Пес-1. Приметы бойца

На втором этапе возмездия, сыскарь Вабля вычислил обоих наемников Ширка, угробивших Катерину. Аквалангистов из Феодосии и сдал их все тому же пахану Канарейке. В свою очередь, и киллерам был предложен выход: заложить Ширка ментам и вместе с ним отправиться на воркутинские шконки, т.е. нары… А там как бог даст.

В итоге, Ширка на лесоповале порезали, по пьянке, бензопилой. И опять же не до смерти. Его даже не кастрировали, как настаивал Анатолий, державший связь с дружбанами в зоне… Жизнь слепому, безрукому уроду оставили… Если это жизнь… Одного водолаза, естественно, придавило бревно при погрузке шпальника на баржу. Другого ошпарило у котла при варке из хвои пихтового масла. Обоим была деловито обеспечена верная, но медленная смерть.

В августе, методом тыка, Крестелевскому подобрали, вместо Катерины, новую секретаршу. Скромная, симпатичная Вероника Узлова справлялась со своими обязанностями даже получше Катерины. Единственное, что было в ней "не в жилу" для Константин Валериановича – девица всячески увиливала от совместных с шефом "командировок". Особенно она боялась ездить для заключения договоров на юга. В Баку, Тбилиси и Новороссийск. Лапушка тщательно блюла верность своему жениху, инженеру-химику, стажировавшемуся в Австрии.

Это забавляло Константин Валериановича. Он любил наблюдать, как уныло вытягивалось личико Вероники, когда он галантно подносил ей без всякого повода сногсшибательный подарок. Бриллиантовое колье или там холодильник Розенлев. Взять ей очень хотелось, но муж был далеко, посоветоваться не с кем. Подарок лежал в сейфе или торчал в приемной, до тех пор, пока не приходил ответ из загранки. И ответ приходил, всегда поощрительный: презент скромно и незаметно перекочевывал в квартиру неприступной Вероники.

Когда в ноябре Вероника впервые пришла в дубленке, поношенной и не модной, Константин Валерианович решил сделать свою очередную, как он внушал себе, "невинную гадость". Под видом деловой поездки на переговоры, где потребуется застенографировать беседу, Крестелевский повез Веронику в Пушкинский Зверосовхоз. Он решил предоставить секретарше оглушительную возможность выбрать себе шкурки норок на шубу из особых, элитных, то бишь, блатных вольеров. Выбрать в их лучшую пору, когда сытые искрометные зверьки во всей своей красоте, себе на горе, еще резвятся за решеткой, не превращенные в пушнину.

Предвкушая щекочущее наслаждение, Крестелевский игриво насвистывал марш "не кочегары мы, не плотники", когда впереди показалась длинная нескладная фигура женщины в демисезонном пальто, закутанная белым пуховым платком. Женщина не соблюдала правил дорожного движения, двигалась в попутном с транспортом направлении. Ей было не до того на студеном ветру. Вокруг женщины бушевали снежные вихри от проносившихся мимо грузовиков. Заслышав рев мотора, путница покорно останавливалась и, нагнув голову, отворачивалась от очередного натиска стужи. Она была в резиновых ботиках и тонких заштопанных чулочках.

– Гена! Тормози. – Приказал Крестелевский.

Черный Зим мягко, на кошачьих лапах, подкрался к заснеженной женской фигуре.

Крестелевский перегнулся через спинку переднего сиденья, распахнул заднюю дверь.

– Гражданка! Куда вам? Садитесь, мы подвезем.

Женщина не обернулась. Машина покатила рядом.

– Женщина! Перестаньте упрямиться, – вмешалась Вероника, недовольная странной поездкой. – Садитесь вам говорят!

Женщина оказалась воспитательницей детского приюта. Ее подвезли к подъезду интерната. Продрогшие ноги не слушались, сама она не могла вылезти из машины. Вероника с телохранителем вытащили ее и под руки, ввели в дом. Крестелевский вышел из машины. Закурил свой неизменный Беломор. Под деревянным навесом, украшенном монументальной резьбой, вокруг воспитательницы в телогрейке и мужской шапке-ушанке, сгрудились единообразно одетые дети… Им что-то внушали, но вьюга уносила голос воспитательницы в мрачный еловый бор, окружавший интернат.

Еще слышался унылый скрежет железной лопаты. Крестелевский обернулся. Из-за угла здания лопатой выбрасывали на газон сухой сыпучий снег. Знойкая поземка подхватывала снег на лету и уносил обратно за угол здания. Там вздорный снег снова соскребали в кучку и снова метали против ветра на газон.

Отъезжая от подъезда, Крестелевский мимоходом взглянул, кто же это так упорно и так безнадежно сражался на морозе с непокорной вьюгой. Это был мальчик, катастрофически выросший из своего пальтишка и шапчонки на свалявшемся искусственном меху. На розовом открытом, необычайно серьезном, лице, над левой бровью отчетливо виден небольшой шрам. Сейчас, от мороза как иней белый.

