неба, лес немой, сонный после долгой зимы… Всадники ехали медленно – дорога была тяжелая, грязная, плелась все больше по сплошному, темному лесу, голые ветви деревьев, издавая на ветру суровый, протяжный шум, почти полностью скрывали солнце.

Красиво очерченные губы императрицы сжались в нитку. Томительно было на душе – что-то болело и зудело, как заноза в сердце. К тому же она хотя и научилась верховой езде, но коня недолюбливала, предпочитая передвигаться на автомобиле из императорского гаража или, на крайний случай на карете. Но время шло, ничего не происходило, воздух прохладен и свеж, звуки не таили ничего ужасного, и помаленьку женщина успокоилась, кони шагали бодро и браво, словно под настоящими драгунами.

Император молчал. Внезапный клекочущий и близкий крик ворона словно разбудил его от недолгой дремы. Поднял голову: вороненая, в черной синеве оперенья птица, поджав ноги, в беззвучном полете перемахнула тропинку. Неожиданно для самого себя сказал:

– Верно не ждет нас Митрич, будем сюрпризом! – и, встрепенувшись, хрипло и довольно хохотнул.

– Мин херц, – ответил Меньшиков, ехавший по узкой тропинке по правую руку. В голосе звучали возмущение и даже обида – Митрич был его подчиненный, – как можно ему не ждать, когда служба его царская такая, во всякий день да ночь знать где какой зверь залег и стол для твоего Величества наготове держать! А наливочки какие у него! Анисовая, перцовая, калганная! А уж рябиновая – то просто сказка. Ажно до самого нутра пробирает!

– Все бы вам наливку сосать! – проворчала императрица, но больше для порядка, а не со зла, – Так бы и сказали, что выпить хотите, не пришлось бы по этой холодине черт знает куда трястись!

– Вот тут Мара ты не права. Эх ты! – в притворном возмущении Петр махнул рукой, тонкая ниточка усиков под носом дернулась, – Ну не могу я долго сидеть на одном месте, ну не могу! Душно мне, даже в Петрограде душно!

– Только много не пейте, – вздохнула женщина, которой не знавшие ее истинного возраста давали не больше тридцати лет – положение обязывало блюсти внешний вид. И ухаживать за собой и спортом заниматься.

– Ну так ты, матушка на что! – с воодушевлением воскликнул Петр, – съездим поохотимся, а вечерком как водится за стол! А ежели много выпью, ты меня бери и в спаленку!

– Ага, – произнесла женщина с насмешкой, – Бери и в спаленку! Много ты меня слушаешь, накушавшись наливки.

Император виновато глянул на супругу. Несмотря на прожитые вместе годы он по-прежнему любил ее и почитал за преданнейшую из преданных.

Деревья стали редеть, сквозь ветви выглянуло солнце и все осветило вокруг живительными лучами, а всадники выехали на поляну, окруженную роскошными, вековыми соснами. Отсюда до охотничьего домика Митрича было рукой подать.

Иван Кайда, восхищенный его богатырскими статями император забрал его из министерства финансов в отряд своих телохранителей, дал шенкеля коню и выехал по левую руку от государя.

Краем глаза увидел некое стремительное движение спереди – слева и инстинктивно бросил пятерню вперед. Мгновенная боль прострелила руку.

Из запястья торчала крохотная стрелка. Когда учили на телохранителя, мастерградский инструктор рассказывал о духовых ружьях и стрелах, смазанных ядом.

Как Иван, то ли почуял, то ли увидел полет стрелки, было на грани с чудом, почти невозможно, и знали это только Господь Вседержатель, да покровители царские апостолы Петр и Павел.

Пахнуло опасностью, нет, не опасностью даже – смертью.

– Тревога! – во всю силу луженой глотки заорал Кайда, еще не успело эхо затихнуть между окружающих поляну сосен, как бросил коня вперед, закрывая императора собственным могучим телом. Одной рукой вырвал стрелку и бросил в карман, другой – выхватил пистолет.

Все дальнейшее происходило очень быстро!

– Ой! – испуганно взвизгнул женский голос.

Телохранители действовали по инструкции, твердо вбитой в мозг мастерградскими наставниками. Несколько мгновений и окружили непроницаемым кольцом царственную чету, ощетинились во все стороны пистолетами. Двое телохранителей сбросили Петра и его жену на землю. Под защитой конских крупов они будут в безопасности.

