Собиратель книг, женщины и Белый Конь. Библиотека журнала «Вторник»

Глава 4

Когда очнулся, был все в том же костюме трубочиста. Даже щетка, как прежде, болталась на поясе. Но лабиринта зеркал вокруг не было. Как не было здания фабрики, не было января месяца.

Я лежал на траве неподалеку от своего дома. На траве большого сквера (его разбили здесь недавно, после того как снесли ветхое здание построенного еще в девятнадцатом веке заводика), он тянется от моего дома до набережной нашей маленькой Яузы. Было летнее утро, и сквер был пустынен. Но земля не была холодная. Не такая, какой бывает всегда после ночи. И это был не тот сквер, который я видел всегда. Трава… Я никогда не видел такой густой, такой чистой травы в нашем сквере. И такого воздуха здесь никогда не было.

Я не мог понять, что случилось. В самом деле, ведь я же не выпил столько, что начались глюки. И страсть к Наталье не могла сделать меня сумасшедшим.

Он (вернее – она) появился ниоткуда. Просто материализовался где-то в двух метрах от меня. Как тогда, возле районной поликлиники. Я говорю «он» – потому что в появившемся рядом со мной создании я сразу разглядел черты того самого симпатичного черта, который пообещал «подарочек». И я говорю «она» – потому что теперь это была женщина!

Как будто та, которая скрывалась в облике черта, сбросила эксцентричный карнавальный костюм. Сбросила рога, маску. Явилась ко мне в своем настоящем, первозданном облике.

Увидев ее, я тут же поднялся с газона. Потому что сразу понял одно. Она была прекрасна, как сама жизнь. Та жизнь, какой видишь ее только в юности. И никогда больше.

…Большие темные глаза миндалевидной формы. Темно-каштановые длинные волосы. Густые, они слегка вились, свободно спадая на обнаженные плечи. Губы неполные, а рот большой – и это придавало ей удивительный шарм. Улыбка, рождающая прелестные ямочки на щеках. Лицо не удлиненное, скорее, кельтского типа. Бледная. На левой руке – браслет из древнего белого янтаря. Невысокая. Наверное, на голову ниже меня. Можно сказать, худенькая. Хотя груди немаленькие. Я рассмотрел и это благодаря короткому темно-желтому платью с большим вырезом. Узкому, но не обтягивающему. Его цвет очень шел к ее изумительным волосам. И еще она была босиком. Она, думаю, не была молода. Но точно на несколько лет младше меня.

Я мельком вспомнил Наталью, оставшуюся в лабиринте зеркал. Но что Наталья? Я уже почти не думал о ней. Ведь я только что увидел другую… Увидел и сразу понял одно. Это оно. Настоящее. То, что бывает раз в жизни. Та, которую ищешь, порой неосознанно, всю жизнь. Не находишь и останавливаешься на другом. Вернее, на других. На теперешней жене или на Наталье…

Таких, как они, можно найти много. Просто хороших, очень и не очень хороших. Но настоящая – она лишь одна. Та, которая сейчас стояла передо мной. Та, которую я увидел в этой совершенно фантастической ситуации. Она смотрела на меня ласково и внимательно. И вместе с тем, кажется, немного сердито.

– Шел в комнату, попал в другую? – улыбнулась она.

В этой улыбке я увидел немного злой иронии.

А голос! Он был похож на голос «моего» черта! Та же хрипотца. Но теперь в нем не было октав, присущих сильному полу. Зато был заметный европейский акцент. Очень приятный акцент.

– Именно так, – ответил я, – и, кажется, сделал это очень удачно. Вот только как это произошло…

Невольно пожал плечами. Я был не только полон случившейся чудом или каким-то колдовством встречей, но и ошарашен мистикой своего перемещения.

– Неисповедимы пути Господни, – уклончиво ответила она на мою реплику.

Выглядела довольной. Я сразу понял: ей нравится, какое впечатление произвела на меня. Я был счастлив и произнес самые банальные, но необходимые для начала знакомства слова:

– Меня зовут Сергей.

– Сергей… Серджио… Трубочист Серджио, прямо персонаж итальянской оперы, – она лукаво улыбнулась, – а я – Виктория. Вернее, Кен. Люблю, когда меня называют именно так, – она сделала ударение на последнем слове, давая тем самым понять, что это не обсуждается. – Я живу в Англии, под городом Йорк, а сюда приехала в гости. В Англии я пишу стихи и работаю в банке. Банк – ерунда. Стихи – это жизнь. Ну вот, – она слегка наклонила голову, – я и представилась вам, Серджио.

Все случившееся было страшно необычно, но я отставил все перемещения, превращения и появления в сторону, как второстепенное. Главным для меня была она. Я хотел продолжить наше общение. Ее и мое. Пока не отвлекаясь на темы таинственного. Хотя было ясно, что самое таинственное во всем этом – сама Кен. И она, я не сомневался, знала, каким образом я очутился здесь. Больше того, это, наверняка, ее рук дело. Но кто она?

