Руна смерти

Примерно через час у них уже был выработан план действий на завтра. Согласно ему Ротманн вывозит Дворжака (личный номер подследственного 541) в район того места, где тот был задержан полицией тринадцатого октября. Русский якобы собирается показать там какой-то тайник, но на самом деле только морочит голову выдумками своего больного воображения. Затем в большой и еще достаточно темной от оставшейся листвы роще, протянувшейся от здания Спортхалле (бывшей спортивной гимназии) к Красному замку (военно-морской школе), сумасшедший Дворжак пытается бежать. Ротманн якобы убивает его при попытке к бегству, переодеваясь на самом деле в другую одежду, а одежду Дворжака напяливают на заранее привезенный труп, спрятанный в этой тихой роще в кустах. Труп должен быть хотя бы слегка похож на русского по комплекции. Это уже задача Юлинга. Затем Ротманн тайно увозит Дворжака на одну из конспиративных квартир, о которой практически никто не знает, и запирает его там на прочный замок не открывающийся изнутри. На обратном пути он заезжает в полицейский участок предупредить о происшедшем и попросить похоронить тело в братской могиле с остальными, погибшими за последние дни. Вряд ли полицейские что-то заподозрят и станут проверять хорошо знакомого им офицера из гестапо. Они просто пошлют похоронную команду из двух-трех хиви. Вернувшись тем временем к себе, Ротманн пишет отчет о случившемся и докладывает об этом Цибелиусу. В отчете всё должно быть представлено так, будто речь идет о свихнувшемся и явно не местном жителе, личность которого установить так и не удалось. Вероятно, это был датчанин, которому как-то удалось пересечь границу. Это, кстати, объясняет его акцент. Гауптштурмфюрер СС Юлинг, со своей стороны, должен был в случае чего подтвердить версию о сумасшедшем, как свидетель неадекватного поведения несчастного. Учитывая, что время сейчас неспокойное и забот у начальства хватает, была большая доля уверенности, что всё получится и никто не станет заниматься раскопками.

Конечно, оставались еще кое-какие проблемы. Например, с полицейскими, задержавшими Дворжака. Но это уже было не столь существенно. Их отчет был изъят. Вещи Дворжака они видели недолго и мало что поняли. К тому же Юлинг, будучи знаком с майстером Ботманом, сказал, что зайдет в тот участок и как бы между делом расскажет ему о смерти психа, пойманного ими несколько дней назад. При этом настоятельно попросит не распространяться об этом случае, чтобы не травмировать население слухами о сумасшедших, якобы уже толпами шатающихся по городам Германии.

Вечером 20 октября Антона Дворжака «застрелили» при попытке к бегству… чему он был весьма рад. Это позволило ему сменить холодный застенок в подвале гестапо на уютную квартирку в третьем этаже одного из домов на улице Розенштрассе. Правда, инсценировка оказалась связана с очень неприятной процедурой, но, поразмыслив, Антон уверил себя в том, что всё это вполне в духе времени и обстоятельств, в которые он попал. Здесь просто нельзя иначе.

В квартире не ощущалось особенного тепла, но зато там была настоящая кровать, пара теплых одеял и роскошная пуховая подушка. Антон несколько часов блаженствовал, лежа на этой кровати с книгой в руках – каким-то романом из времен кайзеровской Германии. Он мог в любое время согреть себе на плите в маленькой кухне чай, а также, подойдя к одному из двух окон, подолгу всматриваться в виднеющуюся над низкими крышами домов напротив полоску блистающей морской глади. Открывать штору ему было строжайше запрещено, и он, надев очки, смотрел на мир сорок четвертого года через узкую щелку между ее краем и оконной рамой. По близкому звону колокола, несколько раз в день доносившемуся слева, он догадывался о расположенной рядом церкви. Позже от Ротманна он узнал, что это кирха Святого Николая.

Но самым большим блаженством была ванная. Чтобы не шуметь, он наполнял ее слабой струей, отчего и без того еле теплая вода становилась совсем холодной. Но в предвкушении ожидавших его теплых одеял можно было и потерпеть. Одет он был теперь в униформу рядового войск СС. Дома носил солдатские бриджи на подтяжках – совершенно новые и чистые, – серую солдатскую майку и свитер. Была у него и куртка с черными погонами и звездочкой штурммана над левым локтем. Имелась даже шинель. На кухне урчал небольшой обшарпанный холодильник с достаточным запасом консервов, крупы и кое-каких овощей.

