История литературы. Поэтика. Кино: Сборник в честь Мариэтты Омаровны Чудаковой

Ср.: Сурат И. О гибели Пушкина // Сурат И. Вчерашнее солнце: О Пушкине и пушкинистах. М., 2009. С. 49–50.

См. комментарии П.С. Краснова и С.А. Фомичева в сборнике: А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 406; Фесенко Ю.П. Указ. соч. С. 108–109.

Е.Г. Эткинд считал, что образность первой строфы этого стихотворения, написанного от лица воинственных горцев, которые обращаются к русским завоевателям, «предсказывает» пушкинский «Кавказ», так как у Грибоедова горцы, как и лирический герой у Пушкина, находятся на высокой вершине и уподобляются орлу («Как ни крепки вы стенами, / Мы над вами, мы над вами, / Будто быстрые орлы / Над челом крутой скалы»). «Нельзя ли прочесть в „балладе“ Пушкина „Кавказ“ своеобразный разговор с Грибоедовым? – спрашивает Эткинд. —

А, может быть, даже стихотворение, посвященное его памяти?» (Эткинд Е. Симметрические композиции у Пушкина. Париж, 1988. С. 61). На вопрос исследователя едва ли можно ответить утвердительно, так как горные вершины и летающие вокруг них орлы – это клише «кавказской» поэзии (ср., например, в «Кавказском пленнике»: «Как часто пленник над аулом / Недвижим на горе сидел! / У ног его дымились тучи, / В степи вздымался прах летучий… Орлы с утесов поднимались /Ив небесах перекликались»), а никаких других параллелей между «Кавказом» и «Хищниками на Чегеме» не обнаруживается. С другой стороны, обращает на себя внимание совпадение метра «Хищников на Чегеме» и пушкинского «Делибаша», причем оба текста содержат апострофу с одним и тем же рифменным словом (ср. «Тут утес: – берите с бою» и «Эй, казак, не рвися к бою»), а их начальные стихи рифмуются между собой (ср.: «Окопайтесь рвами, рвами!» и «Перестрелка за холмами»).

Булгарин Ф.В. Воспоминания о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове. С. 185, 200.

Полное собрание сочинений Фаддея Булгарина / Новое, сжатое (компактное) изд., исправленное и умноженное. СПб., 1843. Т. 3. С. 121, 29.

Пушкинские критические оценки «Горя от ума» всегда смущали советских литературоведов, которые многократно пытались найти им разнообразные идеологически и эстетически приемлемые объяснения. См., например: Гукасова А.Г. Пушкин и Грибоедов (К вопросу об оценке Пушкиным комедии «Горе от ума») // Пушкин в школе. М., 1951. С. 112–141; Городецкий Б.П. К оценке Пушкиным комедии Грибоедова «Горе от ума» // Русская литература. 1970. № 3. С. 21–36; Фесенко Ю.П. Указ. соч. С. 101–106; Фомичев С.А. Автор «Горя от ума» и читатели комедии // А.С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции. Л., 1977. С. 15–17.

См. об этом: Вацуро В.Э. Пушкин и проблемы бытописания в начале 1830-х годов // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1969. Т. VI. С. 150–170.

Вячеслав Вс. Иванов. Как построена «Египетская марка» Мандельштама?

1. Фабула. Парнок и Кржижановский

За без малого девяносто лет, отделяющих нас от времени написания Мандельштамом «Египетской марки», в особенности же за последние полвека, была проделана огромная работа по выявлению исторического и городского фона произведения и конкретных прототипов его персонажей (из многих публикаций укажу хотя бы на: Барзах 1993; Барзах 1998; Бахрах 2010; Мец 2010; Морозов 2002; Ронен 1973; Ронен 2002; Ронен 2008; Сегал 1981; Сегал 1987; Тименчик 1978; Тименчик 1993; Фейнберг 1991), расшифровке черновиков, прочитанных С.В. Василенко и истолкованных им и другими учеными (Василенко, Фрейдин 1991; Тименчик 1991, Ронен 2008), и раскрытию интертекстуальных связей и литературной преемственности, преимущественно по отношению к Гоголю и Достоевскому (Шкловский [1933] 1990; Полякова 1991; Полякова 1997; Brown 1990; Гарбузинская 200 6; Багратион-Мухранели 1991; Багратион-Мухран ели 1995), но и в сопоставлении с самим Мандельштамом (Ронен 2002; Петровский 1990; Петровский 1993), а также с ранней прозой Пастернака (Берковский [1930] 1991; Roll 1990) и с монтажом в кино (Багратион-Мухранели 1991) и в художественном чтении (Swift 2005). Хотя и в перечисленных исследованиях, и в некоторых других сочинениях, отчасти включенных в прилагаемую сокращенную библиографию, попутно излагались любопытные соображения и делались интересные замечания о фабуле и структуре сюжета, тем не менее они не были в центре внимания в большинстве этих работ. Исключение составляет ранняя статья Н.Я. Берковского, где заострены структурные особенности «Египетской марки» (Берковский 1929; Берковский [1930] 1991), и сравнительно более поздняя монография Уэст (West 1980), в которой выявлены характерные черты фрагментарности и контраста как приемов мандельштамовской прозы. В последние четыре десятилетия стали внимательнее изучать стилистические черты, роднящие этот прозаический текст Мандельштама с его поэзией, в особенности то, как становление текста оказывается предметом описания в самом тексте (Isenberg 1987; Isenberg 1994). Были предприняты и попытки

