Письма к козьему богу. Ковчег

Письма к козьему богу
Олег Кот

Подлинная история чтеца на сельском приходе. Эта книга о том, о чем не пишут православные СМИ. Систематические гонения верующих в сегодняшней России психиатрической службой. Постановка на психиатрический учет только за крест в руке. Травля неугодных и уголовное преследование руками церковного актива на самих приходах. Сегодняшняя жизнь приходов РПЦ МП без ретуши, цензуры и молчания о наболевшем. Последствия массовой вербовки в монашество в начале девяностых. Наказание неугодным: предание сатане в измождение плоти. Только реальные факты в режиме дневника действующего прихода РПЦ МП. Содержит нецензурную брань.

Предисловие

Христиане всегда собираются ради благих целей, отмечали язычники четвертого века, но все и всегда кончается у них преступлением, а чаще всего – убийством…

Закулиса церковных приходов. Она есть или это чистой воды вымысел? Как живется приходам Русской Православной Церкви МП в сельской глубинке до и после церковных служб? Есть ли у них ключ к успеху? Немногие приходы процветают. Число захиревших приходов никто толком не знает. Статистика закрыта. Публикуются только успехи. Эта повесть о таком ключе или лучше сказать, человеке, который отказался от ключа, что открывает двери не только сельской церкви, но и дверь царствия небесного.

Его отступничество мало кто почувствовал. Разве что ангел Господень пролил горячую слезу перед престолом Владыки Царя Небесного. Такое проходит мимо людей, всецело занятых сплетнями и пересудами. Но с того часа злой рок не отступал от вновь открытого храма в маленьком ткацком поселке. В церкви, куда нас забросила война, все словно спотыкались о груды битых черепков, раня друг друга. Нестроения, тающий на глазах жиденький ряд прихожанок, алтарь из пенопласта, размазанный толстым слоем бронзовой краски, текущие ведрами воды потолки были и есть постоянными атрибутами церкви Преображения Господня.

Мне пришлось подменять там разбежавшихся чтецов и пономаря несколько лет. Таких приходов хоть отбавляй на просторах матушки-Руси. Понимая, что прах под ногами бился когда-то полноценной жизнью, стал собирать все, что еще можно было собрать. А когда собрал все воедино, то получился дивной красоты потир[1 - Потир – чаша для причащения. В некоторых монастырях в ней освящают вино и елей для соборования и мажут кистью прямо из потира (примечание автора).] священника, брошенный кем-то за церковный порог.

Схиархимандрит Зосима (Сокур), Никольское 17. 08. 1998

– Служи Богу в деревне. – монах встал со своего кресла.

Меняясь в лице от нестерпимой боли, дошел к стопке картонных ящиков в углу, и стал рыться в одном из них.

– Я вот Ему всю жизнь прослужил в деревне и не жалею. Здесь мне спокойнее.

С этими словами он подал мне тоненькую книжку. «Рассказы сельских священников» Саратов, 1996 год. С обложки на меня глянула бедная церковь с амбарным замком на дверях. Обвалившаяся штукатурка, вороны над крышей, стрельчатые окна, покосившаяся ограда, бескрайние заброшенные поля. Мать, только увидела ту книгу, в рев. Ее не проведешь. Кроме горя и нищеты нам никто и ничего не дарил.

Это было похоже на рождественский подарок 1995 года игумена Бориса (Храмцова) в Гефсиманском скиту. Тоненькая брошюрка «Неупиваемая чаша» освобождала любого, кто читал акафист Деве Марии от желания выпить, покурить или уколоться. Но только, если ты читал именно ту крошечную брошюру на грязной скрепке. Побочное действие – расслабление[2 - Расслаблением в православии называется полная или частичная инвалидность, неизлечимая по своему характеру (примечание автора).] до конца дней. Даже трижды прочитав акафист из брошюрки Бориса, люди превращались в руины. Но переставали пить. Навсегда.

«Больше десяти раз не читай, иначе костей не соберешь», – услышал я голос от иконы Богородицы, читая в третий раз тот незабвенный акафист. Я и прочел его ровно десять раз. Мучения от бесов не заставили себя ждать. Одиночество, болезни и нищету мне подали еще до Бориса. А от желания выпить меня не нужно было освобождать. Я не пил, не курил, не глотал таблеток, не кололся и не блудил. Исследовав все действия этой необычной брошюры, задумался: «Для чего мне подарили эту машинку смерти»?

Подумал-подумал и подарил этот акафист на день ангела пьющему батюшке. И ангел явился. Ангел смерти. Чтобы забрать на тот свет последнего «владельца» этого акафиста. Настоятель сартанского храма протоиерей Владимир (Кирильченко + 2007) умер через год внезапно во сне. В пятьдесят семь лет его наповал сразил инсульт. Ушел, не исповедовавшись, не причастившись, не поняв, что и к чему. К ужасу своих духовных чад. И к необузданной радости моего духовника.

