Эндшпиль Мастерграда

– А теперь светские новости, – послышалось из угла, где на тумбочке стояла коробка радио, – Девица Лопухина Анастасия, сегодня, не приходя в сознание, скончалась в первой градской больнице. В отношении графини Шуваловой полицией проводится доследование. И о погоде…

Дальше Вильчек не слушал. Невозможно описать, как известие ошеломило его. Растерянный и покрасневшей, он смотрел в пол и молчал. Лопухина ему нравилась. Ужасно нравилась, если уж говорить честно… А когда она его бросила, он, не переставая ее любить, начал еще и ненавидеть… страшный коктейль… И стоило ему только начать примиряться и забывать, как она вновь напомнила о себе. Таким вот страшным способом.

– Горе то какое, – услышал слова Афанасия и поднял горящий взгляд на слугу. Тот хотел еще что-то сказать, но Вильчек не позволил.

– Молчи! Молчи! – крикнул, замахиваясь на побледневшего слугу, – Ты не смеешь трепать своим языком ее имя!

Вильчек заперся в ванной комнате и почти полчаса не показывался. Когда вышел, глаза его были красными, а лицо угрюмо.

На следующее утро, то ли по наитию, то ли машинально, Генрих засунул за пояс метательный нож. Его учитель фехтования, а старый Вильчек весьма щепетильно относился к воинскому воспитанию наследника, помимо владения шпагой, что обязательно для каждого дворянина, учил еще и метанию ножей и других предметов в чем его ученик немало преуспел.

День прошел как обычно в учебе, но Вильчек успел заметить, что отношение товарищей к нему изменилось. Нет, прямо его никто и ни в чем не обвинял, но и как прежде подойти на перерыве, завязать беседу, никто не спешил. Впрочем, и он, пребывая в меланхолии, не искал общества.

В подъезд доходного дома он зашел еще в худшем состоянии, чем когда отправлялся на учебу. К прежним мучениям присоединилось чувство отверженности, которое он ясно почувствовал в кругу прежних университетских приятелей.

Подойдя к двери квартиры, которую снимал, постучал.

В свете газового фонаря – по императорскому указу ими в столице оборудовали все вновь построенные здания, боковым зрением увидел, что дверь справа на площадке начала приоткрываться. И тут же посредине проема возник человек, револьвер в его руке смотрел черным зрачком в лоб Вильчека, а над ним белело пятно лица.

«Скрип» – начала открываться дверь квартиры Вильчека.

На миг, всего лишь на миг, взгляд убийцы вильнул в сторону, но это шанс, какого упускать было нельзя.

Стремительно присел на корточки, одновременно вырывая из-за ремня нож. Дальнейшее происходило настолько быстро, что потом он так и не смог восстановить в памяти последовательность и подробности событий.

Выстрел и бросок ножа были одновременными.

И все ж таки Генрих был точнее.

Пуля цвинькнула впритирку к голове, звук выстрела совсем негромкий, словно раздавили бычий пузырь. Нож ударил человека в плечо, он ойкнул, дверь захлопнулась.

Афанасий в проеме застыл в виде столба, с распростертыми руками и закинутою назад головою.

– Пистолет, – метнувшись в прихожую прошипел Вильчек, захлопывая за собой дверь и тут же повторил яростным шепотом, – Живо пистолет!

Через десяток секунд он выскочил на лестничную площадку. Прислушался, прижимаясь к стене. За дверью, где прятался убийца, тихо.

Ударом ноги распахнул ее и прижался к стене. Через миг прыгнул внутрь и сразу же влево. Вскочил, щупая пространство стволом револьвера.

Стол, стул, открытое окно и пятно крови на полу. Подбежал к окну и увидел мелькнувшую на повороте дома приземистую фигуру в простонародном армяке.

– Убег, – выдохнул с ненавистью.

Вильчек сидел, опершись локтями на стол и подперев руками буйную головушку, в которой прямо-таки скрипели и искрили от напряжения мозговые извилины, идеи и просто хаотические мысли.

Все укладывалось в догадку. Все. И даже не в догадку, а в подслушанный у постели умирающей Лопухиной разговор. Ему объявил тайную войну могущественный род.

И что теперь делать? Обратиться в полицию? А что предъявит им в качестве доказательства? Подслушанный разговор, что якобы императорские родственники и, что важнее, родственники наследника престола, злоумышляют на его жизнь? Так Лопухины будут все отрицать и в свою очередь обвинят его в навете. А мало ли что может случиться с узником в тюрьме? Нет, оттуда уже не выйти. Значит выход один, бежать туда, где он будет играть на собственном поле, в Силезию. Отец поймет, не может не понять беспутного сына. Тем более, что из-за Рейна ощутимо попахивало войной. Франция, пережив ужасные заморозки, голод и революцию, уверенно претендовала на гегемонию над Европейским континентом и, единственный, кто мог этому помешать – русский медведь. Королевской армии были нужны подготовленные офицеры и, почти закончивший морской факультет московского университета Вильчек, вполне мог претендовать на офицерский чин.

Через полчаса, сопровождаемый слугой с тяжелым баулом с вещами и учебниками, Вильчек вышел на улицу и остановил извозчика. Путь его вел на западный вокзал, откуда регулярно отправлялись дилижансы к западной границе империи.

