След Локи, или Необыкновенные приключения в мире информации

Сфинкс встряхнул гривой, словно вымокший пес, и торжественно начал:

– Назови две сущности, что ходят одна за одной, но….

– День и ночь![15 - На самом деле, в древнегреческом мифе о царе Эдипе Сфинкс задавал следующие загадки:  первую – «Кто ходит на четырех ногах утром, на двух в полдень и на трех вечером, причем на четырех и трех ходит хуже, чем на двух?» – отгадка «Человек», который в младенчестве ползает на четвереньках, потом ходит на двух ногах, а в старости опирается на посох, то есть, на трех ногах, и вторую – «Назови двух сестер, одна из которых порождает другую, а та, в свою очередь, порождает первую» – отгадка «День и Ночь», поскольку в Древней Греции день и ночь олицетворялись двумя женскими божествами. Эдип, как и Гермес в нашем повествовании отгадал загадки, и Сфинкс, согласно уговору, бросился со скалы в море. Надеемся, что в этот раз делать ему это не пришлось.] – быстро, не дожидаясь окончания загадки ответил Гермес и Сфинкс ошарашенно замолк, потер нос и, очень по-собачьи, с обидой присел на задние лапы.

– Ты меня обманываешь! Ты просто жулик, – огорченно сказал Сфинкс и отвернулся. При этом он так сгорбился, что Борису стало его немного жаль.

Гермес сделал невинное лицо и стремительно потащил Варвару вглубь темного коридора, похожего на предверие преисподней.

– Только не вздумай бросаться со скалы в море, – насмешливо бросил Сфинкусу через плечо Гермес, увлекая своих спутников прочь от стража, – Учти, что пока ты еще на работе! Вот сдашь смену через пару тысячелетий, тогда и бросайся себе на здоровье…

Вороны стремительно прянули в темноту и пропали. Борис же не удержался, чтобы последний раз не взглянуть на обманутого стража, которому искренне сочувствовал. Он обернулся и едва не упал от неожиданности. Сфинкс выпрямился во весь рост, уперев могучие лапы в плиты ступеней и пристально смотрел им в след желтым немигающим взором. Взгляд это был подозрительно торжествующим и на лице стража, древнем, как камни, читалось откровенное злорадство. Гермес настойчиво дернул Бориса за рукав, и тот поспешил ему во след, в полумрак каменной арки, но успел заметить, что Сфинкс взмахнул крыльями, словно стряхивая тысячелетнюю пыль, и в воздухе перед ним огненным вихрем нарисовалась зловещая руна Ансуз. Она какое-то время мерцала, острым двузубым крюком, потом растаяла, словно ее и не было вовсе…

Путники вошли в длинный зал, базальтовые стены которого тянулись ввысь и смыкались, как в глубоком каньоне, только вверху вместо полоски неба была кромешная темнота. Борис, которому от взгляда Сфинкса и сияния таинственной руны стало немного не по себе решил о происшествии промолчать, но все же не удержался от вопроса:

– А вы, выходит, все ответы заранее знали? Вы его обманули?

– Конечно знал, – равнодушно ответил Гермес, – Этот Сфинкс такой старый, что теперь у него в голове полный сумбур. И загадки его довольно однообразные…

– Он что же, все время одни и те же загадки задает? – наивно спросил Варвара.

– Ничего подобного, – весело ответил Гермес, – загадки-то у него как раз всегда разные, в фантазии и эрудиции ему не откажешь, а вот ответы на них всегда одинаковые. Так в жизни часто бывает…

Глава 12. Каменный эпос

Борис изучает древние рисунки, а Мунин находит портрет двоюродного прапрадедушки

Путники вошли в необозримое пространство, что простиралось на многие километры вдаль, словно бесконечная экспозиция, в которой безумный коллекционер не без хвастовства выставил на всеобщее обозрение свои сокровища. Справа и слева от них в этом невероятном хранилище высились до самого потолка (а тот терялся в сумрачной вышине) полки, стеллажи, витрины, шкафы, ниши и выгородки – все, что способно хранить на себе бесчисленное множество вещей. И вещи здесь были самые удивительные.

– Что это такое? – спросил Борис торопящегося Гермеса, за которым едва поспевал – Хлам какой-то, вообще непонятно что…

Непонятно чем оказалось сотня грубых глиняных сосудов, которые мог вылепить только совершенно безрукий воспитанник гончарного кружка для дошкольников, по которым были разлиты маслянистые разноцветные жидкости. Одни сияли бирюзой, другие охрой, третьи были черны, как бездна, четвертые отливали невероятно насыщенным багрянцем, пятые – идеальной индиговой синевой.

– Зачем здесь эти горшки? – спросил Борис, которого, количество экспонатов и размер хранилища немного смутили. Конечно, Эрмитаж, в котором он побывал прошлым летом тоже большой, но здесь размер казался каким-то запредельным.

– Это не просто горшки, это древнейшие в мире краски… Уникальные краски, которыми десятки тысячелетий назад человек делал первые наскальные рисунки на стенах пещер. Их цвета никогда не потускнеют, они навечно останутся яркими, как в первый день, и секрет их утерян, – говоря это Гермес показал в направлении большого, отгороженного каменной кладкой помещения, в глубине которого на огромных каменных глыбах, аккуратно вывороченных из скалы, пестрело множество примитивных и, одновременно, завораживающих рисунков. Сначала казалось, что здесь потрудились дети, но приглядевшись, Борис понял, что рисунки отнюдь не детские, их делала взрослая рука много тысячелетий назад. На шершавых каменных стенах бежали, вставали на дыбы, бились друг с другом большие и маленькие животные – туры, носороги, буйволы и олени, лоси и медведи, убегали, стремительно стелясь над землей лани, кружились в невероятном танце лошади, волки, кабаны и множество каких-то других зверей (может быть мамонтов, саблезубых тигров или даже единорогов), которых, не осталось уже на земле. Возле обломка скалы сидел на корточках и малевал что-то пальцем на камне полуголый небритый человек. Он окунал пальцы в горшок, задумчиво откидывал голову назад, шевелил толстыми губами, а потом вдруг виртуозно делал несколько стремительных мазков. На серой поверхности камня прямо на глазах появлялся охрянный силуэт неведомого зверя, похожего на лань и лошадь одновременно. Таких рисунков он сделал уже множество и, если приглядеться, все они выстраивались в какой-то сюжет…