психологического истолкования некоторых образов в духе ставших популярными рассуждений о диалоге и роде (gender) (Boym 1991; Isenberg 1987: 232–233). Сделаны предварительные замечания о соотношении структуры повести с мандельштамовским пониманием прозы и особенно романа (Земскова 2005; Леонтьева 1991; Леонтьева 1992). Тем не менее детальное описание построения текста еще отсутствует. Предлагаемый опыт представляет часть исследования, идущего в этом направлении.

1

Отправляясь от формалистического разграничения фабулы и сюжета, занимавшего и самого Мандельштама (не без влияния Шкловского, вообще важного для его прозы), и Лунца (Ivanov 1998), попробуем выделить основные элементы и соотношения, лежащие в основе фабулы и отражающие тематику произведения.

Фабула концентрируется вокруг главного персонажа повествования – Парнока (в дальнейшем используется сокращенное обозначение этого главного героя как ?). Метонимический принцип, объединяющий прозу Мандельштама (и Гоголя) с творчеством Пастернака, особенно раннего (см. об «Охранной грамоте: Якобсон 1987), сказывается и в выборе в качестве заглавия одного из имен Парнока – «Египетская марка» (о предыстории заглавия судя по черновикам ср.: Тименчик 1991, Ронен 2008).

Оно представляет собой прозвище Парнока (сокращенно обозначаемое дальше как ??), которым его дразнили в школе в детстве (ср. с этим, например, роль названий местностей и имен людей в «Детстве Люверс» Пастернака [Берковский 1991]). Тот же метонимический принцип приводит и к выделению в качестве отдельных действующих лиц книги частей парадной одежды Парнока – его визитки (сокращенно обозначаемой как ??) и крахмальной рубашки (сокращенно обозначаемой как ???). Оба эти предмета по отношению к Парноку служат отчуждаемой принадлежностью (подробно об этом понятии и о языковых способах его выражения см.: Иванов 1989). Обозначим посредством Р

логическое отношение «быть отчуждаемой принадлежностью кого-либо». Тогда важные элементы фабулы можно представить выражениями:

(1) P1(??, ?),

что можно пересказать как «визитка является отчуждаемой принадлежностью Парнока»;

(2) P1(???, ?),

что можно пересказать как «крахмальная рубашка является отчуждаемой принадлежностью Парнока».

Оба эти предмета по ходу повествования (по мере развертывания сюжета) от Парнока отчуждаются. Визитку у Парнока отбирает сшивший ее портной Мервис (сокращенно обозначаемый как ?), которому Парнок не заплатил за нее. Обозначим посредством P2 логическое отношение «заплатить кому" либо», посредством знака & – соединение (конъюнкцию) двух высказываний, посредством знака – отрицание, а посредством знака ? – следствие предшествующих выражений. Тогда судьба визитки Парнока на первом этапе развития повествования может быть описана как:

(3) P1(??, ?) & P2(?, ?) ? P1(??, ?),

что можно (добавив не записанное условными знаками для уменьшения длины записи отношение к прошедшему времени и указание на то, что не уплачена именно цена изготовления визитки) пересказать как: «визитка являлась отчуждаемой принадлежностью Парнока, но Парнок не заплатил [за нее] портному Мервису и визитка стала временно принадлежать Мервису».

Другую часть своей парадной одежды – крахмальную рубашку – Парноку не отдают из прачечной (сокращенно обозначаемой как ?), потому что он потерял квитанцию или записку (сокращенно обозначаемую как ?), удостоверявшую его собственность. Обозначим посредством P3 логическое отношение «сохранять что" либо». Судьба крахмальной рубашки Парнока на первом этапе развития повествования может быть описана как:

(4) P3(???, ?) & P3(?, ?) ?P1(???, ?),

что можно (при соблюдении перечисленных выше и им аналогичных сокращений и без того длинной условной записи) пересказать как: «крахмальная рубашка являлась отчуждаемой принадлежностью Парнока, но Парнок не сохранил [относившуюся к ней] записку и рубашка стала временно принадлежать прачкам (= прачечной)».

