Пекинский узел

– Это уловка и не больше, – обвинил его в хитрости Су Шунь. – Если мы отказались от вашего оружия, значит, нам и ваши люди не нужны. – Он демонстративно стал обмахиваться веером, точно отгонял назойливую муху. – Чушь и вздор!

– Идея предложить российское оружие Китаю принадлежит не мне, а графу Путятину, который имел честь беседовать с вами в прошлом году.

– Забудьте об этом, – отмахнулся веером Су Шунь.

– Рад бы, но десять тысяч винтовок и более полусотни тяжелых орудий новейшего образца, отлитых на лучших заводах России, уже приготовлены для передачи Китаю. Я не знаю, по чьей воле арсенальные обозы застряли на границе.

– Если я скажу, что по моей, вас это успокоит?

– Вполне, – резко ответил Игнатьев. – Баба с возу – кобыле легче. Это можно не переводить, – подсказал он драгоману. – Но меня возмущает то, что вы намеренно выставляете меня чуть ли не самозванцем и мошенником в глазах Верховного Совета. Не я составлял Тяньцзиньский договор, не я подписывал Айгунский. Почему же вам, господин Су Шунь, взбрело в голову видеть во мне не друга, а врага китайского народа? Разве я имел в виду унизить богдыхана? Нет и тысячу раз нет, – с этими словами он достал карманные часы и посмотрел на циферблат. Говорили они битый час и все безрезультатно. – Лучшим подтверждением моих чистосердечных намерений является и то, что я отказался от аудиенции богдыхана, прекрасно сознавая, насколько он загружен государственными делами в эти тревожные дни, когда мятежники на юге готовы захватить Шанхай, а французы и англичане пытаются навязать Китаю свою волю. И что толку занимать внимание императора своей скромной персоной, когда Айгунский трактат…

– Забудьте о нём! – перебил его Су Шунь и тотчас добавил, что человеку без статуса полномочного представителя России не подобает затрагивать вопросы дипломатического свойства. – Вы непосланник, вы начальник кучки офицеров, и будет лучше, если вы покинете Китай!

Игнатьев спрятал часы и с деланой покорностью обратился к Су Шуню:

– Если дело обстоит так, что вам нужны необходимые бумаги, подтверждающие моё право вести переговоры от имени русского царя, я предоставлю их довольно скоро, но, быть может, нам есть смысл начать переговоры заранее? И прошу вас, не теряйте самообладания. – Покидать Китай он не желал.

– А мы и не теряем, – сложил веер министр налогов. – Как вам известно, я не потерплю, чтобы кто-либо из правительства снизошел до разговора с вами, тем более по столь щепетильному и важному делу, как урезание карты Китая. Мало того, я потребую установить за вами негласный надзор и, если это будет нужно, взять под стражу, как провокатора и шантажиста! – Его голос сорвался на крик, и он снова раскрыл веер. – Справедливость моих требований очевидна: ваша назойливость пугает.

– Смените тон, он слишком груб и неприличен. Вы можете просить меня отсрочить утверждение Тяньцзиньского договора, с этим я согласен, но я протестую против той формы, в которую ваша просьба облачена.

– В самом деле, – робко заикнулся кто-то из помощников Су Шуня, – господин Игнатьев действует не от себя и в связи с этим…

– Замолчите, – прошипел Су Шунь. – Я даже слышать не хочу о его праве на переговоры. Людей лживых надо обрывать: сами они умолкать не умеют!

Это уже было явным оскорблением. Николай проглотил обиду и начал говорить так, словно пытался загладить свою вину, не будучи в ней уверенным:

– Вы ошиблись в оценке моих слов, но это не предмет для разговора. Людям свойственно блуждать в потёмках. Надеюсь, придёт время, и вы сами задохнётесь в своей неправоте: она смердит, как выгребная яма.

Татаринову стоило труда перевести эти слова, как можно мягче, и он обошёлся иносказанием:

– Надеюсь, придёт время, и вы сами поймете, что сорные травы тоже цветут.

Видя, что фаворит богдыхана молчит, Игнатьев продолжил:

– Вы с таким же успехом могли оказаться в моём положении, направь вас император в отсталую Корею или в недоразвитый Вьетнам.

Глаза Су Шуня потемнели.

– Вы хотите сказать, что по отношению к России Поднебесная империя столь же ничтожна, сколь ничтожны Корея и Вьетнам? Вы это хотите сказать?

Он задохнулся от гнева.

Николай возразил:

– Я хочу сказать, что вы превратно понимаете мою благонамеренность. Я человек военный и исполняю приказы. Оружие вам передаётся бескорыстно. – Он провел рукой по подлокотнику кресла, ощутил фактуру ткани, обвел пальцем узор. – Если отвергать добро, погаснет солнце.

Этот довод заставил его противника задуматься.

Разговор прервался. Воцарилось молчание.

Можно было ожидать, что беседа потечет по новому руслу с большим дружелюбием, но, к сожалению, министр налогов прищурил свои узкие глаза и, не обращая внимания на шепот помощников, жестко произнес:

– По мне, пусть лучше затмится светило, нежели будет унижено достоинство Китая. Ни о каком взаимопонимании и речи быть не может, если вы не признаете существующих границ.

Игнатьев вскинул брови:

– Кто вам сказал, что мы не признаём? Мы просим вас определить границы. Не на словах, на деле – на бумаге. Для этого и был составлен графом Муравьёвым Айгунский пограничный трактат. Осталось лишь перенести на карту, утвердить и всё! – Он широко улыбнулся, но в ответ увидел злобную гримасу.

– Вы не глупец и должны понимать, что земля Поднебесной империи – это Срединное царство, а Россия всего-навсего окраина, – тщательно подбирая слова, проговорил Су Шунь. – Вам должно быть известно, что без причины нет следствия. Пекин никогда не допустит, чтобы хвост махал собакой.

– Вы допускаете…

– Я ничего не допускаю, – прервал его Су Шунь. – Я считаю своим долгом сохранить могущество и целостность Китая…

– А кто против?

– …и не потерплю желание унизить мой народ!

– Позвольте, – как можно спокойнее стал говорить Николай, хотя обида закипала в сердце, выплескиваюсь через край. – Всё дело в том, что это вы нещадно унижаете меня, и все мои попытки урезонить вас лишь раздражают вашу милость.

– Я убеждён, – с холодной яростью глянул Су Шунь, – что вы только затем и въехали в Пекин, чтобы отсюда помогать вредить Китаю англичанам и французам.

– Каким образом? – поразился его логике Игнатьев. – И с какой такой стати?

– Вы не понимаете?

– Нет.

– Тогда я объясню. Вы воевали с Англией и Францией и проиграли войну!

– Ну и что?

Су Шунь посмотрел на свой веер.

– А то, что с тропы войны люди сворачивают на тропу разбоя.

– Скажите это Англии и Франции. Или вы видите в русских разбойников?

– Да, – мрачно отрезал министр. – Вы потерпели поражение, значит, подчинились чуждой воле. В вашем случае Россия подчинилась Англии и Франции и, разумеется, теперь обязана всецело помогать им в их войне против Китая, против моей родины и моего народа. Злую собаку прокормишь, а соседа – нет. Может, вы и не хотите, но вас побили, а побитый помнит палку: боль имеет воспитательное значение. Теперь вы действуете по указке: требуете передачи вам части наших земель. Какая низость! – негодование вновь заклокотало в его горле. – Быть униженным и унижать другого!

– Да чем же это вдруг Россия унизила Китай? – воскликнул Николай и недоуменно развел руками. – Своим добрососедством?

– Добрые в клятвах не нуждаются, – гневно ответил Су Шунь. – Вы проиграли войну и предлагаете свою помощь нам – это ли не унижение?

– Мы предлагаем…

Фаворит богдыхана его не слушал, говорил своё.