Петербургские рассказы

Петербургские рассказы
Олег Копытов

Это рассказы разных лет. С разными темами и мотивами. Среди героев – и ветераны войны, и молодые люди – с жизнью и взглядами, привлекательными и не очень, и состоявшиеся мужчины, со взглядами и многолетними привычками, с неизменным кредо… Проститутка, доцент из Владивостока, семья из Хабаровска, русский преподаватель из корейского Сеула, странный священник из Новгорода Великого… И есть то, что это всё объединяет. Великий город Петербург.

Петербургские рассказы

Олег Копытов

© Олег Копытов, 2017

ISBN 978-5-4483-3285-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Письмо ветерану

Елисей Трофимович устало возвращался из булочной. Еще лет пять назад и подумать бы не мог, что вот так устанет от такой ерунды: подумаешь, за хлебом сходил?! Но – почти девяносто! Девяносто лет и зим. Как несколько жизней… Особенно та, вторая… Война. И вся его огромная жизнь, словно несколько жизней, делилась на две половины: до войны и после… И вот уже какая по счету идет после той войны… «Теперь уже последняя», – думал Елисей Трофимович…

В городе Томске в начале июня в самом разгаре весна. Томно пахнет сирень в скверике перед домом. Елисей Трофимович привык к весне, не волновался весной. Еще совсем немного – и взорвется всеми красками яркое, гудящее нескончаемыми днями обычное жаркое сибирское лето. «Скорее бы! – думал. – Может быть, последнее моё лето. Может быть, внуки в последний раз возьмут с собой на рыбалку, на Басандайку, вокруг – кедровники, хвойный рай. А можно и поближе, на Томь…»

В почтовом ящике белел конверт письма. «Странно!» – подумал Елисей Трофимович. Даже ему, человеку начала прошлого века, сейчас всё чаще стали писать… по этому… по компьютеру…

Достал конверт, медленно, долго взбирался на третий этаж. Очень разволновался, когда еще на лестнице увидел на конверте обратный адрес: Великий Новгород… Елисей Трофимович воевал под Новгородом, в том самом Мясном Бору, о котором… О котором до сих пор мало кто знает правду… Где рота в сто бойцов уходила в контратаку с десятью винтовками и без единого патрона, а из этой контратаки в окоп уже не возвращался ни один из них… Где сто пятьдесят тысяч бойцов погибло ради того, чтобы не пустить врага в тонкое сердце России – в Ленинград. Сто пятьдесят тысяч русских парней погибло в корявом лесу на семи болотах, устлали своими мертвыми телами Долину смерти. Громко сказано: «долину» – полоску леса и зигзаги болот, погибли на таком маленьком пятачке. Именно пятачке, по сравнению хотя бы с этими бесконечными сибирскими пространствами. Погибло так много, в десять, в двадцать раз больше врагов, потому… Потому что было ради чего погибать…

Елисей Трофимович развернул конверт и стал читать.

«Здравствуйте, Елисей Трофимович! Если Вы существуете на самом деле, значит, Вы читаете это письмо.

Глупое начало. Но, когда Вы прочитаете до конца, Вы поймёте, почему я так начал.

Меня зовут Константин. Костя Громов. Мне девятнадцать лет. Я член поискового отряда. Мы ищем останки бойцов и командиров Красной Армии времени Великой Отечественной войны, готовим их захоронения, пытаемся восстанавливать их имена, а главное – восстанавливать подлинную картину истории той великой войны. Занимаюсь этим уже второй год. В прошлом году мы работали на Невской косе, а в этом году были на раскопках на Новгородчине, в Мясном Бору. И вот буквально месяц назад со мной произошел удивительный случай.

Еще перед экспедицией мне говорили, что только в Мясном Бору случаются самые удивительные вещи. Там очень сильно явление, которое в науке называется «хрономираж». Это когда в современность врываются видения прошлого. А иногда даже не видения, а настоящие предметы и даже люди из прошлого. Говорят, в Мясном Бору души наших солдат, погибших в Великую Отечественную, подсказывают сегодняшним жителям тех мест и поисковикам места самых ожесточенных боев, прорыва сквозь немецкие «клещи», показывают места, где лежат останки солдат, предупреждают о неразорвавшихся минах, и даже помогают проснуться заснувшим за рулем водителям, едущим из Новгорода в Чудово и Питер ночью. Рассказывали, что погибшие в 1942-м солдаты иногда даже как бы оживают и разговаривают с поисковиками… Если бы я сам не стал свидетелем такого случая, ни за что бы не поверил.

Но, поверьте мне: такой солдат был, разговаривал со мной. Есть и еще один свидетель – моя девушка Инна. Именно к ней первым и подошел такой восставший из смерти солдат…

