Рыжий (история одиночки)

У него появилась своя коробка со старым свитером внутри, в которой он прятался, когда Степаныч брался учить его жизни. Тогда он высовывал оттуда свою головку и поднимал вверх лапку, как бы призывая хозяина воздержаться от бесчинства. Степаныч грозил ему пальцем, бормотал: «Ишь ты, умник», – но котёнка оставлял в покое. Спал Рыжик обычно на диване в ногах у хозяина, а когда тот с перепоя начинал во сне воевать с чертями и вовсю педалировать своими конечностями, смывался в коробку.

Вообще жилось ему неплохо, и мысли, иногда отчётливо проносившиеся у него в сознании, носили скорее позитивный характер, например: «Не жмись, дай добавки» или «Почесал бы ты, братец, мне за ушком». Пользоваться писсуаром он тоже научился на удивление быстро, и, шаркая затем усердно лапкой по кафелю, чувствовал себя вполне сносно. В подъезд или куда подальше его не тянуло – стресс ещё давал о себе знать. Единственное, к чему он всё никак не мог привыкнуть, так это к запаху сивухи, сочившемуся изо всех углов квартиры и особенно от хозяина.

Но вот в конце апреля расцвела синевой весна, и Рыжик стал всё больше времени проводить на подоконниках и на балконе, вглядываясь сквозь остекление на яркий, будоражащий кровь мир. Мир скрывал в себе множество загадок, и он, будучи не совсем обычным котёнком, хотя этого и не осознавал, готов был устремиться навстречу неведомому, хотя и немного боялся (впрочем, как и любой другой нормальный котёнок).

Первая вылазка из квартиры удалась, конечно же, совершенно случайно. Пришедший не в настроении с работы Степаныч так хлопнул дверью, что она разлучилась с косяком и, обиженно скрипя петлями, подалась назад. И пока бурчащий мастер раскидывал свои вещи по прихожей, Рыжик рванул через порог и оказался на лестничной площадке. Волнение охватило его от кончиков ушей до последнего белого колечка на хвосте, но страха не было. Дверь за ним захлопнулась, но он почти не обратил на это внимания. Прядя ушами, Рыжик внимательно огляделся своими подаренными природой изумрудами. Тихо… Ага, внизу что-то загудело, потом щёлкнуло, лязгнуло и снова загудело – выше, выше… Когда-то он это уже слышал, и прежнее беспокойство вернулось к нему. Доверяясь только инстинктам, котёнок начал осторожное движение вниз – возможно, за ним с лёгкой руки хозяина уже началась охота, причём тому даже и из квартиры самому не надо было выходить (он хорошо помнил, как Степаныч частенько разговаривал с кем-то при помощи чёрной, светящейся коробочки, исторгающей из себя металлические звуки. Люди вообще были горазды на всякие фокусы, причём большинство из них причиняли вред им самим же. Откуда об этом мог знать котёнок? Оттуда. Не стоит недооценивать живность, путающуюся у нас под ногами). Спускаться по ступенькам было не сложно – лапы уже успели вырасти. Так, никого не встретив, зато впитав в свой любознательный нос с десяток новых запахов, несколько на редкость неприятных, он добрался до четвёртого этажа и замер, уставившись на батарею, самую тёплую в подъезде, вновь ощутив себя очень маленьким, вечно голодным и неприкаянным существом. Потом он встряхнул головой и решительно стал спускаться дальше, пока не упёрся в железную дверь. Тут он сел и стал ждать, точно зная, что рано или поздно дверь откроется. Вновь раздался гул – на этот раз вниз, вниз… Лязгнуло совсем рядом. Рыжик забился в угол и прижал уши к голове: сейчас поймают и начнут воспитывать – скорее всего, морду обо что-нибудь оботрут. Совсем рядом раздались шаги, дверь открылась, и тут же он услышал зловещее: «Кис-кис-кыс…». Он поднял глаза. Дородная женщина смотрела на него и улыбалась, только улыбалась. Поняв, что никакие недоразумения ему не угрожают, Рыжик быстро прошмыгнул в открытую дверь, лихо скатился по ступенькам подъезда, нырнул под ближайшую скамейку и огляделся, а заодно и принюхался. Земля была тёплая, в зелёных пластырях молодой травы, ветерок приятно холодил шкуру, солнце уверенно пробивалось сквозь размытую тучу. «Как же здесь хорошо…» – подумалось Рыжику, и почти одновременно где-то рядом раздался собачий лай. Враг был близко. Он сразу напрягся, начал готовиться к худшему, закрутил головой, выискивая возможные пути бегства (в голове тут же услужливо нарисовалось дерево), однако всё обошлось. До невозможности грязная болонка, визгливо бранясь с миром, пронеслась мимо (бросили, бросили собачку… а может, сама удрала? забрела, ошалев от восторга, в незнакомые места, да там и осталась, сменив эстетику домашней жизни на немногие истинно собачьи ценности). Котёнок перевёл дух. Напротив него молодая пара дружно покачивала коляску с кем-то пищащим внутри. Рыжик сидел, прижавшись к ножке скамейки, и предпринимать ничего не собирался – он просто знакомился с этим волнующим миром. Вдруг непонятно откуда рядом с ним возник чёрный худющий кот с насупленной мордой и очень выразительной лоснящейся спиной, постоянно находящейся в движении от тонкого взаимодействия множества мышц. Одного уха у него не было – так, какие-то высохшие клочки былой плоти на макушке. «Ого!» – с уважением подумал Рыжик. – «Настоящий уличный боец. Street Fighter» (Что за чёрт? Откуда у него в мозгу взялись иноземные слова? Спокойно, спокойно… Видимо оттуда же, откуда и все остальные – ниоткуда).

