В дверном проёме образовалась щель, впускающая в мрачную комнату, полоску яркого света.
– Ты как? – Очки Эммануила пускают осторожные блики.
– Вроде отпустило! – хриплю я.
– Поешь?
– Не хочу! Буду лежать пока не стану уверен, что отпустило.
– Ты настолько боишься боли? Мне кажется, ты преувеличиваешь. Пойми, что боль не всегда объективна. Иногда это всего лишь ощущение, никак не связанное с реальностью.
– Всего лишь ощущение? Эммануил, тебя когда-нибудь засовывали в мясорубку? Тебе знакомо чувство, когда твоё тело затягивает в ручьи металлического шнека, который сначала заплетает в косички твои мышцы и сухожилия, в потом ломает кости. Ты бы назвал это – «всего лишь ощущение»? Сколько у тебя обезболивающего?
– Ты немного не понимаешь.
– Я задал вопрос!
– Позволь мне кое-что тебе объяснить!
– Сколько обезболивающего в этой грёбаной лачуге? Я хочу знать, на что рассчитывать!
– Ты позволишь мне сказать?
– Только после того, как ты притащишь всё сюда. Всё, что есть: колёса, порошки, ампулы. Всё это должно находиться в этой комнате!
– Ну хорошо! – он выходит, мягко прикрывая за собой дверь.
Я гляжу в чёрный потолок, и в моем воспаленном мозгу сидит лишь одна мысль:
«Сколько здесь обезболивающего? Что я буду делать, когда оно закончится?».
В глазах стоят горы таблеток, различной формы, цвета и фасовки. Таблетки сыплются с потолка, шумным градом, засыпая мою кровать и маленькую комнатушку. С вожделением испытывающего ломку наркомана, или стоящего у витрины с напитками алкоголика, я представляю, как глотаю эти таблетки горстями. Я понимаю, что готов убить за дозу обезболивающего.
Эммануил вернулся. Зажмурившись от пролившегося в комнату света, я слышу только его шаги. Ботинки стучат о пол медленно, словно удары там-тама. Что-то мягко шлёпается на прикроватный столик. Открыв глаза, я вижу скрученный в рулон блистер и пачку с ампулами.
– Это всё?! – Я чувствую, что начинаю задыхаться.
– Ампул всего пять, я колол тебя и раньше, когда ты ничего не помнил.
– Надо срочно отсюда выбираться! – Я оттягиваю в сторону сдавливающий шею ворот футболки.
– В ближайшее время, это невозможно…
– Надо выбираться, пока не закончились колёса! Ты меня слышишь? Это не вопрос и не просьба о совете, это утверждение. Мне нужно срочно возвращаться в цивилизацию, где есть нормальные доктора и неограниченное количество таблеток.
– Послушай меня…
– Я больше ничего не хочу слушать! – ору я, сидя на кровати. – Я ухожу, с тобой, или без тебя!
– Тогда придётся тебя заставить! – стёкла очков становятся матовыми, будто они подёрнулись инеем.
– Ч-чё?!
Он пригибается, хватает, что-то с пола, и делает резкий замах. Мне показалось что в воздухе сверкнуло толстое длинное лезвие.
Вж-жик!
«А-а-а-а!».
Пронзившая плечо боль, через мгновение опоясывает всю верхнюю часть туловища. Я валюсь на кровать, чувствуя, что вот-вот лишусь сознания.
– Сейчас, когда ты в таком состоянии, я могу заставить тебя делать, всё, что захочу!
Раздваивающийся, крошащийся об стены грозный голос, больно давит на перепонки.
– Зач-чем! За что ты меня убил? – хриплю я, чувствуя, как, отрубленная острым палашом, рука, безвольно болтается на ниточках сухожилий.
– Ха-ха-ха-ха! – мерзкий смех садиста звенит, дробью отскакивая от стен. – Знаешь, сейчас ты безобиднее мухи, или таракана, если тебя можно убить вот этим. Посмотри сюда!
Через узкую щелочку приоткрытого глаза я вижу белый предмет, который сжимает рука Эммануила. Приглядевшись, я понимаю, что это обыкновенный матерчатый тапок. Один из белых тапочек, которые лежали возле прикроватной тумбочки.
– Как ты считаешь, это нормально испытывать такие болевые ощущения от удара тапком?
– Ты ударил очень сильно… – неуверенно шепчу я.
– Каким бы ни был удар – это всего лишь тапок, кусок тряпки и пластика, который весит двести грамм. Возможно малыш, которого отходят по жопе такой штуковиной будет рыдать и корчиться от боли, но взрослый мужик…
– Ты хочешь сказать, что я прикидываюсь?
– Нет…тебе было действительно больно. Вопрос в том, адекватно ли твоё чувство боли? Соотносится ли оно с реальным ущербом для твоего организма.
– Я не понимаю…– я сажусь на кровати, зажимая ладонью травмированное плечо и затравленно глядя на доктора.
– Ты просто не даёшь мне ничего объяснить. Я попробую ещё, но не вздумай меня перебивать, иначе…– он медленно приподнимает тапок.
Я съеживаюсь, уменьшился в размерах, когда устрашающая тень накрывает мою голову.
– Ощущения боли не всегда объективны. То, что одному доставляет невыносимую боль, для другого – не страшнее комариного укуса. Каждый чувствуют боль по разному, в зависимости от личного болевого порога. Центр боли находится в твоей голове. Расположение болевого порога на шкале от большего к меньшему влияет на твою личную переносимость боли. Если болевой порог выставлен на минимальный уровень, любая манипуляция, будь то пощипывание, укус комара, ( в твоем случае, укол и шлепок тапочком), будут восприниматься как вонзившийся в тело нож.
– И как это случилось? Я же не всегда был таким? – Шепчу я, обнимая подбирающиеся к животу коленки.
– Конечно же нет! Судя по количеству шрамов на твоём теле, ты бы, вряд ли, сидел здесь, и уже давно бы умер от болевого шока. Да и не это главное. С таким низким порогом, ты бы на километр не приближался к источникам опасности, которые могут нанести тебе увечья. Заметь, как ты шарахаешься от тапочка, а стоит мне взять в руки ремень, ты и вовсе забьёшься под плинтус.
– Значит что-то сбило эту…эту шкалу? Что это может быть?
– На самом деле, нет никакой шкалы, по крайней мере такой, как мы себе представляем. Всё основывается на обратной связи, на личных ощущениях субъекта. Шкалу я привёл в пример для понимания. Хочешь приведу ещё более понятный пример?
Я трясу подбородком.