Стервятники

Впрочем, и без донесений – картина ясная. Горлов терся в той апрельской толпе на Финлядском, когда восторженная солдатня взгромоздила своего картавого предводителя на серую башню броневика. Внимательно слушал оратора. А потом… Потом развернулись события.

Нахрапистость, с одной стороны, и замешанная на страхе неповоротливость – с другой. Корнилов оказался мямлей. А у него ведь был шанс. И какой шанс!.. Да что теперь…

Горлов с удивлением обнаружил, что в правом кулаке до сих пор сжимает ключ от кабинета. Зло выругался и зафитилил его через парапет в свинцовую воду.

Глава 5. Николаев, 20 августа 1991 года

Свершилось, в конце концов и из конца в конец! Умыл он – обещал и умыл! – всю местную репортерскую братию!

Вовчик Николаев, тугощекий крепыш-живчик, с аккуратным ежиком на круглой голове и наметившимся пивным брюшком, небрежно бросил на стол ответсекретаря родной редакции свежий многокрасочный номер столичного еженедельника «Мегаполис-Экспресс».

– Э-э… Старина, пора бы запомнить… Не читаю я эту бульварщину! И тебе не советую. Аль тебя картинки с мадамами привлекают? Вроде бы, рановато. Иль созрел уже глазеть по-стариковски? – Долговязый и сутулый Боря Столяров насмешливо посмотрел поверх очков. – Ты, старик, в курсе, что к пенсии наш уверенный и сильный пол делится на три категории: баптистов, садистов и народных мстителей?

– Ага, мать писала! Баптисты – те, кто баб тискает, народные мстители строчат жалобы во все инстанции по поводу и без, а садисты садики сажают, дорвавшись наконец-то до любимых шести соток…

– Да, любим мы это дело. Зимой маринованный помидорчик так идет под «Сибирскую»!.. – Боря мечтательно закатил глаза, откидываясь на спинку скрипучего и неудобного стула.

– Этот твой помидорчик в готовом маринованном виде одновременно с «Сибирской» – без проблем в любом гастрономе…

– Не понимаешь ты, старик, поэзии труда на земле! И все потому, что не садист ты, нет. И не народный мститель. Ты, дорогой мой Вовчик, – баптист натурель. Какая новая фемина опять влечет тебя в разврат?

– Погиб пиит… – Вовчик со снисходительной улыбкой поглядел на Бориса. Пикироваться они любили оба. – Да… Никак мэтр Столяров снова впал в лирическую прострацию, нет? Лавры Мишки Вишнякова покоя не дают…

– Ты Мишку не тронь, – строго посмотрел через очки Борис. – Для кого Мишка, а вам, молодочел, Михал Евсеевич. Это ваше безудержное величество только и умеет баб тискать, а мы – поколение шестидесятых – женщин всегда лю-би-ли!

– И на их деньги пили!

Вовчику очень понравился его экспромт.

– Не смешно, старик, не смешно… – Боря вернулся в исходное положение, отчего стул под ним скрипнул с пронзительной жалостью. – Но чего не простишь зеленому поколению…

– Кстати, продолжая тему… Насчет народных мстителей… – Вовчик потыкал пальцем в номер «Мегаполиса». – Пенсии, кол-л-лега, мы дожидаться не стали. Это ж только некоторые – не будем показывать пальцем! – обретают смелость вскрывать язвы обчества, выйдя на какой-то там, но явно не заслуженный, отдых. В перерывах между приступами садизма и огородничества. А пытливый ум настоящего репортера…

– Гиены пера…

– …настоящего репортера и труженика многополосной печати…

– Хвались, едучи с рати!

– Имен-но! Это вы, дорогой Борис Ефимович, очень точно подметили, – с нее самой и едучи! Ре-ко-мен-ду-ю! – назидательно сказал Вовчик и развернул перед коллегой цветные листы. – Ду ю, ду ю – презентую!

Он вытянул из стаканчика с карандашами и шариковыми ручками фломастер и размашисто расписался над кричащим заголовком «ЧИТАго: кровавые дела провинциальной мафии».

– Ну-ка, ну-ка. – Боря поднес к глазам газетную страницу. – Так это ты, старина, разродился? Силен! Обличитель криминала и гроза «козы ностры»!

– А то!

Вовчик Николаев совершенно искренне, как и абсолютное большинство представителей творческих профессий, полагал себя мэтром. Конкретно – репортерского труда. Посему ему требовался творческий простор, вернее, более широкая аудитория читателей, общественное и профессиональное признание. Последнее – обязательно и крайне актуально.