Чёрный кот вздрогнул и уставился на рыжего сосунка перед собой.

«Ты… ты из наших что ли будешь, а, малявка?»

Настала очередь Рыжика вздрогнуть.

«А я вас слышу…»

«Так же, как и я тебя. Ты откуда такой взялся?»

«Да вон, из подъезда»

«Хозяина нашёл?»

Рыжик неуверенно кивнул, ожидая ответного презрения со стороны вольного кота, но тот лишь кивнул ему в ответ.

«Натерпелся, значит…»

Общались они, естественно, не открывая ртов, при этом ещё и обнюхивая друг друга – один делал это нагловато-уверенно, второй – застенчиво и робко.

«Теперь подытожим», – раздался в голове Рыжика Одноухий (как потом Рыжик отличал его голос от других голосов в бедной своей голове? Не знаю. И отстаньте от меня). – «У тебя есть дар. Стало быть, ты наш. Стало быть, тебя нужно подготовить к священной войне с крысами».

«А кто это?»

«Крысы-то?»

И хотя это было в принципе невозможно, Рыжику показалось, как собеседник (или сомысленник – как вам больше нравится) скрипнул зубами.

«Эх, святая простота… А когда-то ведь и я был таким. Золотые мои денёчки – где же вы теперь?» – нараспев вдруг запечалился Одноухий, но быстро взял себя в руки.

«Завтра будет собрание», – уже деловито передал он Рыжику. – «Во-о-н тот лаз в подвал видишь… да не туда зыркаешь, на соседний дом гляди, лапоть!… да, теперь правильно. Чтоб завтра был там, как только фонари зажгутся. Сам туда не лезь, жди меня. Явка обязательна. С хозяином решай сам. По-хорошему, надо бы тебя сейчас забрать к нашим, но… Разобраться надо. Считай, что это проверка – только без обид, понял? А сейчас дуй домой, один на улице пропадёшь, это тебе не квартира».

Одноухий исчез. Рыжик остался там, где был, вздохнул и почесал лапкой за ухом. «Дела…»

Тут холодным сиянием очнулись от спячки уличные фонари, и котёнок сразу же замёрз. Заприметив у дверей подъезда дородную тётку с пакетами, он быстро рванул по ступеням и элегантно проскочил между уверенно попирающими землю ногами, сорвав у их обладательницы невнятное восклицание сентиментального характера. Теперь вверх, вверх – летящим кошачьим аллюром… За спиной ухнуло, загудело и нечто устремилось вслед за ним. Он отчаянно уходил от погони, отталкиваясь в спешке уже обеими задними лапами и пластаясь в пространство передними, и уже достиг было знакомой двери, когда позади лязгнуло, и он понял, что уйти всё-таки не удастся. Оборачиваться не было смысла, и он не стал этого делать – зачем? – чужеродность уже обхитрила его и собиралась забрать с собой. А потом он услышал низкий женский голос: «Так ты у Семёныча теперь обитаешь, пушистик», – почувствовал бесцеремонное прикосновение чужой плоти к своей, сжался – не от страха нет, а от грядущей неизбежности, и… «Какой хорошенький-то, а… Забрать тебя у него, что ли?» Раздался звонок в дверь, и на притихшего у порога Рыжика полились голоса – угрюмый хозяйский и деловитый женский, переросшие вскорости в нешуточную перепалку. «Бирюк непроспавшийся, угробишь ведь животину!» – недуром прорвало наконец женщину, на что ей тут же было прямо указано убираться куда подальше и там кудахтать. Женщина в сердцах плюнула и развернулась восвояси, воинственно потрясая пакетами и едва не зацепив ими при этом котёнка. Тот сидел, плотно прижав к себе окольцованный хвост (чтобы кошек им потом с ума сводить, что ли?) и боялся поднять глаза. «Ну, чего притих, а?» – прогудел над ним Степаныч. – «Заходи, коли нагулялся»

