Просветленные не ходят на работу

БУСИНЫ НА ЧЕТКАХ

Нельзя начать новую жизнь, не отказавшись от прежней хотя бы частично.

Невозможно положить что-то новое в шкаф, забитый рухлядью, сначала нужно что-то оттуда убрать.

Первый шаг может быть символическим – избавление от фрагмента личной реальности, не имеющего ценности, от предмета, что давно не нужен, но хранится по каким-то сентиментальным соображениям или просто потому, что до него сто лет не доходили руки.

Нужно создать маленький кусочек пустоты, что послужит катализатором перемен. Крохотная жертва не возымеет эффекта, но и перебарщивать не стоит, излишне резкие телодвижения на начальном этапе способны только навредить.

* * *

Тысячи привязанностей к людям, вещам, животным мешают нам быть свободными, и первый шаг к избавлению от этих «корней» – осознать их наличие.

Все, на что мы по собственной воле тратим свободное время, должно быть рассмотрено заново с точки зрения того, насколько эти вещи ограничивают нашу свободу: хобби, домашние животные, соцсети, коллекции, пустой треп по телефону, телевизор.

Нужно составить список таких привязанностей, и лучше в письменном виде.

А затем наблюдать за своими «корнями», отмечать, каким образом, когда, насколько часто проявляет себя каждый из них. Ни в коем случае не стоит осуждать себя за потакание слабостям, за неспособность победить их сразу, и не пытаться бороться с ними напрямую, в лоб.

Это верный путь к поражению и разочарованию в себе.

* * *

Помогать другим может лишь тот, кто сумел помочь самому себе.

Человек не в силах предсказать последствия собственных поступков, которые он считает добром. Поэтому в чужую жизнь нужно вмешиваться предельно аккуратно, а по возможности лучше не вмешиваться вообще.

Для начала нужно навести порядок в своей.

Глава 2. Дыхание смерти

Я вспотел до такой степени, что веревка выскальзывала из мокрых пальцев.

Чтобы затянуть узел, мне понадобилось ухватить ее зубами и потянуть так, что челюсти хрустнули. Зато потом я смог испустить полный удовлетворения вздох и откинуться назад, созерцая творение рук своих.

Место хлипкого бревнышка, что не выдержало моей тяжести, заняли два куда более толстых и надежно скрепленных друг с другом.

На то, чтобы срубить деревья, лишить их веток и сделать все остальное, у меня ушло целое утро. Я заработал еще несколько мозолей вдобавок к старым, не успевшим зажить, получил тройку царапин, но ничего, к собственному удивлению, себе не отрубил.

– Хорошо сделано, – сказал брат Пон, непонятно откуда появившийся у меня за спиной; когда я оглядывался пару минут назад, рядом никого не было.

– Как вы ухитряетесь ходить так бесшумно? – спросил я, обернувшись.

– Грохот создает то барахло, что носишь внутри. Пустота рождает безмолвие, – отозвался монах. – Пойдем, тебя ждет еще одно важное дело… не бойся, копать или рубить не придется.

Шагая за ним в сторону храма, я размышлял, какую пакость он мне уготовил…

Прополку маленького огородика, что спрятался за храмом? Поход за водой? Таскаться за ней нужно к источнику, примерно за километр, а ведра носить, используя что-то вроде хорошо знакомого всякому русскому коромысла.

Мутную жидкость, что текла под боком, в Меконге, не стал бы пить и усмиряющий плоть аскет.

Хотя нет, все емкости мы наполнили на рассвете, по холодку, и они не могли опустеть…

Что еще? Помощь на кухне? Новый поход в деревню?

– Смотри сюда, – с казал брат Пон, когда я положил топор в сарай к прочим инструментам. – Хватит тебе совершать подвиги телесные, настало время перейти к духовным… Видишь колокола? Ты должен обойти храм по ходу солнца, позвонив в каждый. Потом вернешься ко мне и скажешь, сколько их.

Задание выглядело настолько простым, что я заподозрил подвох.

– И все? – уточнил я.

– Да, и все, – вид у монаха был невинный, как у ребенка, еще не выучившегося лгать.

Петля из колоколов, развешенных в ряд под узким навесом, окружает многие тайские храмы. Я не раз видел верующих, которые совершали обход святилища, ударяя по каждому и шепча молитву.

Но зачем этим заниматься мне?

Ладно, брат Пон обещал, что будет объяснять все, пусть кое-что и не сразу…

И я принялся за дело… Бомм – первый колокол, бомм – второй, бомм – третий… Примерно на пятом я заметил, что они хоть одинаково старые, потускневшие от времени, а некоторые со сколами и трещинами, но все разные – одни побольше, другие поменьше, с орнаментом или без, в форме тюльпанов или напоминающие гильзы от снарядов.

Бомм… бомм… бомм… сто пять.

Подойдя к навесу, под которым сидел брат Пон, я озвучил получившееся число.

– Нет, ты ошибся, – сказал он. – Попробуй еще раз.

Я нахмурился, проглотил возражения и зашагал обратно.

На этот раз вышло сто восемь – насколько я помнил, священное для буддистов число.

– Ты ошибся, – разочаровал меня брат Пон. – Попробуй еще…

Третья попытка принесла мне результат в сто четыре.

Узнав, что и это неверно, я просто закипел от ярости.

– Почему я должен считать эти дурацкие колокола?! – выпалил я, сжимая кулаки. – Какая от этого польза?

– Чтобы извлечь пользу, ты должен выполнить задание, – монах не обратил внимания на мою вспышку, голос его остался ровным, а лицо – бесстрастным, как у статуи Будды.

Я едва не зарычал…

Проклятые колокола словно издевались надо мной, их очертания сливались, казалось, что я не иду, а стою на месте, а мимо проплывают эти уродские медные штуковины. Я пробовал загибать пальцы, отсчитывая десятки, но в какой-то момент сбился, и пришлось начинать снова.

Еще две попытки, и если одна вновь закончилась сто пятью, то вторая дала совершенно невероятный результат в сто двадцать. С ним я даже не стал подходить к брату Пону, а двинулся по очередному, непонятно уже какому кругу, но почти тут же остановился, сам не зная почему.

Ярость и раздражение, только что заполнявшие меня, как говорится, по горлышко, отступили. Я осознал, что понемногу вечереет, из джунглей долетают обезьяньи вопли, а где-то очень далеко визжит бензопила.