Неизвестная. Книга первая

– Вы о чем?

– О вашей лекции.

– И откуда вы знаете про Дюн Хор?! – из полутьмы коридора на свет вышел товарищ Кузминкин.

Барченко сверху вниз оглядел моряка, бросил быстрый взгляд на Владимирова.

– А вы, товарищи, собственно, кто?

И они оба, не сговариваясь, выдохнули:

– ЧК!

И удивленно посмотрели друг на друга.

– Что же… – понимающе кивнул Барченко и покрепче перехватил сверток с едой. – Пойдемте.

– Вы не так поняли, – Константин поправил мичманку. – Мы… Вы где живете?

– Я? – Барченко пожал плечами. – Мы с женой сейчас квартируем в буддийском дацане…

– Тот, что на Приморском? – деловито спросил Кузминкин.

– Точно так, в Старой Деревне, – кивнул офицер и добавил: – Там не так голодно.

– Это часа два ходу, – Владимиров шагнул к двери. – Александр Васильевич, позвольте вас сопроводить.

– У нас тут кое-какие вопросы имеются, – деловито сказал Кузминкин.

– Что ж… извольте.

*****

Изнуренный тревожным ожиданием, город старался забыться в коротком сне, чтобы хоть на мгновение задавить в себе мысли о еде и страхе за завтрашний день. Красный террор и беспросветный, ставший хроническим голод загнали обывателей в норы квартир. Тех, кто еще остался. Тех, кому некуда было бежать. Пусто было той ночью на Лиговском, и на Выборгской набережной было пусто.

Словно мираж, словно невероятный морок, как вспышка памяти в затянувшемся кошмаре реальности, прямо посредине пустой темной мостовой непринужденно и даже несколько вальяжно вышагивал бравый офицер и что-то оживленно рассказывал, подкрепляя свои слова широкими жестами. Рядом с офицером шел молоденький мичман, который с восторженностью щенка смотрел на офицера, кивал, соглашаясь со сказанным, и изредка поглядывал на третьего спутника – бравого моряка. Моряк так же внимательно слушал говорившего, изредка пытался вставить какое-то слово, но когда ему представлялась такая возможность, только раздувал щеки и многозначительно вздыхал.

Ночь оказалась теплой и казалась бледной от полной луны. И зачем фонари, когда и так светло? До буддийского храма они шли долго. От клуба революционных моряков, с Лиговского до дацана было всего километров десять, но они не спешили.

Разговор оказался интересным. Так бывает, когда кто-то увлечен, а слушатели готовы воспринимать его идеи. И словно не было пятичасового выступления в клубе, словно не было голодного, злого города вокруг. Речь Барченко увлекала Костю и Кузминкина в такие неведомые дали, что все вокруг теряло значение и очертания.

Александр Васильевич прижимал левой рукой скромный краснофлотский гонорар, а правой широко размахивал, будто хотел наглядно продемонстрировать слушателям всю мощь забытых знаний древних цивилизаций…

– …представьте себе воздушные корабли, – рассказывал Барченко, когда они подошли к Смольному собору. – В древнем трактате «Виманика шастра» есть подробная инструкция по их созданию и управлению. Воздушные суда, там они называются «виманами», были огромными летающими крепостями…

– Вот бы такой, да на стражу революции! – вырвалось у Кузминкина.

– Именно! – рубанул рукой воздух Барченко.

А Константин вдруг содрогнулся всем телом и выхватил из кармана револьвер.

– А ну, бросай пукалку, контр-р-ра! – раскатисто раздалось из темной подворотни.

– Они меня точно убьют, – спокойно сказал Владимиров и выпустил три пули в темноту.

Хлесткое эхо разнесло звук револьверных хлопков по набережной, и почти сразу в ответ вспыхнул и гулко саданул по барабанным перепонкам выстрел трехлинейки.

Пуля звонко ударила в литое ограждение парапета и ушла в сторону реки. Кузминкин схватил Барченко за рукав и потянул его на мостовую. Александр Васильевич сграбастал революционного моряка и завалился наземь, прикрывая того своим телом. Сверток с хлебом и селедкой вывалился из рук, но Барченко не обратил на это внимания.

Владимиров упал на живот, перекатился и снова выстрелил.

– Ах, мать твою так! – раздалось из подворотни и снова бабахнуло.

– Что?! Не нравится?! – злобно рявкнул мичман, сделал кувырок вперед и с колена еще дважды жахнул в темноту.

Он еще нажал на спусковой крючок револьвера, но курок лишь лязгнул металлом об металл. Барабан револьвера был пуст.

– Не стрелять! – выбравшись из объятий Барченко, громко заорал Кузминкин. – ЧК!

– Какая на хрен «ЧК»?! – раздалось из подворотни.

– Такая! – крикнул моряк и рванул из-за пазухи мандат. – ЧК! Уполномоченный я!

– И документ есть?

– Вот же. Мандат.

– Да что ты их слушаешь? – Костя трясущимися пальцами поспешно засовывал в барабан револьвера непослушные патроны.

Один вывалился-таки из его рук, прокатился по мостовой и остановился перед носом лежащего на животе Барченко.

– А чего тогда стреляете?!

– А вы?

– Дык… оно…

– Выходи на свет! – Владимиров справился с револьвером.

– Еще чего! – послышалось в ответ из подворотни. – Вы у меня под прицелом. Дернетесь – перестреляю как кутят.

– Ах, ты… – Константин взвел курок.

– А тебя, мичманок, первым порешу, падла!

– Погоди, – остановил Владимирова Кузминкин и встал в полный рост. – Слышь! – крикнул он в темноту. – Тебя часом не Митрохой зовут?

Некоторое время никто не отвечал. Наконец, послышалось: