Письма к козьему богу. Ковчег

– Нет, давно это все было.

В девяностые священников не хватало. В селах катастрофически. Тогда брали почти всех. Было бы желание. И мне предлагали. Мой первый духовник, иеромонах Варфоломей (Коновалов) по профессии был психиатром. Их запрещено рукополагать во священники. Он выставил меня в глазах Патриархии самозванцем, желающим занять русский престол. Такое под силу только психиатру. Бдительность прежде всего. Через полгода я внезапно превратился в полного калеку. И остаюсь им до сих пор. Наверно для того, чтобы не занять «русский престол». А, по-моему, тот уже давно занят.

Гавриил Агабеков в Мариуполе вместе с семьей перешел в православие из ислама. Перебежчика за чудный голос вначале рукоположили во диакона, затем в иереи. Целибат. Двоеженец. Как древний пророк Авраам. Ему можно, а мне нельзя, сказал Гавриил. Еще он просто чудесный человек. Выдал меня за главного мариупольского педофила и чуть было не посадил на пожизненное. Но это все безвестные герои. Знаменитого схиигумена Илию (Романова) знает вся Россия. Владыка Викентий рукоположил его в иеромонахи, хотя и знал, что в прошлом это уголовный преступник и убийца. Теперь он в запрещении и лишен сана. В девяностые на Ганиной яме он смог отстроить крупный монастырь. Погорел властный игумен на короновирусе и мордобое журналистки Собчак.

Службы в храме кончились до субботы. Вокруг трава вымахала по колено и выше, бабкам старым до туалета не добраться. Спрашиваю казначея, была ли косилка у храма?

– А как же. Мы деньги собирали на нее. Но куда она делась, не знаю.

Звоню батюшке. Спрашиваю, где косилка?

– Да они купили тогда супер китайскую косилку…

– И? Где она сейчас?

Пауза. Священник думает, что ответить.

– Она давным-давно поломалась.

– А нельзя ли ее починить?

– Ну, ее продали на запчасти.

– Кто?

– Вроде как я продал. Да у меня своя косилка есть. Заплатите мне две тысячи и я вам за день все выкошу.

– Батюшка, у меня денег нет. Надо идти голоса собирать, чтобы Нина (казначей) деньги дала на это. А в прошлом году все выкосили за полторы. Так что погодите. Я до субботы все узнаю.

Кладу трубку. Что узнал? Священник присвоил себе косилку. И не жалея, загнал ее в хлам, затем продал. Купил новую на церковные же деньги и теперь требует с храма деньги за то, чтобы выкосить траву на своем же приходе, в своей же церкви, у которой он украл не только косилку, но и многое-многое другое, служа Господу Богу в Спасо Преображенском храме двенадцатый год.

Ото всего услышанного в голове как свинец расплавился. Одни развратничали в храме, другие все растащили и сейчас тащат последнее. Прошло минут сорок. Снова звонит батюшка. Просит отслужить заказную литургию о здравии.

– Да я еще от понедельника не очухался.

И тут пошел Достоевский… Голос в трубке стал ломаться, дрожать, то падать до низких октав, то свистеть фальцетом… Вот она, настоящая Россия.

– Ну, не знаю, уж как ты сможешь… Может, как-нибудь отслужим, или позже. А насчет покосить, там столько работы. Это не меньше двух тысяч, не меньше, уж точно…

Голос в трубке замолчал. Просить, кроме меня было не у кого и я просто сказал.

– Лучше всего отслужить на Луку, в четверг. Вы скажите Нине Федоровне, чтобы сказала или написала всем, что будет служба святителю. Отслужим. А я позвоню Тамаре и она может кому-то скажет, чтобы люди были.

И сделав паузу, продолжил.

– Батюшка, я с вас ни шоколадок, ни конфет, ни денег никогда не беру, а вот вы берете. За все. Так хоть раз покосите траву для церкви бесплатно. Это же ваша церковь, ваш приход. Неужто за все и всегда приходу вам платить?

Понимая, что сейчас никто кроме меня не поможет положить ему в карман две тысячи за заказную службу, священник сдался.

– Ладно, хорошо, но только на следующей неделе.

– Да, после всех святых. Там будет посвободнее. – и положил трубку.

Наутро нас с матерью старухой порвал на части очередной кухонный скандал. Нервы и обиды за службу святителю Луке, архиепископу Крымскому. И за службу Святому Духу было тоже самое. Только во вторник. Со швырянием кастрюль, опрокинутым на штанину кипятком, моими воплями, проклятиями и матом «о всех и за вся». Терзания не оставили нас и в обед. Редко кому и в голову придет такое, но бесам приходит.

Так, с вытрясенной наизнанку душой, не выспавшийся, с болью в глазу и позвоночнике утром поползешь открывать храм. Про который все время хочется сказать: «Был храм, превратили в хлам, теперь только срам». А батюшка, похоже меня обманул, деньги взял за заказную, мне и спасибо не сказал, а трава пусть растет!

Восемнадцатого июня в пустом храме замироточила икона Всех святых в земле Российской просиявших. Я понял это, когда к ней прикладывался. Всю неделю храм был в состоянии уборки. Я ходил каждый день и тер полы от воска и грязи по квадратикам, не пропуская ничего. И в перерывах делал работу что полегче: иконы готовил к празднику, оттер и ее до блеска. На другой день она вся была липкая. Похоже на выделения лимонника, но без запаха. Сначала я подумал: «Мухи засидели, вот и липкая». Но столько мух не было. И тогда я автоматически взял салфетку и вытер ее насухо. «Правило» отца Александра Новикова.

– Замироточила икона? Стереть и никому не говорить! – ответил мне тогда батюшка.

И он был прав. Нас ждут скорби, а эти дурочки прихожанки закудахчут от радости. Ой, какая радость! И у нас потекло! Перед вторжением Гитлера в России мироточило полторы тысячи икон. Тридцать миллионов трупов за четыре года.

К лету пятнадцатого я втянулся в вечерние субботние службы по компьютеру, а в воскресенье приходил еще один чтец, Валера. Он был в этом храме с самого начала и литургию мог пропеть и Апостол вычитать. Но постепенно и он впрягся в вечерние службы, если не был болен или не лежал в больнице. Жил он тогда на инвалидную пенсию, хотя был старше меня всего на четыре года. «Компьютерные» чтения ему не нравились. Он видел в этом что-то неправославное, не предусмотренное уставной службой. Но я не знал, что делать. Меня никто и никогда ничему не учил. Что услышал на службе, что показала Ольга или Валера, еще Виталий, мой бывший ученик и все. Вечером приходило очень мало людей, священник не хотел ехать вечером. Недовольство росло. Фотиния, пекшая просфоры, видная и холеная женщина лет шестидесяти, однажды просто меня вымела.

– А ну, уматывайте в свою Украину! Приехали сюда свои порядки наводить. Без вас тут разберемся. Кыш, – и обдала меня песком. – А ну отойди… В вашей Украине бардак кромешный и нам его понавезли. Давай отсюда!

На языке нормальных людей это называется разжигание межнациональной розни. Но ни священник ни прихожане не сказали против и слова. Они молчали, словно чего-то боялись. Больше всего было обидно за маму. Все знали, что она местная, из Шуи, а выросла в Семейкине (десять километров по прямой), но никто из русских не подал за нее голос. Подавленные произошедшем, мы едва живые поплелись домой.

Вела Фотиния себя так, словно в церкви была главная. Это было нетрудно – священник поражал всех своей мягкостью, уступчивостью и незлобием.

– Батюшка у нас незлобивый, – подвела итог служению отца Сергия моя знакомая. – это в нем главное.

Мы не воспринимали ее всерьез. Потому как раньше такого в храмах никогда не видели. Но здесь без просвирни ничего не обходилось. Включая и нередкие застолья. Когда мы приехали в Колобово, она первая собрала нам сумку продуктов получше. Мы не знали, как поступить. Подумав, что если не возьмем, обидим женщину, подняли ее с пола и понесли. А через полгода, увидев что власть из ее рук ускользает в направлении возобновления уставных служб, где места нет ее указаниям, просто вымела нас из храма.

Но всенощная[5 - Всенощная. Это субботняя или полиелейная вечерняя служба. Состоит из вечерни, утрени и первого часа (примечание автора).] осталась. Помог случай.

В мае ткацкая фабрика в поселке встала. Арендатор разорился, а нового не было. Никто не хотел вкладывать деньги в убыточную отрасль. Шел третий месяц, как люди не получали ни копейки. А получали они точно только копейки: от семи до десяти тысяч чистыми, мужчины чуть больше. В июне измученные люди решили перекрыть ковровскую трассу. Видя это, сказал настоятелю.

– Надо что-то делать. Если фабрика встанет окончательно, то начнется мародерство, а у вас и свечки не купят, не то что требы оплатить. Это Колоёбово, третье место в области по убийствам в 1992 году.

– На трассе молебен служить не буду. Я к ним не пойду, меня никто не звал. Позовут, другое дело.

Он ответил мне так, как всегда отвечают священники РПЦ МП.

– И не надо. Служите всенощную, не пропуская ни одной субботы. Служите без ропота и тогда увидите, что произойдет.

– Ладно, – нехотя согласился священник.

Веры моим словам у отца Сергия не было. Прошло два месяца. Фабрику взял в аренду новый арендатор. Пошли заказы. Люди получили первую получку по-новому.

– Семнадцать девятьсот, – услышал я в автобусе разговор двух женщин между собой. – Нам тут давно так не платили. Деньги дома стали оставаться. Не вериться, что такое может быть, – все удивлялись ткачихи.

Но никому из них в голову не приходило, что дело сдвинулось с мертвой точки благодаря никому не нужной вечерней службы в храме. И когда я заикнулся техничке в «Магните», что люди стали получать стабильно больше благодаря священнику, который возобновил службы в храме по вечерам, от меня тут же отвернулись.

Благодаря вечерним службам этот бедный сельский храм перестал нам быть небезразличным. Убитый потолок с водяными разводами, куски мусора, торчащие из вентиляции, печка-буржуйка, сваренная из листов железа, алтарь сотворенный из пенопласта и залитый обильно бронзовой краской, бумажные иконы и деревянные лавки вдоль стены… Что может быть печальнее нищего Спасова храма в честь преображения Господня.

Особой намоленности, благодати в храме совсем не чувствовалось. Однажды, придя с воскресной службы полностью разбитым и лежа на таком же диване, почувствовал, как кто-то смотрит на меня со стороны храма. Этим «кто-то» был Бог. Он пришел в храм. Сам. Я почувствовал это. Бог пришел, когда нас не было. Ни священника, ни прихожан. Встреча с Ним для человека была бы для него последней. Смертью была бы, потому как от Него в нас нет ровным счетом ничего. Он Отец наш только на словах. На деле мы дети «рода сего», и сами мы себя такими сделали. От ощущения чего-то невероятного стало не по себе. Встал с дивана и подошел к окну. На меня глядела жестяная маковка с таким же сизо-серым крестом наверху. И чувство, что только что там был Бог.