Последний пионер

Во время тихого часа отпросился в туалет и набрал полную горсть муравьев. Муравьи облюбовали туалет и сколько их не пытались извести, не исчезали. Они-то и стали моим орудием мести. Наловил их, вернулся в комнату и подкинул в кровати тем, кто больше всего меня третировал, затем лег в свою кроватку и притворился спящим. Через несколько минут раздался первый крик, потом второй. Вскоре кричали все, кому я подкинул муравьев. Оказалось, что муравьи кусачие, я-то рассчитывал, что они просто вызовут щекотку…

Хулигана вычислили быстро и влетело мне капитально. В детсаду наказали, не пускали во двор играть, а дома вдобавок к этому в угол поставили. Но наказание того стоило – больше никто не осмеливался надо мной глумиться. Зауважали новичка, стали со мной дружить. А в детский сад вызвали работников санэпидемстанции. Больше в туалете муравьев не было, вытравили. Мне их было жаль, чувствовал себя виноватым. Они погибли по моей вине…

Зимы я после 1985 не видел все детство, зато летом отрывался по-полной. Сколько зеленых яблок было съедено с солью, не сосчитать. Все яблони в округе обдирал с пацанами. Родители ругались, говорили: «Ну дождитесь, когда они созреют. Что ж вы их кислыми едите?» А нам все нипочем. Хотелось-то именно кислых недозрелых яблок с солью. Это же круто! Потом день не слезаешь с горшка, слушаешь нотации родителей и… опять идешь срывать незрелые яблоки.

А сколько было выпито «вишневки»… Что такое вишневка? Это самодельный вишневый нектар. Берешь бутылку от Пепси-Колы, набираешь в нее вишни, добавляешь воду, срываешь с любого дерева тонкую веточку и как ступой орудуешь ей. Надо раздавить вишню и перемешать с водой. Пара минут и готова вишневка. Кисленькая такая, вкусная. Отлично утоляет жажду. А если оставить ее на несколько дней в холодильнике, то немного забродит и начинает пьянить. Пацаны постарше пили именно такую, а мы – мелкота, только свежую. Забродившую у нас тут же отбирали «старшие».

Дни напролет летом проходили во дворе. То пионерский костер устроим, то самодельные воздушные змеи запускаем, то в лянгу играем, то в ашички, то в ножички. Даже в Ташкенте новое поколение не знает, что такое лянга и ашички. Игры моего детства ушли в небытие. Может внукам будет интересно, во что играли их дедушки и бабушки, нашим же детям интереснее компьютерные игры.

Нашел в интернете толковое описание лянги, сам бы так четко не сформулировал. Цитирую: «Лянга» – лоскуток шкуры с пришитой к нему пластинкой свинца». Чем толще шкура и чем длиннее мех, тем лучше. Толстая шкура дольше держит свинец, не рвется, а за счет длинного ворса лянга дольше парит в воздухе и не так больно бьет по ступне. Играли ей примерно так, как чеканят футбольный мяч. Называлось это «набивать лянгу». Кто больше раз набил, тот и выиграл. Ругали пацанов за лянгу и дома, и в школе. Стращали грыжей и другими болячками, а мы продолжали играть. Испортилась лянга, срочно начинаешь искать шкуру. Старая меховая шапка, воротник или шуба родителей были настоящим сокровищем – можно много лянг сделать. Мастером лянги я не был, больше любовался на пируэты в воздухе более опытных и талантливых мастеров этой игры. Мне больше давалась игра в ашички, тут я был в своей стихии и мог играть от рассвета до заката, без перерыва на обед.

Ашичка – это прямоугольная косточка из коленного сустава задней ноги барана. Ими играли так: на земле рисуется квадрат, в центре которого (по линии) выставляются ашички меньшего размера чем биток. Цель простая – выбить ашички из квадрата. Все что выбил – твое.

Битки были крупнее, их красили лаком для нарядности и чтобы дольше служили, не стирались грани. Те ашички, что стерлись котировались низко и назывались «хряпуны». Их нельзя было обменять и многие отказывались принимать их в игру.

