Белый квадрат. Лепесток сакуры

– Работаешь много, – резюмировал Виктор Афанасьевич.

– Если бы! – снова отмахнулся Менжинский. – Работа, как говорится, не волк, беда в другом – не знаешь, откуда напасти ждать. Раньше мы все были как одно целое, как в песне поется, «братский союз и свобода – вот наш девиз боевой»…

Менжинский поморщился.

– И где оно, братство то? Начинаешь копать глубже – кругом враги; все друг на друга щерятся, каждый другого подтолкнуть хочет. Легко ли на это смотреть, понимаешь?

Спиридонов кивнул – дескать, да, он понимает. Это было заметно еще с того времени, как развернулась нещадная борьба между Сталиным и Троцким. Тогда казалось, что, стоит только вышвырнуть ревизионистов-троцкистов, и все наладится. Не тут-то было! То и дело появлялись слухи о новых контрреволюционных заговорах, а через несколько недель слухи становились новостями, и то, во что ты не хотел верить, неожиданно оказывалось правдой.

– Друзья, люди, с которыми прошел такое… – продолжил его невысказанную мысль Менжинский, – с кем краюхой хлеба делился, у кого прятался от охранки, do jasnej cholery, кому доверял, как брату, теперь вредители, гады подколодные… И все через меня идет. Веришь…

В дверь осторожно постучала Вера, звякнув подстаканниками. Полпред замолчал, дожидаясь, пока девушка поставит на стол чай и неизменную сахарную голову, а когда та поспешно вышла, продолжил:

– Я открывать новую папку с делом боюсь. Понимаешь почему?

Виктор Афанасьевич понимал. Понимал, что его начальник страшится увидеть знакомое имя. Но сколько таких знакомых уже прошло через его руки? Неужели предательство вшито в человеческую природу настолько, что вырвать его оттуда можно только самым жестоким террором?

– Да и под меня копают. – Менжинский взял чай, бросил быстрый взгляд на желтую сахарную голову и без особого удовольствия отхлебнул. – Понимаю, конечно, у многих зуб на меня. А что мне делать, скажи на милость? Подать в отставку? Так на мое место другой придет, вон Генрих облизывается уже. Даже странно – то, что для одного предел мечтаний, для другого – сущая каторга. Вот скажи мне, что хорошего в моей службе? По горло в грязи, по локоть в крови, а перед глазами – только подлость, подлость, сплошная, psja krew, подлость!

– Ну, спокойней, Вячеслав Рудольфович, – встревожился Спиридонов. Не хватало еще, чтобы начальника прямо здесь апоплексический удар хватил…

– Ай, брось, – опять отмахнулся Менжинский. – Да и не в том тут дело. Рано Генриху на мое место. Горячий он, станет начальником ОГПУ – полетят головы, попомни мое слово. А пару лет погуляет, так и дозреет.

Спиридонов пожал плечами. Он не знал, что сказать, что посоветовать. Внезапно ему стало немного стыдно за то, что его жизнь спокойнее, чем у Менжинского.

– Ладно, – его собеседник отвел взгляд, – перетерпим, не баре. Рассказывай, с чем пожаловал. Да пей чай, остынет.

В этот момент собственные проблемы показались Виктору Афанасьевичу такими мелкими, что ему стало даже неудобно о них говорить, но раз уж он потревожил начальство, то должен был сделать так, чтоб хотя бы недаром.

– Мне нужны фотопластины, – признался он смущенно, – для иллюстраций. Штук хотя бы тридцать. И реактивы.

– Для книги? – догадался Менжинский. – А фотографировать кто будет?

– Дмитрий Усольцев, из МУРа, – ответил Спиридонов. – Но у него материалов нет, все, что выделяют, под опись, вот он и ноет, дескать, пока свои материалы не принесете, ничем, мол, помочь не могу.