Обстановка комнаты не отличалась изысканностью и разнообразием. Кровать, журнальный столик, кресло, пара стульев, шкаф. Над кроватью висели настенные часы с двухнедельным заводом, на подоконнике стояла небольшая вазочка из голубого стекла.

Он не знал всего того, чему был обязан такими переменами, но о многом догадывался. Тот гестаповец, видно, решил его спрятать от начальства и прочих любопытных глаз. Антон был ему нужен. План с Роммелем всё-таки удался, и теперь предстояло обдумать свое дальнейшее поведение и действия.

Накануне Ротманн с Юлингом сделали всё, как задумали. К вечеру следующего дня Антона вывели из его камеры и доставили к штурмбаннфюреру в кабинет. Тот при виде арестованного встал, молча застегнул на его руках наручники и, надев фуражку, велел следовать за собой.

Когда они вдвоем приехали в запланированное место и прошли несколько шагов пешком до каких-то кустов, штурмбаннфюрер снял с него наручники и приказал ничего не понимающему Антону раздеваться. «Ну вот и пришел мой смертный час, – подумал тот, – только зачем же раздеваться?» Видя испуг на лице Дворжака, Ротманн бросил перед ним на траву какой-то узел, перевязанный бечевой.

– Вам нужно переодеться. И давайте побыстрей.

Антон дрожащими руками распутал веревку и, мало что соображая, переоделся во что-то солдатское, жесткое и грубое. Машинально проверив карманы своей одежды, он вытащил из джинсов единственное, что там еще оставалось, – небольшой клочок бумаги – и сунул его в карман куртки. Стоявший в стороне Ротманн скептически оглядел его и велел подойти. Затем он раздвинул ближние кусты, и Антон увидел на земле голое тело.

– Надевайте свои вещи на него, – скомандовал гестаповец и стал помогать сам.

То, что испытал Антон в следующие десять минут, было просто чудовищно, но он ни о чем не спрашивал и не протестовал. Стараясь не смотреть в лицо покойника, обезображенное страшной раной в области лба, он натягивал на него свои джинсы, благо тот оказался более щуплого телосложения, а Ротманн помогал ему поворачивать мертвеца. При этом их головы иногда почти соприкасались, и Антон ощущал запах одеколона эсэсовца и его табачное дыхание. Перед глазами маячила алюминиевая мертвая голова на черном бархате околыша фуражки, заменявшая этим господам национальную кокарду. Провозившись особенно долго с рубашкой и надев туфли, они наконец застегнули на трупе все пуговицы и ремень. Ротманн встал, отряхнул с колен листья и, достав из травы заранее припрятанную там бутылку, вылил на голову мертвеца вязкую красную жидкость. Несомненно, это была кровь. Затем он перевернул тело лицом вниз и, наступив сапогом на затылок, вдавил голову в землю и листву. Почти потерявший к этому времени от отвращения и страха сознание, Антон отполз на четвереньках в сторону.

– Ну-ну. Вы же сами жаловались на холод и плохую еду.

Когда они вернулись к машине, Ротманн открыл багажник, положил в него ту самую бутылку, засунутую предварительно в бумажный пакет, и сказал:

– Ну что ж, полезайте в машину. Тут недалеко.

Они немного попетляли по узким кривым улочкам старинного города, для которого здания в два и даже в один этаж были достаточно частым явлением. Иногда аккуратные ряды треугольных фасадов, вплотную пристроенных друг к другу домов, напоминали Голландию времен великого посольства Петра Первого. Несколько раз Антон видел высокие граненые шпили церковных колоколен, острые, как игла. Их венчали едва заметные черные протестантские крестики. Порой мощенная брусчаткой улица оказывалась настолько узкой, что разминуться со встречным автомобилем, не заехав при этом на тротуар, было просто невозможно.

В целом этот тихий город производил очень приятное впечатление. Если бы не раны, нанесенные ему в некоторых местах войной, он выглядел бы вполне мирно. По улицам шли обычные прохожие, бегали дети, вдоль обочин дорог стояли немногочисленные легковушки. Раза два прозвякал трамвай, с трудом вписываясь в крутые повороты.

Когда машина остановилась, Ротманн внимательно осмотрел пустынную улицу и сделал знак выходить. Прежде чем зайти в один из домов, они медленно, словно прогуливаясь, прошагали еще чуть ли не целый квартал. Внезапно эсэсовец открыл какую-то дверь и втолкнул Антона внутрь.

