Блюз

Бойцы замялись и молчали с минуту. В какой-то момент один из них тихо и решительно сказал своим парням:

– Этих – держите на мушке… я – сейчас приду.

Он удалился, но уже через минуту вернулся и привёл с собой человека в грязном и потрёпанном офисном костюме. Это был проводник одного из их поездов, прибывших сюда из Петербурга. Он взял толстый блокнот и сказал:

– Пароль на вашем поезде! Какой был пароль?

– «Ридикюль, набитый кокаином!» – Загудела толпа вместе с Токаревым и Джазменом.

Человек в костюме долго вглядывался в свой блокнот и листал страницы, а потом сказал:

– Верно! – Его ребята опустили оружие. – Добро пожаловать в Петроградскую бригаду! Чувствуйте себя, как дома!

VI.

Никто не знал, откуда в блокноте у петроградского проводника появились записи паролей всех поездов. На следующий день партизаны в отряде Джазмена шептались:

– Знаешь, на чём сюда петроградские приехали? – Говорил кто-то из них. – На Сапсанах!

Поезда Сапсаны на солнечных батареях – последнее слово техники. Последнее – во всех смыслах этого слова.

«Петроградских» на тот момент по всему подземелью бродило около десяти тысяч человек. Они попали сюда через вход на северной стороне пригорода. Это была одна из самых больших и дисциплинированных бригад на всей территории России. Больше была только Московская бригада, правда, об её численности в это время никто не знал.

«За Уралом бригад нет вообще, – продолжал Токарев своё Послание Наследникам Мира, – все территории до самой восточной границы гибнут от капризов погоды. Недавно на Тюмень упал ещё один спутник; в Сургуте, непонятно откуда, взялись сумасшедшие торнадо. Там людям не до войны. Климатические пояса расположились чёрт знает как – в хаотичном порядке.

Наш отряд в составе Петроградской бригады на данный момент времени находится в подземном городе под Владимиром. Некоторые проводники показали нам несколько выходов наружу. В день атаки бригада разделится на три части, и один отряд будет выходить куда-то на Октябрьский проспект, второй отряд – на улицу Большая Московская, а мы – количеством в три тысячи человек – будем толпиться у выхода на Соборную площадь.

Если всё идёт по плану (который никто не утверждал), то сейчас – Московская и многие другие бригады уже должны были взять город в кольцо. Там – десятки тысяч партизан. Они располагаются в глубоких лесах вокруг города и прячутся от пролетающих мимо патрульных вертолётов. А мы – сидим здесь, под землёй, на глубине ста метров, и наша одежда – преимущественно, тёмных тонов. Да, вот и мы – Чёрные Всадники Апокалипсиса, время которого придёт десятого июня в два часа дня по Московскому времени. Стоит ожидать ещё одного пришествия Иисуса».

– Мы не имеем никакого пъедставления о владимиском ганизоне. Их может быть тысяча человек, может быть и миллион! – Распинался перед Джазменом один картавый проводник. – Въемя атаки – четынадцать ноль-ноль, значит, нам нужно выходить на два часа позже.

– Кстати, у наших парней из других бригад наверняка имеется артиллерия, – голосом профессора МГУ продолжал кто-то ещё, – так что сначала они проведут артиллеристскую зачистку.

– Ладно, – согласился Джазмен, – как хотите. Пойдём в четыре часа.

Наступило десятое июня. На улице крепчал мороз, а в подземелье партизаны готовились к выходу: собирали силы и мысли воедино. Часы Токарева показывали тринадцать часов, пятьдесят девять минут. Где-то в коридорах под Соборной площадью Джазмен играл на чужой гитаре свои песни. У него оставалось ещё целых два часа спокойствия.

Стрелка на часах плавно перекатилась на два часа дня, и снаружи из вентиляции начал доноситься сумасшедший грохот. Петроградский проводник не ошибся – у партизан была артиллерия. Всё подземелье замерло и прислушалось. Подземелье нервно дрожало. Джазмен остановился на полпесни и начал другую. Он пел:

Дождь начинал сначала

Лупить сквозь бетонную арку,

Город курил устало

Свою заводскую марку.

Это была песня «Квартета им. Достоевского». Одна из самых легко воспринимавшихся его песен. Теперь её можно было назвать стопроцентным андеграундом.

Кеды совсем стоптали,

И люди пошли босыми,

Они убеждённо считали

Иконы Земли – Святыми!

Там, наверху, надо всем брал верх кромешный Ад: никто в городе не был готов к массивному наступлению. Старенький кинотеатр «Русь», улицу Комисарова, Егорова, Суздальский проезд стирали с лица Земли. Люди метались из стороны в сторону, из их ушей текла кровь; многие – погибали в завалах, так ничего и не успев понять. Ракеты и мины падали на дома, дома падали на людей. За городом работал ракетный комплекс «Нептун 20…»

Дождь окропил завалы

Улиц и небоскрёбов,

Город курил устало

Трубы своих заводов.

Дождь из ракет и миномётного огня – ещё один каприз природы. Скрыться было негде.

Тучи опять смыкались,

Дождь уходил за крыши,

Наши следы смывались,

Мы становились чище!

Разбивались памятники культуры и кладбища – вдребезги. Уничтожались все следы человечества. Чёрным дымом горел лакокрасочный завод.

Дождь- священник,

кропи по углам и капотам машин,

По пачкам денег,

и смой все следы от моих мокасин,

В понедельник,

начнётся новая жизнь, в тёмных сумерках дрожь…

Дождь-священник,

спаси нас от прошлого.

Правительственные войска, коих было в городе около двадцати тысяч человек, давали ответные залпы из тех же ракетных комплексов и высылали за черту города вооружённые вертолёты. Все бегали и копошились… бегали друг по другу и рыдали от безысходности. Город накрыла паника и непроглядное облако дыма – люди падали в Вечность.

Ливень лупил сильнее,