Мамин лак для ногтей уходил мигом, на покраску ашичек. Мамы пацанов со всей округи ворчали, обещали наказать, но прощали нас за «хулиганство». Дома появлялся новый флакончик с лаком и опять уходил не на мамины ногти, а на мои ашички.

Часто ловили мошенников, которые сверлили дырки в битках и заливали в них свинец. Так биток становился тяжелее, легче вращался между пальцами перед ударом и летел быстрее обычной ашички. Поэтому перед игрой друг у друга осматривали, ощупывали битки. Особое подозрение вызывали битки густо намазанные темным непрозрачным лаком. Если слишком тяжелый, биток у владельца отбирался на экспертизу, которую проводили на месте, с помощью перочинного ножа. Лак соскабливался, если свинца нет – играй, если есть – беги, пока не наваляли.

В 1987 я впервые оказался в России. Мы с мамой гостили у деда в Подмосковье, ездили в Москву на экскурсии и по магазинам. Красная площадь и Кремль не особо интересовали, меня манили Царь-пушка и Царь-колокол. Был от них в полном восторге. Они казались такими огромными, я рядом с ними ощущал себя лилипутом.

Но самый большой восторг был от ВДНХ и Детского мира. На ВДНХ облазил весь павильон «Космос», забирался в самолет, стоявший рядом с павильоном. Сидел за штурвалом и представлял, что я – пилот. А рядом стояла ракета и, смотря на нее, мне так хотелось поскорее вырасти и стать космонавтом.

Детский мир просто ошеломлял. Он был больше всех детских магазинов Ташкента, вместе взятых. Хотелось весь его купить, но детские грезы разбивались о строгие мамины слова: выбери что-то одно. И я выбрал. Мама купила мне детский игрушечный кегельбан. Говоря современным языком – боулинг. Он был просто огромный и занимал половину спальни. Но как же здорово было в него играть…

С дедом мы ходили на рыбалку, он подарил мне бамбуковую удочку. На речке было так тихо, спокойно. Можно было часами сидеть с удочкой и ждать клева. Точнее, клев-то был, просто у меня не хватало терпения и начинал подсекать слишком рано, рыба срывалась с крючка. Но под конец отпуска пообвыкся, что-то стало получаться. Представляю, какой сияющий вид у меня был, когда приносил маме лично пойманного пескарика. Меня распирало от радости, ведь я принес домой добычу, ужин.

Ходили мы с дедом и в лес по грибы. Он собирает сыроежки, я же – поганки. Почти все, что тогда собрал, пришлось выкинуть. Жаль было трудов, но не травиться же… Я предвкушал как будем есть на ужин картошку с грибами. Запах от сырых грибов стоял сногсшибательный.

Но вот незадача, пока готовился ужин, мне все меньше хотелось есть. Грибы я уже видеть не мог, есть их тоже не смог. Чувствовал, что меня от одного их вида выворачивает наизнанку. Поклевал картошку и пошел спать. Лишь годы спустя я понял, что тогда случилось. У меня аллергия на запах грибов при термообработке. Когда их жарят, варят, парят появляется специфический запах, от которого я задыхаюсь.

Много лет прошло и не помню уже, как в 1987 обстояли дела с продуктами в подмосковном городке, где жил дед. «Колбасные» электрички были, это точно. Но не помню, чтобы был тотальный дефицит. Были продукты на прилавках и хозтовары в продаже были. Ассортимент конечно был не такой богатый, как в столице, но жить было можно. С голода никто не помирал и без штанов не ходил.

Зато хорошо помню, что в местных продуктовых магазинах стояли банки с березовым соком. Для меня это была диковинка, в Ташкенте его не продавали. Приятный сок, с кисло-сладким очень легким вкусом. Когда стояли жаркие деньки, отлично утолял жажду. Понравился он мне тогда. Очень жаль было, что в Ташкенте его не достать.