В общем, в апреле наш поисковый отряд «Штурм» выехал в экспедицию «Долина», на поиск в Мясной Бор. Опущу некоторые ненужные в данном случае детали, начну сразу с главного. В конце экспедиции, 23 апреля мы с Инной работали отдельно от основного отряда. Мы как бы просматривали версию, что на краю очень топкого болота тоже могут быть останки. Был уже вечер. Солнце склонялось за лес. Тени стали очень длинные. И вдруг перед нами, как из длинной вечерней тени вырос… солдат 1942-го года. Вырос, потому что мы не слышали шума его шагов, хруста веток, ничего не слышали, не видели, как он приблизился – он просто вырос перед нами из тени. И выглядел он так, словно это парень из нашего отряда, только одетый в сапоги, грязное галифе и летнюю гимнастерку, расстегнутую на груди, и из-под нее выглядывает белый кусочек нательной рубахи. Не по погоде, не по весне одет. Это мы – в теплом камуфляже. Он – так, как сегодня не одет никто. Коротко подстрижен, в особенности возле ушей, по бокам головы, без пилотки. Лет за двадцать. И сразу стал говорить: «Девчонка, ты неправильно копаешь. И не там копаешь, вот здесь копай», – показал он рукой за другое дерево. – «Вот здесь Петька лежит». Потом шагнул ко мне, я окаменел. «А ты, парень, вот здесь копай! Здесь я лежу!» А потом быстро-быстро стал говорить, словно он скоро исчезнет: «Слушай, парень, напиши в Сибирь, в город Томск. Оттуда дружок мой, мы вместе здесь были, я знаю, он должен был выжить. Его зовут еще так смешно – Елисей. Я его называл Царевич Елисей. Он должен выжить! Напиши ему! Только передай от меня привет. Запомни: Томск! Царевич Елисей! Привет от Сашки Питерского! Меня Сашка зовут. А Питерский – кличка. Я фамилию свою не люблю. Фамилия у меня глупая – Кочерга»…

Я всё до слова помню, Елисей Трофимович. На всю жизнь запомнил. Тогда тот человек быстро повернулся ко мне спиной и стал уходить в лес на заходящее солнце. Опять было впечатление, что он превратился в синюю тень от дерева…

На тех местах, куда он показал, мы нашли останки бойцов. Но без медальонов…

Я никому в отряде не стал рассказывать про тот случай. И взял слово с Инны, что и она не будет рассказывать, пока мы не найдем… или не найдем – Вас.

Мы с Инной послали запросы в Томский областной военкомат и в Томский совет ветеранов Великой Отечественной войны. Ответы получили быстро. И оказалось, что среди всех живущих сегодня фронтовиков, по имени Елисей – в Томске только Вы.

Пока у нас к Вам, Елисей Трофимович, только один вопрос: это Вы? Это Вы воевали вместе с Сашкой Питерским? В сорок втором под Новгородом? Если да – Вам от него привет…

Всё, не могу больше писать, извините…»

На этом месте, в самом конце, убористый, красивый почерк начала письма превращался в каракули, точнее, во что-то похожее на сломанные кусты новгородского леса…

Елисей Трофимович встал. Посмотрел вокруг, словно хотел убедиться, что он всё еще жив…

Да. Он был всё еще жив.

И резко, как боль, почувствовал, что именно с этого мига он будет жить вечно.

Неожиданный подарок

Летом 2006 года почти пятидесятилетнему уральскому инженеру Юрию Красину вроде бы привалило неслыханное счастье: ему засветила командировка в город его альма-матер – Питер, на сегодня преуспевающий, хотя в годы перестройки «лежавший» лицом в грязи завод, и именно на тот, где работал его однокашник по институту Славик!

Начальник, отягчённый опытом нескольких свежих сли-и-ишком уж боевых командировок инженеров в цвете лет, наконец-то вырывавшихся от цепких жен и детей на недельку-другую в подзабытые за пустой финал века производственные походы, вызвал и строго предупредил: «Начинаем ответственное и оч-чень выгодное для нас сотрудничество, поэтому, Юрий Ильич, – ни капли!»

«Да что вы, Степан Аркадьевич, клянусь чем угодно! Да ты же знаешь, Аркадьич: я спиртного почти не употребляю».

«Вот, брат, и не употребляй», – подуставший титан расчетов и схем ослабил галстук и командировку подписал.

Славик жил в ближайшем к Питеру городке и по телефону сделал Юрию заманчивое предложение: «Слушай, старик! Я тут недавно развелся, ну это присказка, а во-вторых и главных: живи все три недели у меня, а? Столько лет не виделись – по письму в год всего-то, сколько вспомнить можно! А юность-то наша студенческая – ох, какая интересная была! Да и о взрослых годах сколько друг другу рассказать можно! Чего тебе в гостинице с тремя храпящими мужиками маяться?

– Нет, Славик, неудобно, я как-нибудь в гостинице.

– Обижаешь! А ведь друзьями считались. Я же по-дружески приглашаю.

Это был аргумент.

Но в Пулково Славик встретил Юрия кислым и расстроенным.

– Юра, даже не знаю, как тебе сказать…

– Да говори уж как есть.

– Понимаешь, тут совсем недавно, ты еще через полстраны летел, а на самолет е-мэйл не пошлешь…

– Да уж…

– …Меня перебросили на совсем другой узел проекта, и теперь на работе нам с тобой совсем нельзя будет видеться. У нас даже пропуска будут разные.

Лицо Юрия разрослось в широкой улыбке:

– Какая ерунда! Дома у тебя наговоримся. Нам ведь главное молодость вспомнить. Вот что главное!

Слава совсем скис, и даже приобрел вид какого-то слишком нашкодившего ребенка.

– Ну теперь самое неприятное: одна начальница, дальняя родственница, попросила посторожить ее квартиру на Московском проспекте и кормить кота, пока они с семьей в отпуск смотаются в Прибалтику. Ну не мог я ей отказать, Юра, не мог!

– Конечно, не мог. Дело житейское.

Хотя Юрий был плохим актером: на его лице читалась и подавленность и чуть ли не то, что он успел мимолетные подозрения в обмане превратить в…