На кухне Рыжика ждали подкисшее молоко и что-то сомнительно-гороховое – Степаныч печалился и мало обращал внимание на качество пищи. Котёнок для вида сунул нос в обе плошки, немедленно умылся и отправился почивать к себе в коробку. И очень быстро уснул, зная, что это лучший способ от всех переживаний и грядущих туманных надежд.

… День он провёл, сидя на подоконнике, боясь, что Степаныч может задержаться и явиться уже после того, как зажгутся фонари. Однако, опасения Рыжика были напрасными. Хозяин пришёл домой вовремя и, открыв дверь, первым делом увидел перед собой сидящего в прихожей котёнка, нервно играющего ушами.

– Тебе чего, хвостатый? – тут же включил мнительность Степаныч, справедливо не поверив в бескорыстное ожидание усатого постояльца. – Смыться, поди, опять хочешь, а? Чтобы потом какая-нибудь дура сердобольная опять мне за тебя выговаривала? Никуда не пойдёшь.

Однако Рыжику было очень надо, правда. Жизнь, волнующая и таинственная, ждала его, а что может быть сильнее этих ожиданий? Только сон, но спать не хотелось совершенно. И поэтому он тихонько мяукнул, деликатно – так, будто бы стыдясь за своё поведение, но вместе с тем и требовательно. И Степанычу – большому и мрачному мужику, но – со струнами в душе, на которых легко можно было играть, если только не заигрываться, ничего не оставалось делать, как сграбастать котёнка и лично сопроводить его до лифта. Рыжик было попытался дёрнуться, ожидая подвох самого подлого разряда – но куда там… Так и съехал вниз на руках хозяина в тесной и непрестанно угрожающе гудящей клетке, пока не был наконец-то доставлен к нужной двери.

– Ну, брат, назад давай уж сам как-нибудь, – с некоторой патетикой напутствовал питомца Степаныч, открывая ему путь в большой мир. – Эх, не то я, наверное, делаю… а хотя? – чего тебе томиться со мной взаперти. Иди, гуляй, сволочь ты рыжая.

Рыжик сразу же забился под скамейку и огляделся. Степаныч выкурил две сигареты, поглядывая на него, потом вздохнул, сплюнул и скрылся за дверью. По правде говоря, приключений для котёнка на сегодня уже было вполне достаточно (он ни в коем случае не считал, что подружился с так легко оскаливающейся клеткой, и ждал от неё в самом скором времени лишь изощрённой мести), но тут зажглись фонари, опять обдав его холодом. Однако, дрожать уже было некогда. Пугливо озираясь, он преодолел несколько десятков метров до отверстия, ведущего в темноту подвала (хорошо, хоть дорогу перебегать ему пока ещё не было уготовано в качестве испытания). Отверстие было небольшое, исключительно приспособленное для нужд малой живности, готовой ринуться головой вниз в еле-еле исполосованную светом темноту. Рыжик присел у самого отверстия, дисциплинированно обмотался хвостом и стал ждать. Когда холод и неопределённость окончательно внесли смятение в его неокрепшую душу, котёнок робко мяукнул (примем-ка за априори, что у животных есть душа. Это, конечно, всё разом упрощает – но не настолько, чтобы продолжать нести бред про братьев наших меньших – и, естественно, усложняет – как их жрать-то после этого? Дилемма… Вегетарианцам кажется, что они нашли выход, но в своих кошмарных снах они уже ведут сложные беседы с укропом и сельдереем и просыпаются в холодном поту. Поэтому давайте-ка сделаем ещё одно допущение – да, мы высшее звено в системе всеобщего пожирания, и имеем право лопать всё, что угодно (хоть самих себя), но только предварительно пройдя шаманский курс по упокоению души умерщвлённого нами создания. Потому что никакие мы не боги, мы – шаманы, и в этом-то и заключено наше главное счастье).

