Письма к козьему богу. Ковчег

Вежливо утешаю психиатра и говорю:

– Если вам так жалко меня, помогите мне лечь в неврологию. Я Вам в ноги поклонюсь.

В ответ тишина. Все. Больше мне ничего не нужно. Заказ может исходить от кого угодно. Положить меня в отделение и сделать «счастливым навсегда» приходило в голову многим. А может, он просто добрый и отзывчивый человек? Как Гаранина, например. Пройдет два года и ловушка в желтом доме захлопнется. Меня чудом вытащит из нее прокуратура города Шуи.

В начале октября священник предупредил меня, что на Покров может чуть-чуть задержаться. Но вечером обязательно будет служба. Едет в Питер покупать себе третью машину. И откуда у него деньги, думаю я? Спрашиваю.

– А деньги?

– Кредит взял, тридцать тысяч, – ответил мне отец Сергий.

– На это машину не купишь. Только развалину.

– У меня еще есть, – довольно ответил мне батюшка, сел в машину и уехал.

Было воскресенье одиннадцатого октября 2015 года, а Покров в среду. Что можно купить в Питере за два дня с учетом дороги? Ничего. Во вторник мы все собрались на службу, а настоятеля нет. Прошло с полчаса, звоню ему. Долго не берет трубку, наконец поднял.

– Отец Сергий, когда вы приедете? В храм человек десять пришло, ждут службы. Что мне им сказать?

– Я в пути, сейчас буду. Служба будет.

Но «сейчас» не наступило ни через час ни на утро следующего дня. Утром он заспанным голосом Жени Лукашина из «Иронии судьбы» поведал мне, что служить не в состоянии. Очень хочется спать. Может, часов в десять, или, лучше в одиннадцать отслужит.

Не выдержав, я взорвался.

– Какие одиннадцать, батюшка. Литургия должна закончиться не позднее полудня. Вы не сможете отслужить ее за час. Старухи второй день приходят, с лавок уже падают, службу ждут. На них лица уже нет. Они говорят, что Матерь Божья от них, видно, отвернулась, раз службы второй день нет. Сказали бы людям заранее, что не можете, кто бы вас осудил. Мы бы все или в Зименки или в Покровский храм поехали, там престол. А вы у людей две службы забрали. Спите, батюшка. – и бросил трубку.

Такого маразма я не ожидал. На Украине за такие дела гонят вон. Владыка Ириней Днепропетровский так одного молодого и наглого попа сельского за то, что не служил в воскресенье и повесил на дверь амбарный замок, лишил сана. И все мольбы его отца благочинного были напрасны. Сана лишают и за меньшее.

– Сука ты *ба*ная, падла ты проклятая! Будь ты проклят Самим Богом Саваофом навек. Будь ты проклят, – выйдя их храма, все повторял я одно и тоже. – Будь ты, сука конченная, проклята вовек! Тварь ты последняя.

Ори не ори, кляни не кляни, а службы Божьей Матери все равно не вернешь. Тогда я в первый раз захотел написать владыке о всех проделках настоятеля. Но когда сказал об этом возмущенным старушкам, вмиг наступила тишина. Поддержки в их глазах не было. Молчок. С ним никто не хотел связываться.

Местные обыватели так гордятся собой, куражатся, истории пишут своего несусветного величия и благородства, а на деле обливают кипятком руки Богородицы, когда та посещает Россию, плюют ей в лицо, таскают за волосы и гонят из храма на ее же праздник. Уличным девкам почтения больше. Но пойди об этом скажи. Тебя разорвут на куски, поскольку чтут только Ее изображения, но не Ее Саму. И всегда прикрываются Главным Аргументом России – «это единичный случай»!

В субботу как ни в чем не бывало на «новом» японце к храму подкатил настоятель. Поглядел на его обнову и ахнул! Куда у человека глаза глядели? Правосторонний руль, возраст лет надцать пять, движок забит грязью и хрипит на низких высотах. Хлам.

– Сколько отдали?

– Сто тридцать.

– Не жалеете, что купили такую убитую рухлядь?

– Да… – отец Сергий забыл, что и сказать.

Пауза. Здесь так не принято – заискивающие улыбочки, поздравления с обновкой. Стоит, не знает, что сказать. Наконец с растерянной улыбочкой произнес.

– У сына нет машины. Я для начала ему купил. Пусть ездит.

– А, это совсем другое дело. Он ее быстро угробит, – развернулся и пошел в храм.

Или он его, подумал я. Прошло полгода. Сын попал в ДТП, машина всмятку. Его девушка стала неподвижной на всю оставшуюся жизнь. Перелом позвоночника, корсет с цепями и ортопедическая кровать. Еще троим или двоим досталось порядком. Искалечило и их. А сам ничего. Ему дали полтора года колонии общего режима. Сын священника отправился мотать срок на кичу. Но и это не все. Выглядело все это довольно странно. Машину освятили, благословили и на тебе.

– Ты что, ничего не знаешь? – взялись просвещать меня прихожане. – Все дело в деньгах – они не его.

– А чьи?

– А, да ты и впрямь ничего не знаешь. Слушай: ему странник дал на храм и помин души. Больше ста тысяч. Сказал, тут на все хватит. А он эти деньги взял и себе.

Тут я все понял. Вместо воли покойного благоустроить храм, тот все присвоил себе. И был наказан за это не Богом, а своим собственным сыном. А мне все выкладывали и выкладывали.