В разбираемом тексте Мандельштам помогает будущему исследователю, пытающемуся в духе вновь оживающих или во всяком случае не совсем забытых – в том числе и благодаря продолжавшимся усилиям Мариэтты Чудаковой и ее покойного товарища по жизни и занятиям Александра Чудакова – традиций русского формализма внести кажущуюся стройность в хаос мандельштамовского повествования. Сам автор – Мандельштам – формулирует в тексте и фабулу, и ее историческое обобщение, грамматическим образом выраженное посредством преобразования (символизируется посредством метаобозначения ?) единственного числа во множественное:

портной (Мервис = ?)?портные

визитка (??)?визитки

прачка (?)?прачки

молодой человек (Парнок = ?), потерявший записку (??)?молодые люди, потерявшие записку

Соответственно фабула и ее историческое обобщение по Мандельштаму выглядят так: «то было страшное время: портные отбирали визитки, а прачки глумились над молодыми людьми, потерявшими записку» (ЕМ: 124). Е[ервая часть резюмирует всерьез оценку Мандельштамом описываемого времени, страшные черты которого выражены в других составных частях фабулы. А вся формулировка, построенная на указанных грамматических преобразованиях, носит метонимический характер и при буквальном чтении воспринимается как ироническая или пародийная. Для историко-литературного прояснения роли визитки и крахмальной рубашки в фабуле представляется полезным их сравнение с шинелью Акакия Акакиевича в «Шинели» Еоголя. Еоголевская метонимия целиком определила фабулу текста. Еоголь подробно мотивировал это, описав саму подготовку к получению шинели и катастрофу ее насильственного исчезновения. Ремарки Мандельштама значительно лаконичнее. Акцент перенесен на того, кто становится новым владельцем одежды, отнятой у главного героя.

И визитку (которая только два часа пробыла у Мервиса), и рубашку из прачечной получает удачливый соперник Е[арнока – ротмистр Кржижановский (сокращенно обозначаемый здесь как к). В финале повествования Кржижановский укладывает в чемодан и визитку, принадлежавшую Е[арноку, и «лучшие его рубашки» (ЕМ: 150; гоголевский прием гиперболического умножения – ср.: Белый 1934; см. также выше об обобщающей функции множественного числа). Он их увозит в Москву, похитив (оживающий фольклорный мотив).

Следующий этап в истории этих несостоявшихся (отнятых у Парнока) частей его одежды описывается (при упущении в записи описанных выше ранних этапов) как:

(5) P1(??, ?) & P1(???, ?),

что можно пересказать как «визитка и крахмальная рубашка [ранее бывшие отчуждаемой принадлежностью Парнока, теперь] являются отчуждаемой принадлежностью Кржижановского».

Из сопоставления (1), (2) и (5) и из излагаемых ниже соотношений следует

(6) ? ??,

ЧТО можно

что можно пересказать как «Парнок во всем противоположен Кржижановскому, при структурном описании они образуют бинарную оппозицию».

Противопоставление Парнока и Кржижановского – прежде всего социальное (см. о нем в аспекте дуэли: Багратион-Мухранели 2010а). Парнок наделен характерными чертами петербургского интеллигента, сокращенно обозначаемыми посредством Q,что можно пересказать как «обладать признаками петербургского интеллигента Серебряного века»:

(7) Q(?),

что понимается как «Парнок – типичный петербургский интеллигент Серебряного века».

Следует, однако, заметить, что, следуя в этом, как и в других особенностях поэтики своей прозы, за романом Пушкина «Евгений Онегин», Мандельштам всегда готов заметить разность между Парноком и собой при всех очевидных сходствах (см. по этому поводу замечания в статье: Гарбузинская 2006).

2

О поведении Кржижановского в дни Февральской революции мы узнаем со слов хозяйки прачечной. Она говорит о нем: «То не жандарм, а настоящий поручик. Тот господин и скрывался всего три дня, а потом солдаты сами выбрали его в полковой комитет и на руках теперь носят!» (ЕМ: 125). Иначе говоря, Кржижановский – это бывший офицер царской армии, из тех гвардейцев, на кого в детстве Мандельштам-мальчик «смотрел исподлобья». Такие, как Кржижановский, прятались в начале революции (в феврале), а потом умело приспособились к новой власти.

С дамой, с которой Кржижановский «развязно шептал конно-гвардейские нежности» (ЕМ: 128), Кржижановский идет по Петрограду в «солдатской шинели, но при шашке» (ЕМ: 128). Шашка и «нафабренные усы» (ЕМ: 128) – вторичные признаки его былого офицерского достоинства, от которого он отказался, чтобы угодить солдатам и никак от них не отличаться. Обозначив шашку как ?, «нафабренные усы» посредством ?, введя R? в значении «быть символом офицерского ранга», R? в значении «быть [в прошлом] офицером», можно записать характеристику Кржижановского как:

(8) R?(? & ?),

что можно пересказать как «шашка и нафабренные усы являются признаками офицера российской царской армии»;