Едва заметно колыхнулась пушистая ветка пушистой ели на краю поляны.

– Огонь! – крикнул капитан, вытягивая в ту сторону пистолет.

«Бах, бах, бах!» – оглушительно выстрелили пистолеты телохранителей, звонким эхом отдаваясь среди деревьев, дернулись потревоженные пулями пушистые ветви.

Несколько мгновений капитан императорских телохранителей выжидал, настороженно всматриваясь в чащу, но она молчала. Никаких звуков, свидетельствующих о том, что тати еще здесь. Ушли или прячутся и ждут момента для повторного нападения?

Приказал отделению Смирнова догнать и взять живьем татей, а Кайде и Гулакову осмотреть поляну по периметру.

Десяток телохранителей слетело с коней, словно волки за поживой, кинулись в направлении откуда стрелял тать. Миг и исчезли среди стволов, в потеках смолы.

Кайда шел следом, с каждой секундой силы словно вода из пробитого бурдюка, вытекали из него, могучее тело отказывалось слушаться.

Он вдруг понял, что падает, – спереди стремительно неслась на него лоснящаяся невпитанной влагой серая лесная земля, оружие выпало из обессилевших рук. Жесткий толчок при падании на миг вернул к действительности. Он увидел склонившееся над ним усатое лицо Гулакова и услышал словно сквозь толстую водную подушку крик: «Императрица ранена!» Тело, всегда верно служившее, отказывалось подчиняться.

Десять телохранителей, десять волкодавов, натасканных в одиночку брать живыми вооруженного противника, безмолвно, объясняясь только жестами, неслись по едва заметным ориентирам: здесь слегка отогнута в сторону веточка, неосторожно склонившаяся над лесной тропинкой, здесь крохотная капелька крови на земле, дальше слегка примята ссохшаяся, прошлогодняя трава.

Здесь были опытные бойцы, знающие без лишних слов, как действовать в экстремальной ситуации и отличные следопыты. Все отработано до автоматизма.

Тропинка бежала в сторону моря и становилась все шире; лес редел, и дальше виднелась огромная поляна, окруженная со всех сторон густым, серым бором.

Обогнув последнее дерево, они увидели прихрамывающего человека, всего в черном, изо всех сил бегущего к морю. Видимо там его ожидало спасение.

Человек бежал быстро, но отделение элитных солдат Российской империи, еще быстрее. Вот уже до вора пятьдесят метров, двадцать.

Внезапно вор остановился, повернулся к преследователям. В прорезях скрывавшей лицо черной как ночь маски сверкнули глаза, высоко поднятая рука метнула нечто себе под ноги. Вспышка света на миг ослепила бойцов, они замерли.

Проморгались. На месте, где стоял вор, в стылое небо подымался дымный столб. Вора там не было.

– Господи, – не выдержал один из бойцов, – исчез аки нечистая сила!

– Значит и эту нечистую силу споймаем, да за ухо на свет божий вытащим, смотри робята, здесь он где-то! Не мог убечь!

– Круговая оборона! Наблюдать за окрестностями, – негромко сказал сержант Смирнов. Бойцы, идущие в боевом порядке вторым и четвертым, попадали вправо, а первый и третий – влево. Отделение ощетинивалось оружием во все стороны, готовое дать отпор а, по команде, капельками ртути собраться в единое целое.

Из ножен за плечами Смирнова выскочила казачья шашка, каждый из его подчиненных не даром слыл мастером работы с холодным оружием и отличным стрелком. Потыкал острием в постепенно редеющий дым. Он должен! Он не может. Не имеет права упустить вора, покушавшегося на государя! Сам себе этого не простит!

Как вор сумел отвести глаза, так, что добрый десяток умелых бойцов не сразу заметили его, Смирнов так и не понял. Вот только что вокруг была пустая поляна, но стояло ему повернуть голову, как метрах в десяти от него лежал небольшой пригорок, которого, он мог дать голову на отсечение! Раньше не было.

Левая рука взлетела вверх, подавая знак: внимание, указательный палец показал цель!

Десяток бойцов почти одновременно вскочил и побежал.

Видимо поняв, что одурачить не получилось, вор вскочил, в руках его блеснул слегка изогнутый меч, который он держал острием на противников, двумя руками. Застыл, словно превратился в статую.