– Эй, приятель! Как жизнь подневольная? – вскричал Крестелевский, выскакивая из роскошного ЗИМа. – Не признал!? А я тебя помню! Здорово! Сто лет, сто зим!

Мальчишка нахмурился, взял лопату, как винтовку, наперевес и стал пятиться к приземистому складу… Упершись в кирпичную стену, мальчишка повернулся спиной к незнакомцу и заплакал…

– Экий же ты нюня! – засмеялся Константин Валерианович, присаживаясь на корточки возле ребенка… – Не признал! Ну, брат, не хорошо!

Мальчонка повернулся и глаза его засияли…

– Я хочу покататься на твоей машине! – Мальчишка вырвался из рук Крестелевского и побежал к машине. Он забрался на переднее сиденье и стал махать рукой:

– Дяденька! Давай шустри! Поехали! Поехали пока Арина Емельяновна не видит…

С крыльца, натягивая на бегу телогрейку, сбежала долговязая старуха в зажеванном белом халате.

– Что за новости! Сашка, нахал! Ты куда это опять намылился!? А ну, сейчас же вылазь! Кому сказано!

Сашка пригнулся и стал дергать водилу за полу меховой куртки:

– Поехали, командир! Давай поехали, а то Арина счас тебе устроит!..

С виноватым видом Крестелевский подошел к грозной старухе. Она не позволила ему рта открыть.

– А вы тоже, хороши, уважаемый! Зачем мальчишку балуете!? Вы кто!? Он и так два раза убегал!

– Да вот, Сашкин родственник я. – Миролюбиво улыбнулся Крестелевский.

– Что вы такое говорите! Какой еще родственник! Этого бедуина нашли в мусоропроводе, он с роду не видел ни отца, ни матери. Для Сашки каждый мужчина – родственник. Он не сразу научился понимать разницу между словами: свой, чужой.

– Он что дебил?

– Сашка – нет. Запаздывает в развитии, но ласковый мальчик. Правда, резвый. Можно сказать, работящий паренек…

Заметив, что богато одетый незнакомец задумался, Лидия Ивановна не растерялась…

– Я смотрю, человек вы отзывчивый, не могла бы ваша организация выписать для нашей крыши двадцать листов шифера…

– Что? Не понял… А, шифер… Да. Да, сделаю… Позвоните… – Константин Валерианович подал Лидии Ивановне визитку и быстро пошел к машине…

– Гражданин, – окликнула Крестелевского Лидия Ивановна…

Крестелевский вернулся весьма удивленный…

– У вас какое-то странное, выражение лица… Виноватое я бы сказала. Что, вам неприятно видеть в каких ужасных условиях воспитываем мы детей, лишенных родительской заботы. Все клянут наше государство, а ведь у него сердце, оказывается, добрее чем у наших богачей…

Под ястребиным взором старухи серое лицо Крестелевского вспыхнуло алым нездоровым румянцем.

А, может быть, вам понравился мальчик и вы воспылали желанием дать ему конфетку… Господи, как благородно! И, пожалуйста, не злитесь на мою правду, я не боюсь вас, хотя ваши телохранители готовы меня растерзать. Посмотрите, ваши мордовороты уже навострились. И вам не стыдно кормить ваших дармоедов-прихлебателей, когда весь месяц мы кормим детей одними макаронами?

Константин Валерианович был потрясен выговором самоотверженной старухи в безразмерных дырявых валенках.

– Простите. – Смиренно прошелестели сизые губы Крестелевского, от которых быстро отливала кровь.

Боевая старуха ожидала все что угодно, но не этого смирения богатого желчного старика, наверняка отвыкшего слышать о себе правду из чужих уст. Она переступила с ноги на ногу. Ее удивляло, что богач снес как должное упреки какой-то зловредной бабы. Она достала папиросы Беломор и случайный гость потянулся рукой к ее пачке. Дал прикурить старухе и сам закурил.

– Прощайте, – окрепшим голосом произнес Крестелевский и повернулся уходить.

– А Вы не хотели бы усыновить Сашу? – Торопливо, униженно скорчив просительную мину, выговорила старуха окоченевшими губами в сутулую спину странного миллионера.

Крестелевский дернулся и остановился. Лицо его выразило полую растерянность. Он стряхнул пепел с папиросы и стал медленно поворичиваться к беспардонной воспитательнице.

– Клянусь, гражданин, не пожалеете. Сашка честный. Его нужно только немножко подкормить…

– Усыновить?… Да с какой стати!

Миллионер даже не удивился неожиданному предложению. В предложении он не видел ничего необычного. Он хотел представить себе как впишется в его устоявшийся одинокий быт маленькое беспокойное существо. Он отвык от посторонних забот… Теперь даже в женщинах не нуждалось его сердце, не говоря уже о постороннем ребенке. Требовалось мгновенно переворожить свою жизнь и вспомнить как он раньше относился к детям вообще. Действительно ли он когда-нибудь хотел иметь ребенка. А если хотел, почему не пожелал взять приемыша из детского приюта…

– Вы говорите усыновить? – Повторил свой вопрос Крестелевский.

– Мне показалось, вы человек одинокий… И добрый…