– Тоже мне, проблема. – Менжинский отставил чай и потянулся к телефону. Через пару минут его соединили с нужным абонентом. – Франц Борисович, что у вас с фотоматериалами? – спросил он, не поприветствовав собеседника. – Кто-кто, МУР жалуется. С каких это пор… нет, пластины и реактивы. Не знаю я, почему. Сами и выясняйте. Вот что, – Менжинский прикрыл рукой трубку, – как муровца твоего зовут, напомни…

Виктор Афанасьевич напомнил.

– К тебе подойдет Усольцев, на днях. Выдели ему, что потребуется, и не скаредничай. По моему личному распоряжению. Нет, для «лейки» не надо, общим порядком. Знаю я вас, покопайся в ваших закромах, так и слона найти можно. (Спиридонов усмехнулся, вспомнив анонс Сушки.) Что? Ты, случайно, во вредители записаться не решил? Вот не надо мне рассказывать. Сам понимаю. Короче, аллюр три креста. Товарищ из командировки вернется, чтобы мне все было готово, ясно? Будь здрав.

Пока Менжинский все это говорил, он как-то ожил, приободрился, но стоило ему окончить разговор, как он вновь устало опустился в кресло, достал из кармана френча платок и промокнул испарину со лба.

– Контрреволюционеры доморощенные, – фыркнул он. – Спорим, найдет он тебе фотопластины? Они, видишь ли, МУРу «лейку» от щедрот выделили, а о том, что пленку из Германии надо выписывать, не думают. Эх…

– А кто у нас в командировку собирается? – уточнил Спиридонов.

Менжинский смущенно кашлянул:

– Ты, собственно…

– Странно, а я и не знал, – удивился Спиридонов. – И куда?

– В этот… как бишь его? Новосибирск, – ответил Менжинский. – Там в местном ОГПУ товарищ есть, по твоей части…

– В смысле, по какой моей части? – не понял Виктор Афанасьевич, а Менжинский тем временем, не вставая с кресла, достал с этажерки одну из многочисленных папок. Достал не глядя и протянул ее Спиридонову.

– А ты почитай, ознакомься, – предложил он. – Есть один человек с Сахалина, работал еще для разведки ДВР, выполнял задания в Маньчжурии и Японии. Потом перебрался в… Новосибирск. Он еще во Владивостоке собрал секцию по твоему дзюудзюцу, а как в Новосибирск перебрался, устроил и там, да с размахом. И с Осоавиахимом работает, и с нашими, динамовскими.

– Ну, что сказать, молодец, – пожал плечами Спиридонов, удивляясь, почему он об этом не слышал.

– Он просит перевести его в Питер или в Москву, – добавил Менжинский. – По семейным обстоятельствам. По нашей части в этом нет никаких проблем, как разведчик он уже «засвечен», как японист – не особенно нужен, хватает этого добра, после японской-то оккупации. Но у него в Новони… тьфу, Новосибирске наша динамовская группа, да и осоавиахимовцы эти. Нужно посмотреть, что у него там за подготовка, есть ли кем его заменить, а там и о переводе подумаем.

– Чего ж ему на месте-то не сидится? – спросил Виктор Афанасьевич, теребя завязки папки.

– Жена у него очень больна, – пояснил Менжинский. – В Москве или в Питере, мол, ее вытянут, а в Новосибирске, сам понимаешь… Провинция у нас до сих пор застряла во «времени оном», лечат едва ли не кровопусканиями, коновалы. Короче говоря, поезжай-ка и сам посмотри. Да и вообще…

Менжинский вновь промокнул испарину и продолжил доверительным тоном:

– Оцени, Виктор Афанасьевич, что он за человек. По бумагам у него все в ажуре, но бумага все стерпит, а личное впечатление всегда конкретнее. Помнишь, как Феликс говорил: прежде чем стрелять, в глаза человеку загляни.

