Места силы Русской Равнины. Том 2. Места силы 31–60

Приехали к вечеру. По всем признакам – очень сильное место. Но и оно нам не далось. Дорогу к Казанскому источнику мы разыскали, но пройти по ней не смогли из-за снега. К тому же смеркалось. Мы зашли в церковь, приложились к той самой иконе. Отец Василий исповедовал старушек. Оторвался на секунду, посмотрел испытующе и отвернулся. Я почувствовал себя совсем плохо. Что было делать? Да вырываться из поля невезения, в котором мы пребывали уже больше суток.

Мужичок у магазина в поселке Мста сказал: «А вы поезжайте на Бологое, прямо по этой дороге, тут ездят». Дороги на карте я не нашел. Но мужик говорил до того убедительно, что мы отправились. Сколько ехали – даже не знаю. Долго. И вдруг выехали к той самой церкви в Карельском, от которой бежали. Но выехали на другом берегу реки Мсты. Только тут, присмотревшись к карте, я обнаружил, что дорога на Бологое все-таки есть. Но она дает такой крюк, что мне даже в голову не пришло, что это та самая дорога, о которой говорил мужичок. Между тем, бензина было в обрез и, пожалуй, уже не хватало до Бологого. Возвращаться в Мсту и проситься там на постой? А утром приедет отец Владимир. Собороваться. Он уже рисовался нам в демонических красках. А место силы в Карельском – воронкой, из которой невозможно выбраться. Попали!

Тропка от церкви Воскресения к реке Мсте в Сельце Карельском

И вот мы вернулись к Сельцу Карельскому

с противоположной стороны реки Мсты

Мы все же решили очертя голову двигаться к Бологому, вырываться из места силы, создающего столь мощное и столь тяжелое поле. Шел снег, холодало, стемнело уже окончательно, дорога была абсолютно пуста и плохо расчищена, поселения попадались редко, окошки в домах не светились, каждую минуту я ждал, что мы заглохнем.

Бензин кончился ровно у гостиницы «Бологое». Место силы нас отпустило. Мы словно вышли из морозного облака тьмы. С Новым годом.

Тридцать восьмое – Боровичи

В прошлый раз[39 - См. главу «Тридцать седьмое – Сельцо Карельское».] я закончил на том, что, вырвавшись из энергетического поля места силы в Сельце Карельском, остановился на ночлег в Бологом. Наутро я решил отправиться в Боровичи, райцентр в Новгородской области. И по пути заглянуть в Иверский монастырь, располагающийся на острове Селевицкий посреди Валдайского озера. О нем – в следующий раз[40 - См. главу «Тридцать девятое – Валдай».].

Боровичи, Мста подо льдом, полынья под стеной

Духова монастыря

Между Валдаем и Боровичами самое сильное место Пирусс

В Боровичах весной 1541 года случилась престранная история (некоторые, правда, полагают, что это было в 1451 году): в ледоход река Мста, текущая как раз из тех мест в Удомльском районе, которые так напугали меня накануне, принесла льдину, на льдине – обгорелый гроб, в гробу покойник. Боровичане эту льдину, конечно же, быстренько оттолкнули от берега: думали сплавить подальше от греха. Но льдина вернулась. Тогда ее отвели на средину реки и пустили вниз по течению. Льдина вернулась. Что делать? Отбуксировали вниз по реке больше чем на километр. Но, преодолевая течение и ледяные заторы, льдина, как глиссер, устремилась к тому самому мысу, вдающемуся в Мсту, который изначально избрала для остановки. Тут уж все поняли: не отвертеться. Сняли колоду с льдины и поставили на берегу.

Боровичские обывательницы переходят реку Мсту

по подвесному мосту около Духова монастыря

Весь день обыватели толпились у гроба, в котором, как живой, лежал совсем еще молодой человек, почти что ребенок. А ночью одному из них этот покойник явился во сне и сказал: «Зачем вы меня гоните, я такой же христианин, как вы, и зовут меня Иаков, в честь Иакова брата Господня».

Нам должно быть ясно: неизвестный святой выбрал место на Мсте, чтобы явить себя миру. Подобные вещи бывают. Одну такую историю, случившуюся в половодье на реке Устье в селе Верюга Архангельской области, я здесь уже излагал[41 - См. Том Первый, главу «Двенадцатое – Верюга».]. Но только Прокопий Устьянский приплыл в Верюгу значительно позже, в начале 17-го века. И верюжцы его сразу же с радостью приняли. А боровичане отбивались от святого, как от чего-то опасного и вредоносного. Но, в конце концов, все же смирились. В том месте, где причалила льдина, построили деревянную часовню и положили в нее Иакова. Вскоре около часовни открылся целебный источник и начались чудеса. Сейчас там стоит каменная церковь иконы Умиления Богородицы. От нее, особенно если пройтись по мыску ближе к реке, хорошо виден основанный в 1327 году Свято-Духов монастырь, в который мощи Иакова были перенесены в 1545 году, после того, как Церковь освидетельствовала и признала нового святого.