Через минуту Рыжик почти отчаянно мяукнул ещё раз, и тут же услышал: «Чего орёшь? Чего палишься? Совсем, что ли, ждать не умеешь? Эх, детский сад… Тут я, тут – давай заныривай».

Рыжик просунул голову в отверстие и замер. До серого, в сумрачных отсветах пола было не менее метра, а опыта десантирования у него ещё не имелось никакого. Имелись в наличии одни лишь инстинкты, на которых, как говорила неписанная и невысказанная кошачья мудрость, можно было как и уехать далеко, так и остаться там, где сидишь. Рассиживаться, однако, ему не дал Одноухий, вновь принявшийся долбить мозг: «Ну, ты скоро там? Тебя одного, сопляка, все ждут!» И Рыжик прыгнул, сумев не зажмурить глаз; лапы спружинили от пола, но челюсть всё равно ударилась о поверхность – не сильно, но он тут же ощутил солоноватый вкус во рту. «Эх, молодо-зелено…», – не замедлил проворчать поджидавший его внизу Одноухий, очевидно, добровольно (а может быть, и вынужденно) вызвавшийся курировать несмышлёныша. – «Группироваться-то лучше надо, а то всю морду обдерёшь. И кому ты тогда будешь нужен, спрашивается, с ободранной-то мордой, а? Правильно – никому ты не будешь нужен. Ступай за мной, и не расстраивай меня больше, мелкий – у меня и так все нервы съедены».

Он рванул вперёд, в сумрак. Рыжик быстро освоился в пыльной взвеси темноты, с чуть дрожащей желтизной от невидимых редких источников света, и легко поспевал за провожатым. Маршрут их пролегал мимо мусорных куч и ржавых болотных луж, пока не закончился в каком-то тёплом и сухом помещении, где у большой трубы, источника этого самого тепла и сухости, сгрудились более десятка котов и кошек различных мастей и повадок. Рыжик, тут же оказавшийся в центре внимания уличной братии, сел и робко уставился на это сборище, чувствуя себя крайне неловко из-за своего холённого, в общем-то, вида. Взирающий на него контингент выглядел несколько по-другому. Шрамы и ссадины гордо красовались на недолизанных шкурах и презрительных мордах. Взгляды выражали гремучую смесь постоянного ожидания опасности и олимпийского спокойствия. Буря пронеслась в бедной голове котёнка (то, что английские кошаки в свойственной им манере называют «brainstorm»): «М-да, это не боец…», «Какого рожна Одноухий припёрся сюда с ним?», «Ого, какой хорошенький!», «Слизняк, выставочный вариант», – и ещё целый поток оценок и сравнений, характеризующий Рыжика как бесполезную, но привлекательную особь. Наконец в этот безмолвный хор, заставивший котёнка прижаться к холодному полу, ворвался властный голос: «Довольно, братья! Не стоит судить кота по окрасу. Вспомните Красавчика – он был героем, и погиб, как герой! Разве нет? А теперь, Рыжий, я обращаюсь к тебе – ты знаешь что-нибудь о нас и о нашей… м-и-и-ссии?» Последнее слово взвизгнуло в мозгу у Рыжика, очевидно, от того, что оратор в этот момент ещё и раззявил пасть. Это был довольно упитанный кот серой масти, явно британских кровей, с пронзительными синими глазами и тёмными кругами под ними, создающие впечатление очков. «Я – Док!» – опять засвербело в мозгу у Рыжика. – «Не Dog, понял, а – Док! Это потому, что я очень, очень много знаю!» Открылась пасть, и волна истерики вновь накрыла беднягу. «Слушай меня очень внимательно, ибо я говорю тебе и-и-стину!» (да что же это такое? зачем же он так визжит-то, а? Рыжику становилось всё хуже и хуже, начинала подступать тошнота) «Мы – избранные! Скоро на земле произойдёт катас-с-с-трофа, и людей не станет! Останутся крысы – с-с-слышишь, кры-с-с-сы! – и ещё эти, как их там… тараканы, да. Они не наша забота, ими займутся другие избранные, но вот кры-с-с-сы!!!» Тут Док подбежал к трубе, на которой ещё кое-где болтались лохмотья изоляции, и принялся отчаянно драть их когтями, дико при этом визжа. Рыжика стошнило, стошнило на глазах у всех, но он ничего не мог с собой поделать. Док, казалось, остался довольным произведённым эффектом. «Ты слаб, ты очень слаб – но мы поможем стать тебе сильным!» – снова заверещал он, но уже чуть менее экспрессивно – по-видимому, своими воплями он и себе разбередил-таки башку. «Сейчас наш передовой отряд во главе с Оторвышем выслеживает кры-с-с-су, и скоро мы проведём акц-ц-цию!» Тут он наконец-то подавился слюной, долго тряс головой и всё никак не мог отдышаться, пока Одноухий не подошёл к нему и с размаху не врезал лапой по спине. «Спасибо, друг», – просипел Док и несколько раз икнул. «Ещё?» – деловито поинтересовался Одноухий. «Нет-нет, достаточно. А, вот и сам Оторвыш пожаловал!»

