– Ага, опята твои. Произошло чудо! Миша! Ой, – она вдруг вспомнила про инвалидность Кремниева. – Я слишком громко говорю?
– Варенька. Теперь ты можешь со мной разговаривать и тихо, и громко. Громкие звуки с недавних пор не причиняют мне боль.
– Ой! Ещё одна радость!
Она снова начала целовать его. Ему было неловко.
– Успокойся, Варя. И вообще… из благодарности не надо.
– Что? – Варвара резко откинулась на спинку стула. – Из благодарности? Глупый. Дурак! Я люблю тебя, дурачок мой.
В палате возникла немая стоп-сцена: Варя с прямой спиной сидела на стуле, она вся горела; Кремниев, вымазанный помадой, смотрел на неё и не верил своим глазам и ушам; двое невольных свидетелей – больные мужчины, разинув рты, также замерев, наблюдали за всем этим.
– И я тебя, Варя, люблю.
Последние очухались первыми и зааплодировали. Кстати, у одного из них была загипсована рука.
* * *
– Кхе! Кхе! – громкий кашель заставил всех обратить на себя внимание. Мужчина крепкого телосложения, в накинутом на широкие плечи халате, спросил с порога:
– Кремниев Михаил Евгеньевич тут кто?
– Это я, – отозвался Михаил. – Вы…
– Нет, я не из полиции. Но будут и из полиции. Барышня, я на пять минут. Позволите?
– Конечно. Я подожду в коридоре, – шепнула Варя бывшему кузнецу и упорхнула.
Её место занял здоровяк. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим.
– Я не из полиции, Михаил Евгеньевич. Я из ФСБ. Полыхаев – моя фамилия. Мужчины! – (Это он больным соседям Михаила). – Покурите пять минуток. Хорошо?
– Без проблем, – откликнулись те и покинули палату.
– Михаил Евгеньевич, я сразу к делу: у меня к вам предложение.
15
По залу прошла прекрасная молодая женщина. С платиновыми волосами, собранными в косу, с таким же, как у старика, странным рубином на лбу, в белом сари до пола. Она загородила собой чудовище.
– Эликсир выздоровления я ему дала. И сбежать на Землю я ему помогла. И все эти века там, на Земле, втайне от тебя, отец, я помогала ему.
– Дочь моя! – У старика подкосились ноги, и, если бы не деревянное кресло, он бы рухнул на пол.
– А я тебе говорил-говорил-говорил! – затараторил своим скрипучим, противным голосом скоморох-недомерок. – Я говорил тебе, что у твоей дочери шашни… с этим, а ты не верил. Не верил мне, твоему самому преданному слуге.
– Молчать!!! – вдруг заорал старик так, что задрожали стены. – Всех, всех, всех испепелю! – В его глазах метнулось безумие. – Всех!!!
– Отец! – Женщина бросилась к стопам старика. – Покарай только меня. Я, я люблю его! – она указала на Чудо-юдо. – И добро на Земле он творил по моему наущению. Я, только я одна виновата во всём!
– Э! Это не по сценарию! – взвизгнул горбун. – Ты любишь Чудика-юдика, а я люблю тебя. И что? И как?
– Что? – удивилась прекрасная дочь старика.
– Как? – обмякло лицо старика, а в глазах его появился смысл.
– Так, – опустил головку горбун. Бубенчики на колпаке дзынькнули.
– Ты любишь мою дочь? Ха! – И тут старик захохотал. По-доброму. Засмеялась и сама дочь. Непонятно зачем, захихикал и горбун. Не меняя позы, чудовище грустно молчало.
– Ну и чем я теперь хуже нашего Чуда-юда? – не переставая хихикать, продолжал отчебучивать скоморох. – Кстати, существо среднего рода, как тебе это имя – ЧУДО-ЮДО? Это я его придумал. Не рычи! Слышь, хозяин, теперь-то даже я красивей его, согласись. Короче, хозяин, я прошу руки твоей дочери. А Чудо-юдо в пепел.
– Горбуша, ты просишь руки моей дочери? Уймись, – хохотал старик.
– Отец! Отец! – звала старика его дочь.
– Ой! Горбуша! – не реагировал тот. – Ой, ну рассмешил так рассмешил!
– У тебя есть внук, отец! Маленький мальчик. Мы боялись признаться…
Возникла тишина. Мёртвая. Горбун стал ещё горбатей, ещё меньше ростиком. Голуби бесшумно отступили как можно дальше. Старик прикрыл веки.
– Уйди, дочь моя, – наконец он сказал еле слышно.
– Отец…
– Мне надо подумать.
– Но, – молодая женщина с тревогой смотрела, то на старика, то на Чудо-юдо.
– Иди, не бойся, я его не трону. Стража! И вы идите.
И дочь покорилась отцу, она покинула помещение, и куда-то, тяжело взмахнув крыльями, улетели огромные белые голуби, и, уткнувшись в кулачки, заплакал горбатый карлик. А Чудо-юдо, стоя на одном колене, смотрело алыми глазами куда-то вдаль.
– Не плачь, горбуша, будет и у тебя счастье, – вдруг пожалел слугу старик. – Открой-ка вот эти. – Он указал посохом на пару штор.
Шмыгая носом, карлик подошёл к шторам, дёрнул за верёвочку, белые массивные шторы раздвинулись. Вспыхнул большой экран, и на нём возник город людей. Рыжим солнышком сверкал солнечный воскресный денёк ранней осени. Вот появился городской парк, по парку гуляли люди, и среди них гуляла счастливая троица: молодая женщина, ещё молодой мужчина и между ними мальчик, он пинал жёлтые листья. Вот они крупным планом, все трое крепко держатся за руки.
– Горбуша, – позвал старик и вроде как ласково. – Принеси-ка мне посох под номером тридцать три.
– Это же посох, возвращающий человеческое обличье, – вытянул лицо скоморох.
– А я не знаю, да?
– Хозяин! – горбун заревел навзрыд.
– Цыц! Неси.