Годами позже, когда я переехал в Россию, с удивлением обнаружил, что березовый сок больше не производится и не продается. Берез много, сок они дают как и прежде, а в продаже его нет. Странно и совершенно непонятно. Полтора десятка лет уже живу здесь, а так ни разу больше его и не увидел в магазинах. Может плохо искал, но вот честно, не помню, чтобы он мне попадался на глаза. Ни в больших магазинах, ни в малых. Это удивляет, откровенно говоря. Неужели частный бизнес не считает перспективным возобновление его производства? Целые поколения на нем выросли, помнят его вкус. Вряд ли производство безумно сложное и дорогое. Так почему его нет? Для меня это загадка.

Лето прошло, наступила осень, и я пошел в школу. Первый раз в первый класс. Шел и думал: «Я теперь не маленький, я в школу хожу!» Мне нравилось учиться, особенно хорошо давались математика и русский язык. Мама дома занималась со мной перед школой, и я умел хорошо читать и считать. Пока одноклассники учились читать по слогам, я уже умел читать по словам. Выпендривался самым наглым образом. Каюсь, грешен.

Потом нас приняли в октябрята. Какое это было счастье! Какая гордость! Мы учили песни, маршировали. Наш класс занял какое-то призовое место на городском слете октябрят. Как же нам завидовали сверстники из параллельных классов, а мы усерднее репетировали марши, чтобы на следующем слете победить, стать первыми. И спорили, кто первым из класса станет пионером

4. 1988. «Яблоки на снегу»

В майские праздники того года я попал в чешский Луна-парк. Чехословакия была далеко, но чешский парк совсем рядом, в моем родном городе. Луна-парк появился в Ташкенте еще в 70-х и занимал часть парка Тельмана. Он был сезонным, чехи приезжали весной и уезжали осенью. По выходным парк Тельмана напоминал самый настоящий муравейник. Мелкота чуть не силком тащила туда родителей, ради аттракционов и жвачки Pedro.

Аттракционы были просто шикарные, по тем временам. В других парках не было ни комнаты страха, ни американских горок, а здесь и то, и другое, и еще куча всего. В комнату страха и на американские горки меня не пустили родители, ибо мал слишком. Пришлось довольствоваться аттракционами «для малышей». Так хотелось туда… Туда, где визжат от восторга и страха, откуда все выходят радостные и возбужденные. Они там, а я здесь, на детской карусели. Обидно…

Я был раздосадован до предела. Столько времени мечтал попасть в этот парк, а тут такой облом. Вид у меня был самый жалкий и несчастный. Родители сжалились надо мной и предложили компромисс – в комнату страха и на горки отведут, когда исполнится 10 лет, а пока карусели и жвачка Pedro.

В магазине продавались жвачки, но только советские. Они назывались «Ну погоди!» и были так себе, невкусные. Pedro же были мечтой всех ташкентских мальчишек. Стоила жвачка целых 60 копеек, для меня – целое состояние. Долго упрашивал родителей купить не одну жвачку, а две. Когда уговорил, сиял от счастья. Ведь одну можно сохранить до понедельника и принести в школу.

Нас с первого класса учили всем делиться. Если кто-то что-то принес в школу, надо поделиться с одноклассниками. Это был закон для всех. Куличи, чак-чак и даже жвачки. Я уже не помню, на сколько кусочков мы расчленили бедного Pedro, сколько было желающих его отведать. Помню только, что кусочки были крохотными.

Зато дома меня ждала целая жвачка. Ее открыл еще в Лунапарке и жевал дня четыре точно, если не больше. Жевал бы и дальше, да только она стала разваливаться на части. Сначала пропал вкус и я раз за разом сыпал на нее сахар. Затем исчез алый цвет и она стала бледно-розовой. Пробовал натереть свеклой, отчего она окрасилась в фиолетово-сиреневый. Но и это не спасало, краска быстро сходила. Сходила с жвачки, но приставала к языку. А потом она стала распадаться на части и бабушка выкинула ее в мусорку, пока я играл во дворе.