Рыжик посмотрел вслед за Доком в обозначенном направлении и вздрогнул. Таких сородичей ему ещё видеть не доводилось. Оторвыш оказался здоровенным мэйкуном в длину, наверное, с трёх таких Рыжиков, и с какой-то невиданной пегой расцветкой суровых пепельных тонов, перемежающихся с клоками бороды столетнего мастера кунг-фу. Глаза у него были слишком близко посажены к носу, и доброжелательности облику никак не добавляли. Ну а когти, похоже, Оторвыш не смог бы втянуть в свои совсем уж угрожающих размеров лапы даже на спор.

– Загнали тварь, – услышанное сырым эхом отразилось не только в голове, но и во всём теле у Рыжика. – Можно начинать.

– А-а-кция! – возопил не в меру экзальтированный Док и первым пристроился в хвост к Оторвышу. Тот уверенно повёл всю группу за собой достаточно путанным маршрутом, пока они, наконец, не оказались в дальнем конце подвала, где в углу корёжила глаза груда строительного мусора. Вокруг неё грамотно расположились три подельника Оторвыша – два потрёпанных суровой бродяжьей жизнью сиамских кота и выгодно смотрящаяся на их фоне кошечка-трёхцветка, – они, по-видимому, отрезали возможные пути к бегству загнанной в тупик добычи.

– Всё в порядке? – поинтересовался зачем-то Док. Троица в ответ даже не удостоила его взглядом. Очевидно, в условиях, приближённых к боевым, авторитет очкарика заканчивался.

– Так-так… – всё чепыжился идейный теоретик братства. – А теперь, Рыжий, смотри и не моргай. Это первый твой шаг к предстоящему испытанию.

– Одноухий, Усач, Квёлый и Заморыш – в оцепление, чтобы с тылу не напали, – жёстко распорядился Оторвыш. – Я начинаю. Времени мало. Нам и так сегодня прёт.

– Да-да! – тут же вылез и Док. – У этих тварей есть способность передавать сигналы на расстоянии! Но мы их сейчас заблокируем! Тел-л-левизор-р! Р-р-ради –о-у-у!

Рыжик сглотнул слюну. «К какому ещё испытанию?» Обстановка вокруг была зловещая: горящие кошачьи глаза странным образом гармонировали с отсыревшими стенами и тусклой лампочкой, сиротливо болтающейся под потолком. И в довершении к надвигающемуся действу – медленно крадущийся к куче мусора Оторвыш, мрачно разбрасывающий вокруг себя пепельно-белую ауру неизбежности. Жёлтые пылающие глаза его неотрывно смотрели в одну точку с краю кучи, и Рыжик вдруг отчётливо ощутил внутри себя давление силы, заставившей его задрожать и сделать несколько шагов вперёд. Остальные коты тоже мелко тряслись, утробно урчали и облизывались, но с места не двигались. Очевидно, главный вектор приложения этой древней животной силы приходился как раз в точку, которую неотрывно гипнотизировал Оторвыш, и вот куча зашевелилась, ожила и из неё вдруг возникла здоровенная крысиная морда с красными горящими глазками, которые немедленно уставились прямо в надвигающееся жёлтое пламя. Надо признать, что Оторвыш выбрал себе достойного противника: крыса размером почти не уступала ему, и, судя по оскалу, обнажающему острые хищные зубки, готова была принять бой, даже в весьма невыгодных для себя условиях. Вынужденная подчиняться зову охотника, она заморожено двинулась ему навстречу; усы топорщились, изо рта капала слюна, шерсть на спине взмокла от напряжения и колюче дыбилась, придавая её облику совсем уж устрашающий вид. Она нашла в себе силы броситься на кота первой, целя в горло, не достала и тут же была сбита мощным ударом лапы, оставившей на её морде кровавые полосы, завалилась на бок, отчаянно заверещала (Рыжик отчётливо воспринял этот сигнал ярости и ужаса в своём мозгу), и тут же пасть Оторвыша сомкнулась на её горле и разомкнулась только тогда, когда последний слабый крысиный вопль не растаял в сознании Рыжика.