Свято-Духов монастырь от того мыса,

к которому причалил гроб Иакова Боровичского

Когда Иаков еще только приплыл в Боровичи (а его, кстати, стали считать покровителем лоцманов и лодочников), туземцы поступили довольно рационально: взялись за багры и постарались сплавить тело неизвестного. Они не хотели неприятностей. Примерно тех, о которых поется в народной песне на слова Некрасова: «Меж высоких хлебов затерялося…» Напомню, что там в некоем селе «застрелился чужой человек». Ну и, разумеется, «Суд приехал… допросы – тошнехонько, / Догадались деньжонок собрать. / Осмотрел его лекарь скорехонько / И велел где-нибудь закопать». Схоронили самоубийцу, естественно, без попа, не в церковной земле, а в нешироком долке меж двумя хлебородными нивами (под плакучими ивами). И с тех пор на заре до него из села долетают звуки хороводных песен, эхо языческих богослужений. Но если со временем о бедном стрелке позабудут, а потом вдруг кому-то случится найти его останки, то – вот он готовый умрун, заложный покойник[42 - См. Том Первый, главу «Тридцатое – Махрище».]. Фигура опасная, амбивалентная. Может быть – святой, а может – нечистый. Церковь всегда очень внимательно следила за тем, чтобы эти отличия проводились четко. И не спешила признавать новых святых – тем более если о них не было никакой информации, как об Иакове.

Церковь иконы Умиления Богородицы. На этом месте стояло

часовня, где первоначально положили Иакова

В чувствительные к знакам и символам времена все, что угодно, могло обернуться культом. Любая ничего на поверхностный взгляд не значащая находка могла стать предметом почитания. И правильно. Потому что ничего на свете случайного нет, всякая вещь что-то да значит. То есть – связана с миром, из которого приходят знаки. Нам это кажется странным лишь потому, что мы привыкли все объяснять при помощи, так называемых, действующих причин: тело приплыло сюда потому, что где-то выше по реке половодье размыло кладбища; человек застрелился потому, что горевал. Но это ничего не объясняет. Это годится разве что для проведения следственных действий и примитивных физических выкладок. А если хочешь постичь, почему этому телу начинают поклоняться как божеству, нужно отбросить банальную причинность. И вместо действующих причин искать целевые (как это назвал Аристотель): ради чего это произошло? Тогда станет ясно: тело приплыло сюда для того, чтоб ему поклонялись.

Иаков Боровичский на фоне Свято-Духова монастыря.

Чистый Египет

Конечно, погружаясь в то особое состояние, в котором это становится ясно и несомненно, ты выходишь за рамки обыденных условностей и как бы погружаешься в сон наяву, где любые чудеса и нелепости абсолютно возможны. Отдает безумием? Ничего, можно привыкнуть. Люди будут косо смотреть? Да черт с ними. Зато если постоянно упражняться в погружении в такой сон наяву, начнешь видеть и понимать много такого, чего не видишь и не понимаешь бодрствуя. И сможешь использовать это где угодно, даже на службе в офисе. Коллеги будут очень удивляться и завидовать твоей проницательности и твоему везению. А ты им будешь говорить: да ничего удивительного, я же даос.

Боровичи. Пятницкая церковь под горой на берегу реки Мсты

Повторюсь: объектом поклонения может стать все, что угодно. О великом Ходжа Насреддине рассказывают, что в одном паломничестве у него умер осел. Похоронив друга, бедняга ужасно печалился, не мог покинуть могилу осла, остался подле нее на месяц, другой, третий, на год… Люди, сновавшие по дороге мимо могилы осла, через некоторое время стали останавливаться и печалиться вместе с Насреддином. Постепенно возник целый культ. Ходжа пытался объяснять, что это всего лишь осел, но никто на его слова не обращал никакого внимания. Люди уже знали: тот, кто лежит в этой могиле, помогает. Наконец, Насреддин покидает могилу осла, отправляется к своему отцу, служащему при гробнице одного знаменитого святого, и рассказывает эту историю. Знаешь, говорит отец, много-много лет тому назад со мной приключилось ровно то же самое, и вот теперь я…