Возвращаюсь домой, а жвачки нет. Поднял шум, спрашиваю: «Где жвачка?» Бабушка показала, где. О нет! Мое сокровище, моя прелесть лежит в мусорном ведре. Сердце кровью обливалось, чуть не заплакал. И смех и грех…

Тем летом мы с мамой отдыхали в Костромской области, на базе отдыха «Ветлуга». Страна менялась, в российской глубинке уже сложно было достать дефицит, что для меня, приехавшего из зажиточной Узбекской ССР было чем-то непостижимым. Но еще больше та поездка мне запомнилась песней «Яблоки на снегу», доносившейся из каждого приемника. Да что там из приемника, казалось, что каждый утюг и кипятильник навзрыд исполнял этот хит. Подними меня посреди ночи, скажи чтобы спел «Яблоки на снегу» и я спою. Она въелась в подкорку мозга.

По возвращении с базы отдыха произошло событие, которое потрясло меня – восьмилетнего пацана, до глубины души. 31 августа в Ташкенте пошел дождь. Вам смешно это читать, а для меня это было нечто сродни Апокалипсису. До тех пор я никогда в Ташкенте летом дождь не видел. Для меня нормой было – в апреле отшумели грозы и до конца сентября сухо. На том и рос. а тут посреди дня набежали тучи и начался ливень. Как сейчас помню те ощущения – растерянность, испуг. И ожидание чего-то плохого, очень плохого. Жизнь покажет, что те ощущения были не напрасно, но это будет потом, а пока, жизнь дарила последние беззаботные месяцы счастливого советского детства.

Осенью была Олимпиада в Сеуле. Это была первая олимпиада, которую я запомнил. Сборная СССР рвала всех в лоскуты. Моя двоюродная сестренка начала заниматься спортивной гимнастикой и мне понравился этот вид спорта. Поэтому старался не пропускать ни одной трансляции из гимнастического зала олимпийского Сеула. Что творили наши гимнастки и гимнасты, дух захватывало от их пируэтов.

Поскольку сестренка занималась гимнастикой в «Трудовых резервах», то персонально болел за Светлану Богинскую. Она была кумиром всех девчонок из «Трудовых резервов» в Ташкенте. И моей сестренки тоже.

Еще смотрел трансляции по легкой атлетике. Я сам неплохо бегал и физрук постоянно твердил, что мне надо развивать этот дар. Желание заниматься у меня было, но подводило здоровье – очень часто простывал. В секции же требовали справку из поликлиники об отсутствии болезней за несколько месяцев. Мне такую справку никто дать не мог. По той же причине не брали в секцию по плаванию. Наверно можно было решить вопрос взяткой, но родители были иначе воспитаны. Взяток давать не умели. Да им это даже в голову не приходило.

Я обо всем этом не думал, просто смотрел Олимпиаду и болел за наших. Отчаянно болел за Сальникова, который принес сборной СССР золото в плавании. Болел за наших бегуний, за наших прыгунов.

Когда Сергей Бубка готовился к решающей попытке, душа в пятки ушла. Сердце колотилось так, что казалось – еще миг и выпрыгнет. Но он взял высоту! Я сам в этот момент подпрыгнул от радости. Даже потом, когда Бубка станет выступать за Украину, всегда буду за него болеть. Кумир детства.

Во время олимпиады, или чуть позже, дома появились красочные импортные банки. Маме на работе к 7 ноября дали праздничный продуктовый набор с деликатесами. Среди них были и эти банки. Красивые, с олимпийской символикой.

Часть из них была с каким-то джемом. Вкусный был джем, ничего плохого не скажу. И была банка с сосисками. Чудно так, импортные сосиски. Вкусные наверно… Слюнки текли, страсть как хотелось попробовать..

До праздника их беречь не стали, сварили на ужин в тот же день. Для сравнения сварили и обычные сосиски, советские. Ужин готов, пробуем. В предвкушении чего-то удивительного беру вилкой импортное чудо, кусаю и… на лице гримаса удивления, разочарования, досады. Да они же совершенно безвкусные! Как трава.