Отец Зосима поступил со мной таким же образом. Спустя семнадцать лет его подарок приведет меня в такую же убогую церковь. Прозорливый батюшка никогда ничего просто так не дарил и не говорил. Он дал мне понять, что рано или поздно Бог отпустит меня обратно в Россию. На тот случай, если я останусь жив в Украине.

Беженцы 2014 год

Из-за войны на Донбассе 10 сентября нам с мамой пришлось тайком уехать из Мариуполя. Кроме как Колобова, где 20 августа 2014 года умер мой дядюшка, ехать нам было некуда. Мы вернулись в Россию, но и близко не нашли той веселой полуголодной страны, которую я оставил девятнадцать лет назад. Мы сразу поняли, куда попали. Но возвращаться было поздно. В Мариуполе меня ждала неизлечимая диарея и голодная смерть от обезвоживания к концу года. Взрывов минометов, автоматных очередей и смерча «Градов» мой кишечник выдержать уже не смог.

В субботу, убедившись с вечера, что в местной церкви не служат всенощной, поехали в Шую. Служил епископ. Не видел его девятнадцать лет. Четырнадцатое – новолетие. На отпусте подошел к нему. Он узнал меня.

– Хорошо, что уехали оттуда, – сказал владыка.

Спросил, смогу ли работать? Подумав, ответил, что смогу. Но, вернувшись в Колобово, пожалел. Действие обезболивающих заканчивалось, тело возвращалось к разрушенному состоянию. На исповеди я посетовал батюшке, что вернулся в собор спустя девятнадцать лет и никого здесь не застал, ни духовника ни знакомых монахов. Только владыку Никона. Вообще ни одного знакомого лица. Одни новоприбывшие.

– Но Бог, Бог-то остался! – с присущей ревностному монаху верой возразил мне тот.

От неожиданности я посмотрел на него как на дровосека без топора. Рассказывать и объяснять отцу Петру, что мой любвеобильный духовник подал мне еще один редкостный духовный дар, не стал. Назывался он «и молитва моя в недро мое возвратится» (Пс. 34: 13). То есть теперь до Бога допроситься и достучаться стало невозможно, как это может сделать каждый. Все и всегда будет возвращаться «в недро твое». И эта мука была вымолена им на радость его матушки Тамары. Кроме беса, приставленного ко мне духовником, со мной никого не было. Падший дух временами играл роль то Бога, то Пречистой, то Николы Угодника, в зависимости от того, к кому я обращался. Душили меня этой пыткой с тридцати восьми лет, возвращая все мои мольбы и прошения обратно. Тебя никто и никогда не услышит, милый. Поди, повесься. Многие так и делают. Иди, иди. Все равно ты повесишься. Все равно.

На следующее воскресенье мы все-таки воспользовались зазыванием моей бывшей коллеги, Нины Федоровны, и снова пришли в сельский храм. За год до этого Марина, моя ученица, подготовила меня к приходу в такую церковь. Они с мужем уехали из Мариуполя и купили в селе дом, сто километров к югу от Киева.

– Олег Степанович, я вся разваливаюсь. Здесь служат только по утрам в воскресенье. В девять. В субботу все делают свои дела и до церкви никому нет дела, – жаловалась она мне. – Это ужас какой-то. Мне некуда пойти, сижу целый день с детьми и за плитой.

Служили в Колобово поздно. Часы[3 - Час первый, третий, шестой и девятый. Три псалма и молитва, соединенные с тропарями и кондаками дня. Читаются в конце вечерней и в начале утренней службы на проскомидии, подготовительной части литургии (примечание автора).] начинали читать в девять. Вышли мы оттуда вареные и больные около двенадцати часов дня. Ни о какой благодати, которая есть в любом шуйском или мариупольском храме речи не шло. И это на рождество Богородицы. Но прихожан служба устраивала, все выходили после отпуста[4 - Окончание службы, когда священник благословляет прихожан аналойным крестом (примечание автора).] довольные. Были в храме! Поговорили, узнали, что у кого нового и восвояси. Гул на часах, гам после «Святая святым» стоял невообразимый. И никто этого не замечал, священник не останавливал службу и не увещевал прихожанок. Он служил, не обращая на них никакого внимания. «Отслужить и забыть» эти слова я услышу от него через три года. Мы были опустошены и расстроены. Воскресная служба прошла мимо нас.

Вдобавок ко всему священник не говорил проповедей. Он просто брал в руки церковный календарь и читал проповедь дня московского священника (Сысоева). Такое в сердце не останется. Не запомнится. Не принесет пришедшему за помощью духовную пользу. Хор только назывался хором. Кроме женщины по имени Ольга, все остальные на клиросе были случайные люди. Они издавали мычанье вместо пения, пытаясь подпевать ей в такт. Выходило ужасно. Мы словно попали в преисподнюю.