Колдунья? Фея?..

Я всегда верил в необычное и непознанное…

Но Бог с ними, с предположениями, для начала надо было продолжить разговор.

Я не только собираю книги, но и много читаю. Неплохо разбираюсь в стихах. Но сейчас меня интересовали не столько они, а она, Кен, выраженная в своих строках. К тому же, как известно, путь к сердцу поэтессы лежит через интерес к ее стихам.

– Скажите, а я мог читать ваши стихи? – спросил я.

– Нет, – она слегка наморщила лоб. – Думаю, нет. Я пишу, в основном, на английском и очень мало на русском. К тому же пока только две моих небольших книжки вышли. Обе опять-таки на английском. Впрочем, большая часть остального есть в интернете. На британских поэтических сайтах. Туда, – она грустно улыбнулась, – заходят, как правило, только сами поэты.

– Верно, – кивнул я, – я никогда не бывал на таких сайтах. Но в таком случае, может быть, вы прочтете мне что-нибудь? Лучше, конечно, на русском.

– Хорошо, – согласилась Кен, – и тут же предложила, – а давайте тогда сядем, да вот, – показала она глазами, – хоть на траву, а то встали, как вкопанные.

И мы расположились на траве. Сели по-турецки. Довольно близко друг к другу. Я смог лучше, чем прежде, рассмотреть ее. Шея, полуоткрытая грудь, ноги… Господь, думаю, никогда не создавал ничего лучшего. И еще – я чувствовал запах ее тела. Удивительно тонкий. Прекрасный, как сама жизнь.

Я любовался ей, хотел ее, слушая ее стихи…

Эклектика. Смесь. Таким было мое первое впечатление. Таким оно остается по сей день. Эклектика чувственности, ироничности и несвойственной большинству поэтов рациональной точности. Эклектика талантливая. Эклектика, которую хочется слушать…

Последнее стихотворение, которая она мне прочла, называлось «Лохматый черт на пляже в Истборне». Это стихотворение было смешное и грустное. Смешное, потому что очень забавно выглядел черт – коренастый, лохматый, с большими ушами. И грустное, потому что люди издевались над ним.

Черт… Этим стихотворением Кен помогла мне задать вопрос, который вертелся на языке.

– Кен, скажите, – спросил я, – а я видел вас раньше? Немного в другом облике?

– А вот думай сам! – насмешливо улыбнулась она.

Ничего не объяснила… Зато перевела наше общение на «ты». В другое, более доверительное и близкое измерение. А я был не только рад этому, но и смущен. Влез со своим вопросом, ничего не сказал о том, что думаю о ее стихах.

Постарался исправить свой промах. Произнес несколько фраз (ни одно слово в них не было дежурным!) о ее стихотворениях.

Кен выглядела довольной.

– Спасибо, – сказала она, – за слова и, главное, за взгляд – спасибо.

Эти слова она произнесла с более сильным, чем прежде, акцентом. Я понял – волнуется, тронута. А затем Кен положила свою руку на мою. «Сердитость» почти исчезла из ее взгляда.

Я знал: дело не в стихах. Она почувствовала, что я почти боготворю ее. И она… Она по меньшей мере не разочарована мной.

– А чем занимаетесь вы, Серджио? – спросила она.

Я только вскользь рассказал о своей работе. И намного больше – о собирательстве книг и дачных делах. Сразу увидел: и то, и другое ей интересно. Выяснилось, что книги Кен не собирает. А вот овощи и зелень выращивает. И разбирается в этом очень неплохо.

В ее больших темных глазах я видел живой интерес и лишь маленькую капельку той «сердитости», которую разглядел в самом начале нашей волшебной встречи. И еще – это несказанно обрадовало меня – ее глаза блестели! Блестели так, как блестят глаза женщины, когда ей нравится мужчина, на которого она смотрит.

Я рассказал ей и о своих дочках, которые теперь со мной почти не общаются. На «детскую» тему Кен среагировала коротко:

– У меня нет детей, – констатировала она.

Именно констатировала. Без видимой грусти и без тоски. Я повернул разговор к прежним, в первую очередь, к книжным темам.

С каким интересом Кен слушала рассказ о том, как мы с отцом в конце восьмидесятых годов искали изданную впервые за десятилетия (и к тому же крошечным тиражом) Библию. Сколько церквей нам пришлось обойти, пока не нашли в храме на Преображенке! Еще бы, подумал я, она хотя, видно, и нередко бывает здесь, но все-таки иностранка. Многое из нашего прошлого для нее terra incognita.

Потом Кен рассказала мне о своих саде и грядках под городом Йорк. Она увлеченно говорила о том, как выращивает спаржу, когда, кажется, что-то вспомнила. Тут же бросила взгляд на часы:

– Вау! – воскликнула она, – я заговорилась с тобой. Забыла обо всем! Обо всем на свете забыла! А у меня поэтический семинар!