Лисьи байки: современные рассказы

Пелена перед глазами разошлась, и он увидел щуплого с короткой дубинкой в руке.

– Заткнись, да? – тот дергался, не в силах устоять на месте, крутил свое оружие, будто не зная, что с ним делать дальше. —Тихо давай, понял? Не то я не посмотрю, что ты ветеран, понятно? Где ордена, падла?

– Какой ветеран, дурашка… – Егор Трофимыч приподнялся на локте, свободной рукой аккуратно потрогал голову. Пальцы стали липкими, окрасились в красное. – Мне семьдесят три.

– И че? – От мыслительной деятельности парень замер на мгновение, даже пританцовывать перестал.

– Не все старики ветераны, – похлопал его по плечу высокий напарник. – Давай, начинай.

Главный, а Егор Трофимыч не сомневался, какая роль в этой паре у широкоплечего, навис над стариком.

– Только без глупостей, дед. Ты нам быстро рассказываешь, что у тебя здесь ценного, мы уходим, и всё чики-пуки. Шуметь не надо, геройствовать тоже, лады?

Напарник за его спиной уже выворачивал полки из шкафа, гремел дверцами, швырял белье на пол, топтался по одежде.

Егор Трофимыч не отрываясь смотрел на короткий нож, зависший всего в каком-то метре над ним. Хороший ножик, финочка… Вот только держит его бестолочь: слишком уж руку отводит, вцепился, словно собака в кость, никакой легкости. Из такого положения кисть просто вывернуть, направить клинок в грудь держащему. Но откуда то знать парнишке, который пересмотрел американских фильмов?

В былые годы трюк с ножиком занял бы у Егор Трофимыча секунду… Но нет, нельзя. Тело уже не то. Сейчас бы с пола подняться, чтобы в глазах не потемнело, и ладно.

– Сверху, на шкафу. Шкатулка там, без табурета не достанешь, – сказал он слабым голосом.

Шкатулку нашли быстро, быстро пересчитали и мятые купюры.

– Сто тыщ? Всё?

– Чем богат.

– Подумай, дед, может еще чего ценного найдется? Побрякушки? Антиквариат? Можете награды редкие есть всё-таки?

Старик покачал головой. Награды были, конечно. Но не здесь и не те, что выставляют за стеклом или вешают на грудь. И вообще, сорок лет службы отставного подполковника Павлова Егора Трофимовича остались где-то там, на глубине, в казематах, о которых нынче мало кто вспомнит, за грифами “особо секретно” и под печатями генсека из далекой эпохи.

– Дуй на кухню, – скомандовал худому главный. – Старики хитрые, где только добра не ныкают. В крупах, за вытяжкой, даже в сральнике!

Он спрятал нож и спокойно продолжал осматривать комнату. Поверил, видимо, что хозяин будет лежать смирно.

– О! А это че у нас? – Широкоплечий нагнулся и вытащил из-под кровати потертый чемоданчик. Попробовал просунуть лезвие в зазор. – Ля, не поддается. Дед, какой код?

– Там ничего интересного.

– Давай не зли меня, а?

Егор Трофимыч последние годы начинал жаловаться на память, но те восемь цифр он не забудет никогда, в этом был уверен. Восемь – потому что замок открывало две комбинации.

– Шесть, четыре, восемь, один, – выдохнул старик.

Тихий щелчок и едва слышимый хруст битого стекла.

Егор Трофимыч вспоминал, как часами сжимал ручку из грубого пластика вспотевшими ладонями. Как коричневая кожа не давала спать по ночам, а от мыслей о содержимом сводило живот. Ожидание за железным кордоном давалось особенно тяжело, и память об этих муках отставной подполковник собирался забрать с собой в могилу.

Стороны большого конфликта решали очередной вопрос, что называется, “на берегу”, и в задачу тогда еще молодого Павлова входило ждать отмашку, чтобы передать чемоданчик одному из сенаторов. И от исхода переговоров зависело, какой шифр замка ему назвать.

Но что-то в очередной раз пошло не так, Егору дали приказ сидеть тихо и не высовываться. Про чемоданчик ничего не сказали. Павлов пробыл в чужой стране почти два года, пока его, наконец, не вызвали на Родину.

По возвращении оказалось, что отчитываться за чемоданчик не перед кем, отдел расформировали и засекретили. Да и не было по бумагам никакого чемоданчика. В начале девяностых у страны нарисовалось слишком много внутренних проблем, чтобы думать о холодной войне.

– Хрень какая-то, – широкоплечий перебирал пыльные бумаги. – На пиндосском все написано.

– В молодости при посольстве работал. Говорил же, ничего ценного.

– Я-ясно, – разочарованно протянул главный и почесал глаз пальцем в перчатке.

– Смотри, что надыбал! – вернулся второй с двумя рулонами туалетной бумаги. – Там еще греча есть, берем?

– Дурак? Нормальное нашел что-нить?

– Не.

Высокий подошел к старику.

– Ну тогда мы пошли. Не серчай, дед, мы ж не со зла.

Щуплый уже склонился над чемоданчиком, копошась в документах.

– Это че?

Ему никто не ответил. Егор Трофимыч смотрел на главного.

– Стариков лупите не со зла? Лидия Ивановна, между прочим, не пережила визита вашего.

– Гонишь! – щуплый оторвался от бумаг и замер с пальцем в носу.

– Размахались дубинами-ножичками… Тьфу! – Старик отвернулся.

– Откуда знаешь? – Даже за маской стало заметно, как изменился главный в лице.

– Участковый у нас хороший, вчера по старикам обход делал.

– И всё равно открыл, дурень старый?

Павлов не ответил.

– Валим, быстро! – высокий повернулся к напарнику.

– Так я реально ту бабку завалил, что ли?

– Потом обсудим, на выход давай!

Уже в дверях он обернулся.