– На третий этаж, – скомандовал он и стал быстро подниматься первым.

Поздно вечером того же дня Ротманн пришел снова.

– Ну, как устроились? – спросил он, усаживаясь в небольшое потертое кресло у окна.

– Спасибо, гораздо лучше, нежели в вашем подвале, – ответил Антон и по-хозяйски предложил чаю.

– Нет времени.

Ротманн закурил, посмотрел на часы и, немного помолчав, спросил:

– Есть у вас какие-нибудь свежие мысли?

– Вы знаете, есть…

В это время они услышали шаги и в дверь постучали условным стуком.

– Это Юлинг, – сказал Ротманн и пошел открывать.

Это действительно был Юлинг. Войдя, он поздоровался и отнес на кухню довольно большой сверток.

– Там еще кое-какие продукты, причем капусты среди них нет. Я проверил, – сказал он, вернувшись.

– Большое спасибо.

– А теперь новости. – Юлинг уселся прямо на кровать и достал из кармана конверт. – Я тоже получил письмо. Буквально полчаса назад. Это ответ на мой запрос по поводу Гельмута Формана и его отца.

– Конечно, всё подтверждается, – произнес Ротманн стоя в дверях и разминая в пальцах сигарету.

– Да нет. Не всё. И даже очень не всё!

Ротманн выругался и вернулся на свое прежнее место на кресле.

– Опять сюрпризы.

– Во-первых, здесь говорится, что Гельмут Форман сменил фамилию на Баер, – Юлинг посмотрел поочередно на обоих собеседников, – а во-вторых, он был-таки принят в ряды СС в ноябре 1940 года. Каково!

– Что же это означает? – поинтересовался Ротманн.

– Подожди, Отто. В конце того же сорокового года его призвали в вермахт. Тогда, как ты помнишь, еще была такая практика. Несколько месяцев в армейском учебном лагере, и новобранец возвращался полноправным солдатом СС. Так вот. Пока он был там, вдруг выясняется, что родословная не обеспечивает нашему Гельмуту необходимой чистоты крови. Нашли какие-то бумаги, и оказалось, что он, благодаря своим предкам, из второй, фалической, группы слетает сразу в четвертую. Избыток альпийской крови, черт бы побрал этих профессоров! Но это было начало сорок первого года. Все строгости продолжали соблюдать. В итоге Гельмута вычеркивают из СС и оставляют в армии, где он попадает в пехоту, и в сорок третьем году сам Гюнтер фон Клюге вешает ему на шею Рыцарский крест. Так что с 1941 года всё более или менее совпадает с его словами и солдатской книжкой. Что же до членства в СС, то эти записи могли просто вымарать из его личных документов, сохранив только в досье. Вот теперь всё.

– Значит, он тебя обманывал, – начал размышлять вслух Ротманн. – Но зачем? Чего ему было бояться или стыдиться? Он честный солдат в крестах и ранах. Многие из нашей конторы должны бы таким честь отдавать на улице. Что-то тут не то.

– Позвольте мне, господа. – Антон уже давно ерзал на своем краю кровати.

– Разумеется, – сказал Ротманн.

– Несколько минут назад вы спросили меня, господин штурмбаннфюрер…

– Зовите меня просто Ротманн, – махнул тот рукой.

– Хорошо. Так вот, вы спросили, нет ли у меня новых соображений. И сейчас я хочу рассказать вам о своем предположении или, если хотите, о новой гипотезе. «Гипотеза релаксаций» – так я ее назвал.

– Что ж, давайте сюда вашу гипотезу, – снова посмотрев на часы и откинувшись на спинку кресла, сказал Ротманн и закрыл глаза.

– Суть ее проста, – начал Антон. – Те деформации, что происходят в прошлом ваших знакомых, не остаются навсегда. Так же как рябь на воде от дернувшегося поплавка, они через некоторое время могут исчезать. Наступает релаксация. Всё постепенно возвращается на прежнее место, и все, кто был связан с этими людьми, тоже ничего не замечают. Таким образом след небольших возмущений, не вызвавших каких-то необратимых разрушений, со временем пропадает. И если мои предположения верны, то ваш Гельмут при новой встрече расскажет вам уже другую историю.

– Вы полагаете, есть смысл с ним снова встретиться?

– Конечно! Было бы интересно узнать, прав я или нет. Только учтите, что, поскольку его прошлое, если можно так выразиться, еще плывет, нужно быть готовым к некоторым моментам.