Да я еще не знал самого главного. И узнал это слишком поздно. Один из них, Михаил, был новоначальным. Это означало крайнюю обидчивость, высокомерие и полную духовную слепоту. Ходил он в храм всего два года и пел вместе с Ольгой. Лучше сразу нож под сердце, чем быть рядом с делающим первые шаги в храме. Любое замечание или просто неосторожное слово и ты враг.

Таких как Ольга в церкви называют «нотниками», потому что они могут петь по нотам. В следующий раз мы столкнемся с ней на Воздвиженье. Утром праздника мы узнали, что вечером все же была служба, причем никто и ничего не объявлял.

– Как-то собрались, – говорила всем довольная Ольга.

Спрашиваю:

– И во сколько начали служить?

– Где-то тридцать пять минут пятого, – ответила она.

Это означало, что к службе никто не готовился, все произошло спонтанно (а начало вечерней в четыре ровно). И, как позже я узнал, репетиций церковного хора тоже никто не проводил. Пришли и ладно. Книги открыли и службу прочитали. Нас накрыла обида.

– Неужто нельзя было позвонить Галине Михайловне, она нам бы сказала.

Ответа мы не получили. До беженцев «оттуда» никому не было дела. В следующее воскресенье мы вновь поехали на службу в Шую. Там пел хор и явственно ощущалась благодать Божия.

Я привык хотя бы шесть-восемь раз в неделю посещать службу, но в поселке идти было некуда. Только в воскресенье. И напоминало все это беззаботную чайную или безумную богадельню, где большая половина лишилась страха Божия. Дефицит служб быстро дал о себе знать. Тело стало разваливаться, а боли только усилились. Порой они были нестерпимыми. Мои крики вызывали у соседей ужас. И меня быстро записали в сумасшедшие.

Когда-то после страшной болезни, чуть не отправившей меня в могилу, я поехал на маслособорование в Никольское, что за Волновахой. Было седьмое декабря 2009 года. Я не был там одиннадцать лет. В тот день Бог собрал не одних тех, кто только берет, но может что-то давать взамен. Они научились и уже жили не для себя, а для других и могли отдать то, что им дорого. Это редкость в православии. Люди приходят в церковь за здоровьем, деньгами, свободой от какой-то проблемы. И по привлекающей благодати они в скором времени получают просимое. Но отдать свое здоровье кому-то за так, свою свободу, свое право на работу, свою семью, жизнь своих детей. Это нет. Я что, ненормальный? Брать, рвать, хватать. Но только не отдавать. Вот принцип приходящих и служащих в храмах. И если всего этого их лишить, они проклянут Бога. И возненавидят его до мозга костей.

Поэтому я сказал матери:

– Надо идти в этот храм. Посмотрим, что приготовил нам Бог.

На той литургии кто-то из старших заметил, кажется просвирня, что я знаю службу и легко подпеваю хору. Тут же донесли настоятелю отцу Сергию и он позвал меня на клирос. Но я отказался. Тогда Ольга сама пришла ко мне и взяв за руку, привела к остальным. Был уже отпуст и меня заставили читать благодарственные молитвы по причащению. Увидев, что выходит неплохо, меня оставили на клиросе. С благословением петь на службах. Я сильно удивился. Потому что видел – на это воли Божьей нет. Меня «благословили» против Бога, нисколько не стыдясь этого. Погибнет и черт с ним. Главное, чтобы нам было легче.

Все это я рассказал на исповеди отцу Петру, а в ответ услышал:

– Помогите священнику.

И ни звука больше. Еще одно «благословение». Я удивился. Оказывается, игумен Петр хорошо знал настоятеля Спасо-Преображенского храма поселка Колобова. Через некоторое время сказал о своих сомнениях на исповеди иеромонаху Прокопию. Ему я доверял за его доброту.

– Давай пой. Ничего, что службу не знаешь. Научишься. Вот тебе мое благословение.

Так я получил три одинаковых благословения от трех разных батюшек. Пришлось замолчать и впрягаться в совершенно новое для меня дело. Чем дальше я втягивался в церковные службы, тем больше искушений стало падать мне на голову. Первыми бесы мобилизовали собак, мирно лежащих вдоль проезжей дороги. От моего пения и чтения на клиросе псы потеряли покой. Они стали бросаться, словно никогда до этого меня не видели. Окружали кольцом и пытались вцепиться. Вынимаешь крест и начинаешь читать молитвы, но это не помогает быстро, время идет и ты переходишь в крик и срываешь голос. А дальше с больным горлом после собачьего ужаса идешь на службу.

У местных жителей мои действия вызвали только раздражение. Даже ненависть.

– Чего размахался, – увидев крест в моей руке, зашипел старый дед.

Ольга однажды принесла на службу фонарик от собак.

– Разбегаются. Электронным магазином заказала.