Коллег следовало умывать регулярно, потому как, если есть мэтр, то все остальные собратья по перу могут классифицироваться только в две категории: а) способные писаки, но не мэтры; б) бездари.

Вовчик вообще смотрел на свою профессию с изрядной долей практического цинизма. В журналистике он видел неплохую возможность заработать, хотя при этом ощущал и охотничий азарт.

Поймать «свежачок» и быстрее других закатать его на полосу было для Вовчика любимым видом спорта. С неизменной сигаретой в зубах Вовчик с утра накручивал телефонный диск в поисках «жареной фактурки», часами околачивался в разнообразных присутственных местах, обзаведясь массой приятелей и знакомых, представлявших для него стадо поставщиков информации, которую он выдаивал везде и всюду с незаурядной пронырливостью, неиссякаемой энергией, бешеным напором, а где и с откровенной наглостью.

«Удои» с колес шли на машинку. Вращая выпуклыми карими глазами и топорща тараканьи усики, Вовчик долбил по клавишам почище птицы семейства дятловых, прерываясь в машинописном тарахтении только для смены очередного листа и прикуривания новой сигареты.

Репортерские изделия выстреливались быстро и, как правило, являли собой образцы «безотходной технологии»: одним и тем же материалом Вовчик успешно кормил родную областную газету и все мало-мальски подходящие местные издания, орудуя полудюжиной творческих псевдонимов и производя незамысловатые манипуляции с готовым текстом, дабы экземпляры очередной «сенсейшн» все-таки немного друг от друга разнились.

Больше всего Вовчик любил криминальную тему – неиссякаемый источник «жарехи». Препарировать добытые в дежурной части областного УВД копии сводок о происшествиях и преступлениях было самой беспроигрышной лотереей.

Аналогичные конъюнктурные пируэты совершали и коллеги-конкуренты из расплодившихся в Чите за два последних года газетенок, каждая из которых только как программу-минимум рассматривала собственную областную известность. Броские строчки под логотипами изданий вразумляли читателей, что они держат в руках региональное издание, а регион-то – Сибирь-матушка, от горбов Урала до Сихотэ-Алиня… Но держались на плаву эти «монстры печати» только за счет «жарехи» во всех ее проявлениях – происшествия, скандалы, сплетни.

Понятное дело, из пальца высасывать непросто, к тому же, вдруг нарвешься на принципиала – объясняй опосля в суде, откель дровишки… Хотя и здесь приноровились со временем – газетные «прейскуранты на услуги» появились: надо тебе недруга грязью облить – приходи, давай заявку и гони бабло. За пятьдесят «штук» – любой каприз в ближайшем номере! «Клевета!» – кричит пострадавший и бежит с иском в суд. «Клевета!» – говорит суд и преподносит газетенке штраф. Тысяч тридцать, не больше. «Клевета, – соглашается редактор газетенки, – нас подставили». И платит штраф. Пятьдесят минус тридцать… Двадцать «штук» чистого навара оседает в редакционном сейфе или редакторском кармане. А на обязательное, но этакое невнятное опровержение, опубликованное через полгода, а то и позже, после нашумевшей «разоблачительной истории», вряд ли кто уже и внимание-то обратит. Дело прибыльное, но скандальное, хлопотливое.

Опять же, областной центр не настолько велик, чтобы строить на этом газетный бизнес. А жуткие «сочинилки», с придуманными персонажами (которые, вроде бы, анонимно разоткровенничались – почему-то! – с вездесущим братом-репортером), согласитесь, требуют определенного литературного дара. То ли дело – горячие фактики, свеженькие, в жути и натурализме подробностей, добытые из первых рук официалов правоохранительного дела, – это вам не вымученная страшилка из подворотни!

Но на подступах и в стенах главной милицейской конторы Вовчик держал монополию. Прежде чем он смог, практически запросто, наведываться в дежурную часть УВД в любое время суток, ему пришлось провести большую подготовительную работу.

Он настрочил целую серию репортажей и зарисовок о нелегких милицейских буднях, бравых сержантах-пэпээсниках, внимательных капитанах-участковых, веселых и проницательных старлеях из угро и, конечно же, вдумчивых, с сединой на висках, милицейских начальниках.

Он проводил ночи в милицейских уазиках, колесящих по городу, он сидел в будке-«фонаре» с гаишниками на пригородной трассе, выступал в роли понятого при контрольных закупках «бэхаэсэсников» в магазинах, «менял профессию» в медицинском вытрезвителе. А душещипательный очерк о напряженных и нервных буднях дежурной части УВД? Вовчик буквально воспел труд оперативных дежурных, за что не только удостоился лауреатского диплома ежегодного творческого конкурса «Закон и перо», но и стал желанным гостем каждой дежурной смены.

