Доминирующая раса

– У меня с собой карта, – тихо проговорил он. – Купил на Земле перед вылетом. Все новинки, классика…

Макс попрыгал на месте, и я подумала, что он наверняка слушает африканскую музыку. Сутками и на весь корабль. Заберите меня отсюда. Ха! Ладно, буду считать это забросом категории А. На высшую опасность не тянет, но психически слабоустойчивым элементам персонала не рекомендуется.

Когда я узрела максов челнок, я засомневалась в назначенной категории.

– Втыкайтесь, – Макс махнул нам рукой. – Пристегивайтесь путем, эту хреньку жутко трясет.

– Что? – упавшим голосом произнесла я.

– Трясет, говорю.

– Макс! Что это такое?!

– Ты челнока, чё ли, никогда не видела?

Я чуть не села, где стояла.

– Ну да, – нервно сказал Макс. – Это модель «Скайуокер-23а». Они старые, да. Но «Скайуокеры» никогда, ни разу не давали сбоев. Даже под обстрелом.

– Да твоя хреновина летает, как пнутый ежик! – взвыла я. – Сколько это продлится?

– Три недели.

– Твою мать!

Макс разозлился.

– На гипере, бэби, тоже шестнадцать дней, – мрачно сказал он. – Не на Терру летишь, сечём? «Делино» лучшая в своем классе. И она даже вместе с комплектом шаттлов, сборным космодромом, всеми запчастями и гарантией в двадцать раз дешевле, чем один гипер!

Я безнадежно застонала.

– Это же корабль времен войны!

Я возмущалась. И хотела этой сентенцией Макса задеть. Но он вдруг с гордостью ответил:

– Да, старушка Делли многое повидала.

Тьфу ты. Угадала, называется.

– Янина, – сказал Эндрис, когда мы сели, а Макс ушел в кабину, – гиперкорабли ходят только по терранским маршрутам. Они только там окупаются. На периферии пока что остаются заатмосферники. Странно, что ты не знала.

– Я знала, – хмуро сказала я. – Но в забросы нас всегда возили на гиперах. И на Фронтире человек десять купили гиперкорабли. А там колония меньше двадцати тысяч.

Эндрис приподнял бровь.

– Заброс экстрим-операторов – не стандартная деловая поездка. И вообще-то под наш груз гипер пришлось бы переоборудовать. А какой в этом смысл?… – он помедлил и добавил, – Фронтир? Интересно, откуда там такие деньги.

– Кемайл, – я пожала плечами.

– Кемайл добывают на Фронтире? – удивился Эндрис. – Мне казалось, где-то еще. Впрочем, понятно. Странно, что люди, имеющие деньги на гипер, остаются на каком-то Фронтире…

Фронтир вообще странноватая планета. Где еще грязный, заросший щетиной отморозок может заиметь биопластиковую ленту, которая стоит столько же, сколько особняк в экологически чистом районе Древней Земли.

И носить эту ленту в трусах. Для надежности.

Нетипичное оружие – биопластиковая лента изначально применялась для боев в коридорах кораблей. Прострелить обшивку так же сложно изнутри, как снаружи, но системы жизнеобеспечения куда уязвимей. Особенно страшен сбой искусственной гравитации. Над этой проблемой конструкторы бьются с начала колониальной эры, но гравигенераторы по-прежнему остаются одними из самых нестабильных и ненадежных устройств. Это не значит, что они часто ломаются, просто другие системы выходят из строя гораздо реже и их можно достаточно быстро починить или отключить. Я своими глазами видела, что случилось с «крысой» приснопамятного местера Хейнрри из-за сбоя гравигенераторов. На больших кораблях устройства намного мощнее. Эффект может быть равен самоуничтожению судна.

Пуля из стандартного ручного оружия для техники почти безопасна; применение чего-то более мощного недопустимо. Если, конечно, атакующие не камикадзе, а обороняющиеся не утратили последнюю надежду. Против пиратов пуль вполне достаточно. Но стандартная рритская броня держала автоматный огонь. И даже попадание в незащищенное место не выводило грозного противника из строя. Ррит чудовищно живучи.

На Фронтире я слышала, что более удобного, чем биопластиковая лента, оснащения для охоты на ррит просто не существует. Из обыкновенной сети добыча либо уходит, либо использует нервущиеся нити для того, чтобы оборвать собственную жизнь.