Так я познакомился с вкусом «соевого мяса». На их фоне советские сосиски, про которые говорили, что они сделаны из бумаги казались шедевром кулинарии. Они-то как раз были сделаны из мяса. Кое-как дожевали импортный «деликатес» и благополучно забыли об этом казусе.

Кто мог тогда знать, что пройдет десяток лет и наша пищевая промышленность перейдет на «современные стандарты». Что с прилавков магазинов исчезнут колбасы и сосиски из мяса, а им на смену придет соевая дрянь…

Самым же ярким событием того года стала поездка в пионерский лагерь. В честь окончания первого класса, родители раздобыли для меня и двоюродного брата путевки в пионерлагерь «Лайнер».

Лагерь был ведомственный, принадлежал авиазаводу имени Чкалова и находился в горах Ташкентской области. Авиазавод был гигантом, там трудились десятки тысяч человек, было при заводе свое конструкторское бюро. Завод процветал, имел самую лучшую инфраструктуру, в том числе, несколько домов отдыха и пионерлагерей в Узбекистане и других республиках Средней Азии. Одним из них был «Лайнер». Не лагерь, а сказка…

Представьте себе, 1988 год: каждый день кино, несколько полноразмерных бассейнов с дорожками, прокат не только велосипедов, но и скейтбордов. Скейтборды только-только появились в СССР, везде их было не достать. А здесь – сколько хочешь. Ко всему прочему: горы, прогулки на катере по горному водохранилищу, шведский стол в столовой. С пирожными, Фантой, Кока-Колой, свежими фруктами в ассортименте.

В Ташкенте было полно Пепси, а вот Кока-Кола была в диковинку. Нечасто она встречалась в магазинах, видимо не на местных заводах ее разливали. А в пионерском лагере – хоть упейся. И все это удовольствие стоило нашим родителям 6 рублей с копейками.

А теперь скажите мне, что это был не коммунизм. Самый настоящий коммунизм, в отдельно взятом пионерлагере. И этот пионерский лагерь был не единственный, где детям создали идеальные условия отдыха. Десятки подобных лагерей каждый год принимали тысячи школьников. И все они были доступны для простого ташкентского рабочего, инженера, служащего.

Предвидя скепсис, что все так прекрасно быть не могло, скажу следующее: ребенку свойственно идеализировать свое детство, но помимо этого, в Ташкенте тогда и правда неплохо жилось. Узбекская ССР поставляла стратегическое сырье – хлопок. Сырья требовалось много и местные руководители хорошо поняли правила игры – даем хлопок и получаем все плюшки. А плюшек давали из центра щедро: никакого дефицита в магазинах, отличные дороги, газификация всей республики, массовое жилищное строительство и отсутствие коммуналок. Правда, каждый год происходили ЧП при перевозке, прямо в железнодорожных вагонах сгорало (согласно официальным бумагам) около миллиона тонн хлопка. И так год за годом…

Понятное дело, что пожары были для вида, как ограбление магазина в «Операции «Ы». Столько хлопка республика дать не могла, при всем желании. Хоть все хлопком засади, каждый клочок земли. Доходило до того, что на окраинах города вместо цветов в клумбах сажали хлопок. Все все знали, все все понимали, но делали вид, что действительно хлопок сгорел при перевозке.

И за весь этот хлопок, в том числе и якобы сгоревший, республика получала из центра хорошие деньги. А еще были самолеты ИЛ с авиазавода имени Чкалова (ТАПОиЧ), тракторы с ТТЗ, комбайны с Ташсельмаша, золото и уран из Навоийского горно-металлургического комбината и многое-многое другое, что тоже приносило деньги в бюджет Узбекской ССР.

Денег хватало на построение коммунизма в отдельно взятой республике. А про столицу республики и говорить не приходится – Ташкент катался как сыр в масле. До такой степени, что холодильник «Минск» проще было купить в столице Узбекистана, а не в столице Белоруссии. Звучит как анекдот, но так и было.