Капитан милиции Писаренко знал Вовчика Николаева с детства. Они с незапамятных времен жили на одной лестничной площадке, ходили в один детсад и в одну школу. А в школе сидели за одной партой. Несмотря на абсолютную несхожесть характеров, искренне полагали себя друзьями.

На некоторое послешкольное время их пути-дорожки разошлись в связи с успешным поступлением каждого в вуз. Балагур и заводила Вовчик Николаев оттарабанил пять лет на факультете журналистики Иркутского госуниверситета, а остроумный, но застенчивый Дима Писаренко – четыре года в Хабаровской высшей школе МВД СССР.

Постепенно один дослужился до капитанских звездочек, а другой – до заведующего репортерским отделом областной газеты.

Дружба с Димой была для Вовчика еще одним важным преимуществом перед другими «гиенами пера». Он умел разговорить приятеля, выудить у него то, что в журналистских кругах стали обзывать эксклюзивом. А потом, специфические термины и жаргонные словечки, которыми Вовчик любил козырнуть, неизвестные широкой журналистской братии подробности того или иного преступления, – насчет всего этого Дима представлял для Вовчика поистине неисчерпаемый кладезь.

Две недели назад Вовчик прослышал о двух убийствах за одни сутки с применением огнестрельного оружия. Теперь его страшно интересовали подробности этих преступлений. Запах «жарехи» щекотал ноздри!

Но попытка выяснить подробности в дежурной части управления только добавила интриги: седой и мудрый Ефимыч – оперативный дежурный майор Тонышев – Вовчика сразу предупредил, что на эту информацию начальством наложено вето. В интересах следствия.

Вовчик пошел другим путем – ринулся к знакомым операм и экспертам. Увы, реакция везде оказалась одинаковой: просто какое-то загадочное нежелание делиться информацией! Для Вовчика это было внове. Уж ему-то всегда и везде в УВД рады, как певцу дифирамбов милицейским кадрам…

Благо, знакомый эксперт в бюро СМЭ! Дернули вечерком с ним портвешка по старой дружбе, и захмелевший «патологический анатом» выдал такое! Оружие-то, оказывается, применялось заморское! Вовчику сразу загрезились агенты империалистических разведок. Еженедельник криминальной хроники, который уже два года выпускало областное отделение Союза журналистов, с руками бы оторвал, не жалея места, материал об этом, что еще больше раззадорило на поиски фактурки.

Понятно, что обращаться в управление КГБ – дело напрасное. Но есть еще дружок Димка, который мог бы пролить дополнительный свет на события. А Вовчику многого и не надо. Зацепиться за пару кончиков, а там уж он развернется!

С настырностью бешеного кабанчика Вовчик стал подбираться к приятелю со всех мыслимых и немыслимых сторон. Но тот молчал белорусским партизаном! Это было нехарактерным, особенно с тех пор, как на День милиции областная газета пропела панегирик уголовному розыску под броским заголовком «Люди ежедневного подвига», скромно подписанный «В. Николаев». При всей своей журналистской всеядности, в худшем смысле этого понятия, Вовчик все-таки был журналюгой талантливым, поэтому портреты бесстрашных оперов, в том числе, естественно, и друга Димы, получились. И «В. Николаев» снова стал лауреатом милицейского конкурса среди журналистов. Дима приятеля зауважал, был с ним нередко словоохотлив. А Вовчик умел прикинуться некомпетентным дурачком, восторженно заглядывая соседу-оперу в рот…

Брешь в обороне Вовчик таки нашел. Сенсация состоялась! Хотя обстоятельства ее рождения выглядели довольно прозаично.

В субботу друзья отправились попариться в бане, а на обратном пути Вовчик затащил Димку к своей новой подруге. Совсем недавно познакомился с приятной дамочкой, посвятившей свою молодую, относительно, правда, жизнь сфере общепита.

Вовчикина пассия заведовала производством в обычной кафешке, внешность имела броскую, формы аппетитные. В общем, как написал классик, была дамочкой приятной во всех отношениях. А Вовчик всегда больше склонялся к блондинкам, пусть и созданным чудесами химии, тем более таким кошечкам, что и промурлычет ласково, и прописных истин не забывает. Например, о том, что путь между сердцем мужчины и его желудком – кратчайшая прямая.