Спиридонов помнил. Дзержинский мог быть абсолютно безжалостным, но все-таки старался следовать этому правилу. В отличие от большинства «сотрудников на местах». Но все, что происходило во дни «красного террора», упорно ассоциировали именно с ним.

– Когда выезжать? – уточнил Спиридонов. – Мне придется пару дней потратить, чтобы график тренировок для своих отладить, так что…

– Вот как отладишь, так сразу и поезжай, – прервал его Менжинский. – Только не тяни кота за причиндалы. Сам понимаешь, с болезнью не шутят…

* * *

Штатным сотрудником ОГПУ Спиридонов стал еще в двадцатых годах. Он участвовал в становлении РККМ, сначала лишь как инструктор. Однако вскоре успехи его учеников привлекли к себе внимание Железного Феликса, и бойцы Спиридонова во главе с ним самим стали участвовать в милицейских рейдах по притонам и малинам Москвы, создав себе грозную славу в бандитской среде после разгрома шайки Ваньки Шумилова по прозвищу Ломовой.

Знатное было дело! До революции Ломовой занимался английским боксом, отправляя в knock out всякого, кто соглашался с ним драться. Спиридоновцы разделались с его вооруженной до зубов бандой без потерь со своей стороны, а самого Ломового играючи уложил Спиридонов.

После этого о подвигах спиридоновских орлов заговорили по всей Москве и в окрестностях. Ходили слухи, нарком «выписал себе из Японии команду тамошних самураев», которые могут «голыми руками ломать саблю, ловить на лету пулю и пробивать кулаком кирпичную стену». До таких подвигов ученики Спиридонова, само собой, не дошли, но без всякой опаски выходили без оружия против численно превосходящего и хорошо вооруженного противника.

Все дело было в Системе. Система – это не только стиль борьбы, Система – это намного большее. Глупо в драке рассчитывать только на силу, только на техническое или численное превосходство. Когда-то японец по имени Фудзиюки Токицукадзэ внушил Спиридонову одну важную мысль – всякая победа начинается в голове. Из твоего знания противника, подготовки и способности быстро принять решение. У бандитов, пусть организованных и сбитых в крепкие шайки, в лучшем случае были весьма рудиментарные представления о тактике и стратегии, у Спиридонова на этом строилось все, это были его альфа и омега. Вот его ребята и выходили из множества поединков с минимальными потерями. Практически без потерь.

Когда ты что-то делаешь лучше других, правильнее всего сконцентрироваться на этом. Знаменитый Шерлок Холмс не знал, вращается ли Солнце вокруг Земли или наоборот – ему это было не нужно, а потому не важно. Так и Спиридонов, занимаясь подготовкой эркаэмовцев, не встревал ни в какие другие вопросы жизнедеятельности ОГПУ. Ему и в голову не приходило вникать в тонкости юриспруденции или изучать методику следственных мероприятий. Не интересовала его и внутрипартийная борьба.

Потому Виктор Афанасьевич не заметил, что данное ему Менжинским задание имеет некоторое «второе дно», а если бы и заметил, никак не стал бы на то реагировать.

На первый взгляд все было проще некуда, но лишь на первый взгляд. Как известно, люди, одержимые одной и той же пламенной страстью, лучше понимают друг друга, больше друг другу доверяют, легче раскрываются друг перед другом. Менжинский хотел посмотреть на сотрудника ОГПУ, с которым, возможно, придется работать в будущем, глазами такого же энтузиаста дзюудзюцу, человека, способного говорить с ним на одном языке. Лучшей кандидатуры, чем Спиридонов, для этого и придумать было нельзя.

Но, зная его характер и жесткое отношение к вопросам чести и честности, Менжинский не стал говорить Спиридонову об истинной цели поездки в Новосибирск. Во-первых, решил, что тот сам смекнет, во-вторых – искренне не хотел сильно вмешивать этого одержимого в тайные и не очень чистые дела своего ведомства.

Пусть остается незапятнанным на белом квадрате татами…

Глава 3. Командировка