Через две недели Генрих Вильчек повернул на дорогу, ведущую к родовому поместью Климковице в южной части Опавского княжества, что рядом с славным городом Острава. Не прошло и часа, как впереди показалась остроконечная крыша из красной черепицы родного дома, издали похожего на небольшой замок, каковым он и служил в 15 веке, когда его построили предки. Со времени последнего посещения стены трехэтажного дома еще больше посерели, а слагающие его кирпичи приобрели зеленоватый оттенок старой меди, деревья вокруг разрослись. Те из них, что в детстве едва возвышались кронами над Генрихом, ныне стояли крепкие, густые, пышные, далеко бросая темную тень от налитых соками ветвей. Две маленькие башенки по краям дома, голубятня в вязах перед крыльцом и голуби, непрерывно летающие над крышами. Словно и не покидал отчего дома! Мечтательная улыбка расплылась по лицу юноши – он припоминал восхитительные мгновения, пережитые в отчем доме. Детство всегда прекрасно!

Сняв перчатку, юноша незаметно провел по глазам, смахивая невольную слезу умиления.

Младший Вильчек обернулся к Афанасию и воскликнул:

– Вот и приехали! – и пришпорил коня.

Слуга, трусивший на спокойной и выносливой лошадке позади, вздохнул, украдкой перекрестился и последовал примеру господина.

Больше года Вильчек не видел отца. Письма смягчали, но не могли заменить ни общения с родителем, ни свидания с отчим домом. Впрочем, нельзя сказать, что молодой человек слишком страдал. Имея легкий характер и благородную внешность, он утешался в объятиях юных прелестниц.

Ему и раньше, после того как закончилось домашнее обучение – отец пригласил наставника-иезуита, приходилось подолгу отсутствовать. Образование молодой дворянин получил в католической гимназии в Опаве. А когда на престол молодого королевства Чехии, Силезии и Моравии сел государь Александр Петрович Романов, несмотря на скудность средств, отец отправил единственного отпрыска получать наилучшее из возможных образование в московский университет.

Ворота в сад были отворены. Лошадь аллюром проскакала по аллее, смутно знакомый старик в лиловой вязаной куртке и в большом шерстяном колпаке, копавшийся с лопатой на клумбе, всплеснул руками, некоторое время смотрел вслед. Затем, бросив лопату, поспешил к воротам и выскользнул наружу.

Подскакав к крыльцу, Вильчек отдал лошадь спрыгнувшему на землю слуге и, со всем пылом юности, взбежал, счастливо улыбаясь, по лестнице. Дверь была закрыта.

На стук дверь открыл широкоплечий, мускулистый крепыш, совершенно незнакомый молодому человеку, с кирпично-красным, будто налитым солнцем лицом, огненно-рыжими волосами и грубой челюстью. Глаза у него были ясно-голубые, руки короткие, толстые и заканчивались увесистыми кулаками. Словом, типичный разбойник. При виде молодого Вильчека его глаза на миг широко распахнулись, потом по физиономии промелькнула ухмылка и он застыл в проходе.

Генрих попытался пройти мимо, но тот выставил руку, совершенно закрыв проход.

– Прочь с дороги! – вспылил Вильчек, хватаясь за эфес шпаги, – Я сын хозяина, Генрих Вильчек!

– Хозяин здесь Сигфрид фон Хохберг. А я его слуга, – в руках детины появился револьвер, дуло уставилось немигающим зрачком в лоб Генриха, – А в отношении прежних хозяев поместья указано, гнать взашей!

Из-за спины детины появилась еще двое, один вооруженный короткой саблей, второй с винтовкой, оба такого-же бандитского вида.

– Уходите, господин хороший, – вновь произнес первый и Вильчеку показалось, что в голосе его прозвучала откровенная насмешка и он нахмурился, – а то по нашим законам, ежели кто силой ворвется в чужой дом, то и пристрелить его можно!

Происходившая фантасмагория совершенно сбивала с толку. Генрих широко раскрыл глаза, потом обернулся. Вокруг знакомые с детства стены. А вот с этой яблони он рвал в детстве крупные и, как тогда казалось, столь сладкие плоды, что нет ничего желаннее в целом свете.

– Да что ты такое говоришь? Позови отца, Каспара Вильчека!

– Дай мне господь терпения не пристрелить этого господина! – вскричал первый детина, – нет здесь вашего отца! Помер он!

– Что? – несмотря на растерянность, глаза молодого дворянина блеснули бешенством, – Что ты сказал Schwein (свинья по-немецки)?

А в глазах преграждавших Вильчеку путь в отчий дом негодяев, загорелось торжество.

Афанасий, слуга, крепко схватил его за локоть, потащил за собой вниз, шагая быстро и широко. Он упирался, грозно поглядывая на негодяев, не пустивших его в собственный дом, когда хитрый слуга прошептал, щекоча ухо горячим дыханием:

– А если это происки Лопухиных? Господин Вильчек разве можно так, не разобравшись, кидаться в драку! Их же трое и двое с огненным боем – убьют не за понюшку табака!

Эти слова, особенно упоминание Лопухиных, умерили пыл молодого дворянина, и он дал спустить себя с крыльца и усадить на лошадь.

Сверху засмеялись грубыми голосами и это было столь обидно, что Вильчек едва не кинулся обратно. С огромным трудом Афанасию удалось вывести лошадей, которых он держал за уздечки, за ворота усадьбы.