Убивает биопластик тоже весьма эффективно.

Во время войны квазициты добывали безоглядно. И теперь их почти нет. В лабораторных условиях драгоценные клетки делиться отказываются. Поэтому они так дороги.

Ха! Проведя всю сознательную жизнь в сплошных разлетах, я впервые попала на заатмосферный корабль.

Пассажирский отсек оказался не так ужасен, как тот, что я видела в музее. Даже совсем не ужасен. Каюты огромные. Окна на оранжерею – это что-то. Здесь точно клаустрофобия не задушит. Я почувствовала себя виноватой перед Максом. Тот корабль, музейный экспонат, был совсем древний, а я почему-то представила себе именно его и перепугалась. «Делино», конечно, не лучшая в своем классе, очень уж старая. «Скайуокеры» производили еще лет пять после войны. Но видно, как Макс печется о своем корабле. Не по чистоте коридоров, отнюдь, на те есть автоматика. По оранжерее. Там цветники, за которыми надо ухаживать. Хотя бы время от времени. Не пекись он – росли бы неприхотливые кусты. До списания Делли куда как далеко.

Я решила пойти в рубку. Посмотреть на экраны. Мы же висим над планетой, а я, вот смех, только на картинке видела, как выглядит планета из ближнего космоса. И еще я хотела извиниться перед Максом.

Но пушистый кролик зла не помнил. Они вместе со вторым пилотом, молчаливым, плотно сбитым Васей уже «сняли» Делли с орбиты, корабль набирал скорость, и я минут десять глазела на то, как удаляется от нас пухлый, разноцветный, ярко озаренный шар. Почему-то казалось, что планета очень тяжелая и будто подвешена на тоненькой нити. И в то же время она была спокойной и сонной, как свернувшаяся клубком кошка.

Вася общался с диспетчером, а Макс – со мной. Вообще-то я молчала, изредка похмыкивая, а он вовсю чесал языком. Но совсем меня не раздражал. Как Эльса.

– Знаешь анекдот про абордаж и две тысячи зверюг на борту? – наконец по-приятельски выдал Макс. – Это про мою «Делино»! Ну, тогда она, сечём, еще не была моей…

Ха! Я подумала, что все хозяева подобных старушек приписывают знаменитую байку своему борту.

– На Делли возили живые мины, – продолжал Макс. – В грузаке контейнеры остались. Заломало разбирать. Столько места для задницы все равно еще никому не надо. Ты же, типа, с драконами раньше возилась, нет? Хочешь, покажу?

Я полюбопытствовала.

– Болбочут, что истребитель заткнулся и уволокся, – гуторил Макс, пока мы шли в грузовой отсек. – Но это враки. Ррит никогда бы так не сделали. Не их стиль!

– Откуда ты знаешь, что в стиле ррит, а что нет?

– Я? – он вытаращился на меня с оскорбленным видом. – Да я знаю историю войны лучше, чем курсанты, которые ее учат! Я документы читал, о которых вообще мало кто знает! Я изучал отчеты, которые только что рассекретили! Это не хобби, это натура жизнь моя! Я когда деньжат нашинкую, с поисковиками хожу по номерным, где бои шли. Я сам реконструктор. Я знаю войну лучше солдат!

Вот это ты, парень, перегнул. Но ладно. Даже говорить стал по-другому, когда про «натуру жизнь» вспомнил…

– Так вот, – отдышавшись, сообщил он, – ррит в ответ только фыркнули и пошли в насильственную стыковку. Тогда капитан приказал разбудить два контейнера и выпустить мальчиков в коридоры. А что делать-то было?

– Два контейнера?

– Двести голов. Слопали поганого врага, не подавились. Десятков семь перед этим, конечно, ррит угрохали, но оно еще и потому, что мальчики проснуться толком не успели.

Я знаю. Для усыпления пользовались газом SSH, который беспощадно угнетает все жизненные процессы. Аджи мне рассказывал. В Джеймсоне на тренировках их подвергали пробной атаке, на всякий случай, чтобы распознавали запах сразу же, «с трех молекул». SSH-коктейль вполне мог синтезировать теоретический противник. Аджи после этого подполз ко мне чуть ли не на брюхе, положил голову на колени и стал жаловаться. А ведь газ пускали раз в семь легче военного снотворного.