– Да еще побежал в банк, взял кредит в тридцать тысяч и купил себе машину. Не понравилась, отдал сыну, а сын ее раскурочил. Ужас! Так мы тут и живем. Он все в карман себе кладет и из храма все тащит себе домой. Вон, погляди, какой потолок, весь течет, того и гляди, на головы нам рухнет. А в Зименках отец Владимир уже третий ремонт делает.

Так умный актив храма восстанавливал меня против того, кто ему был не по зубам. Несколько раз просвирня буквально грызла священника за нежелание ремонтировать церковь, потом Таисия. Тот парировал как мог, но ничего не делал, забирал из кассы все деньги и домой. Актив возмущался, мне рассказывали все новые и новые истории растаскивания храма, я потихоньку проникался ненавистью к ненастной алчности как таковой.

Вот и вся простая арифметика церковной бухгалтерии – три десятка старух кормят здоровенного дядьку-попа и всю его дружную семью. Но прокормить не могут. В ход шли требы, которые отец Сергий отбирал у своих коллег. Он частенько отпевал на чужих территориях, освящал дома, соборовал. Так делают только непорядочные священники. Его вызывал владыка, предупреждал, прорабатывал благочинный, но на все батюшка отвечал:

– Отпевал и буду отпевать. Мне семью кормить надо.

Из-за этого приход периодически трясло. Священник внезапно мог объявить, что литургия начнется в семь утра, а часы и того раньше. На утро было много недовольных. Пришли к половине девятого, а уже причащают. Но ему все эти обиды были безразличны – главное успеть заработать до того, как священник чужого прихода убедится, что его просто-напросто обокрал брат во Христе. Иногда ему отдавали отпевания знакомые батюшки. Они не передвигали службы и не колотили своих прихожан по воскресеньям. Зная, что отцу Сергию все равно, они кидали ему кость стоимостью в две пятьсот, а сами служили по строго установленному времени. Им дороже были люди, регулярно ходившие в церковь. А отец Сергий уже в половине десятого ехал отпевать.

За все время нашего прозябания на своей исторической родине мы чаще всего сталкивались с непомерной скупостью, наглостью и просто патологической жадностью. Россияне больше всего на свете хотят заполучить как можно больше денег. Деньги сводят с ума людей, живущих рядом с нами и смотрящих на нас как пустое место. Поэтому я не верил, что священнику дали больше ста тысяч налом. И что он вместо ремонта или благоукрашения церкви взял все себе. Но люди упорно твердили мне, он присвоил дар Богу, поэтому его сын покалечил людей, угробил машину, купленную на деньги странника и сел в тюрьму. Не верил этому только один Валера.

Прошло три года и я сам спросил батюшку об этом.

– Да, он дал мне деньги, – подтвердил мне священник.

– На ремонт крыши?

– Нет. Просто на помин души.

– Так на помин души или на храм дал вам живой человек?

– На храм, – ответил отец Сергий.

– А вы купили машину и отдали сыну?

– А чего тут такого? Он что, пешком должен ходить? У меня и жены своя и у него должна быть своя.

Больше спрашивать было не о чем. От всего, что мы видели в храме, голова шла кругом. Но это было только начало. Как только сыну вынесли приговор, все, что было заработано храмом во время церковных служб, стало уходить на зону. Чтобы того не трогали авторитеты, родителям приходилось везти продукты и откупные. Чем дальше, тем печальнее становились священник и его матушка. Постепенно все, что раньше покупал священник для храма, стал покупать сам храм на свои же деньги, то есть на милостыню из пожертвований, что опускали в церковный ящик и клали на поднос. О ремонте речи идти больше не могло. Храм не мог накопить такие суммы. А все, что смогли найти и выпросить у случайных меценатов, переходило в руки своих же колобовских.

Так они вырыли за пятьдесят тысяч колодец, настолько мелкий, что в нем плескалась грунтовая вода, мутная и зимой и летом. А недостающее бетонное кольцо бросили под стеной. В него я клал дрова, чтобы те не мокли. Над храмом издевались как могли, требуя за покраску фасада несусветные суммы. А получив «аванс», бросали все наполовину. За все местные требовали деньги. Сделать для храма за так что-либо не хотел никто, кроме единиц из числа верующих старушек.

Скандалы, скандалы…

В Россию попадают по разным причинам. Первый раз я приехал в девяносто втором в этот же самый поселок и три года проработал сельским учителем. От голодного режима без козы, кур и огорода, что главнее всего, потерял все свое здоровье. Когда я с температурой, гноем в почках и дырками в двенадцатиперстной кишке уезжал, церкви здесь еще не было. Ее откроют после моего отъезда. Через девятнадцать лет мне пришлось бежать из Мариуполя все в этот же поселок. Русская и украинская родня, кроме сестры, закрыли перед нами все двери. Они делали вид, что войны двух стран не существует.

Бежать пришлось не только от войны, но и от потомков приятной связи гражданина Николая Александровича Романова и черной прислуги Анастасии Егоровны Шиловой (Уткиной). Две недели в Тобольском доме заключения эта пара имела возможность тайком встречаться. Во главе потомства их единственного ребенка, дочери Екатерины, стоит ее старший сын, мариупольский благочинный протоиерей Николай Трофимович Марковский, 1940 года рождения. Существование десятков реальных людей, потомков нелегитимных связей, угрожает самой идеи канонизации последнего царя и разбивает вдребезги доверие к Московской Патриархии, инициатора подобных мероприятий.