– Бр-р-аво! – заполошенно возопил было Док, но тут сзади раздалось сдавленное ненавистью урчание, и все бросились врассыпную. Нет, это не было паническим бегством – это выглядело как заранее запланированный отход перед явно превосходящими силами врага. Только Рыжик, не успев ещё толком прийти в себя, растерянно сидел и почти безучастно вращал головой. Рядом с ним вдруг оказалась кошечка-трёхцветка, больно укусила в шею и прошипела: «За мной, полоротый!» Рыжик безропотно подчинился. Он бежал за кошечкой, гордо вздымающей свой хвост, и даже не думал оглядываться – ощущение надвигающейся опасности было слишком сильным, мозг был прямо-таки пронизан сигналами-пилотами. И что-то там ещё свербило совсем уж чужое, всё сильнее и сильнее, от чего вдруг стало трудно передвигать лапы и хотелось просто лечь и закрыть глаза. К счастью, бежать оставалось недолго – вот уже высветился впереди небольшой проём в кладке, и Рыжик без всяких проблем проскочил сквозь него вслед за своей спасительницей. На улице уже стемнело. Какое-то время они ещё бежали, затем кошечка остановилась и обернулась к Рыжику:

– Фу-ф, ушли… С каждым разом всё стрёмней и стрёмней. Эй, ты меня слышишь? Давай, что ли, знакомиться. Я – Василиса. С тобой понятно. Ты куда сейчас?

Рыжик задумался.

– Не знаю, – наконец озадаченно откликнулся он. – Домой, наверное, уже поздно. Там такой храп стоит…

– Домой… – вздохнула Василиса. – Дом – это хорошо. У меня тоже был когда-то…

Рыжик деликатно промолчал.

– Ладно, – решительно прекратила ностальгировать Василиса. – Дом не дом, а на улице ночевать мы не будем. За мной.

Уже без всякой спешки они перебежали дорогу, пересекли детскую площадку (откуда-то сбоку раздался лай, но Василиса и ухом не повела; Рыжик разобрал, как она мельком бросила: «Шавки», – ну, и что-то там ещё). Дальше они потрусили по тропинке, прочь от каменных громад, и вскоре оказались в районе ещё сохранившихся домов барачного типа, вылизанных временем так, что никакой реставрации уже не подлежали. Угрюмо стояли они, тщетно пытаясь оградиться от новой эпохи ветхими заборами, и непрерывно кряхтели, явно сожалея, что давно пережили свой век. Василиса нырнула под перекошенную дверь одной из таких построек и далее сразу – под деревянную лестницу (изнутри дверь кое-как закрывалась на висячий замок – здесь жили люди… Люди могут жить везде, как и кошки. Зачем? А вот это уже совсем другая тема). Рыжик, само собой, проделал вслед за ней те же манёвры, уже совсем свободно ориентируясь в темноте.

– Ага, – принюхавшись, бодро произнесла кошечка. – Супчик. Молодец, бабуля, не забывает про нас. Хотя про неё все давно уже все забыли.

Под лестницей действительно пахло едой. Похлёбка в оловянной миске была постная, но, сваренная одинокой сердобольной душой, обоим показалась вкусной. Когда начали умываться, Василиса вдруг потянулась к Рыжику и стала вылизывать ему холку.

– Ты… чего? – засмущался было он, но она проигнорировала этот робкий протест. Закончив процедуру, она потянулась и улеглась на тряпки в самом дальнем закутке.