Дикий Порт

– Все равно потом надо будет капитана тащить в медотсек, – совершенно спокойно объяснил Джек. – Так что я отнесу. Крайс, Шон, бегом. Боеготовность.

Погодил немного, пока Крайс сметет собой прочих явившихся, и вышел следом за ним, бережно держа обморочного Карреру.

Наконец, двери в рубку сомкнулись.

Лакки покрутил башкой, перекинул капитана через плечо и вразвалочку побежал по коридору. Толстяк Карреру сползал, да еще копошился, шумно сопя. Жить хотел.

Джек фыркнул.

А недурен был броник на кошачьем командарме, ой недурен. Что ж хуманам свои яйцеголовые таких никак не придумают? Разным экзоскелетам сто лет в обед, конечно, но все дерьмо, с рритским доспехом рядом положить стыдно… Лэнгсон зарился не на блеск, он хорошо представлял себе уровень рритских технологий и знал, какое воздействие на организм дает столь допотопно, на человеческий взгляд, выглядящая броня.

Ррит и без того превосходят людей по всем физическим параметрам, а в этой красоте…

Твари. Кошки драные.

«Они не знают, на что нарвались», – злорадно подумал Джек.

И остановился.

Счастливчик не верил ни в бога, ни в черта, ни в «Миллениум Фалкон». Он знал, что есть Птица: если ее обнять, успокоить и попросить, то она споет тебе жизнь. Но Айфиджениа и так успела замучить себя вконец – страданиями над занюханной Кей-эль-джей, кудахтаньем над коматозным пацаном, еще икс знает какой ерундой, а ей сейчас надо будет объяснять, что рухнула ходовая, что впереди се-ренкхра, и если Ифе не удастся спеть жизнь, то все просто сдохнут.

Героями, более-менее.

Если вдобавок доложить ей про визуальный контакт и вручить помирающего капитана, Птица сойдет с ума от тревоги – это во-первых. А во-вторых, она не сможет оставить его без помощи. Что много хуже. Ладно если только засунет в реанимашку, но если ради этой дубины она схватит гитару – а она может, она его очень уж уважает… майор Никас образцовый офицер, будет действовать как положено, и поставит капитана на ноги.

Чтобы через час его зарезали как свинью.

И хрен бы с ним. Дороже собственной шкуры Лакки только шкурка Ифе. Вместе с черными перышками. «Миннесоте» нужно чудо, а уставшей, перепуганной, изнервничавшейся Птице на чудо может не хватить сил.

«Если ты Птица, – подумал Лакки, – то сиди на высокой ветке и не смотри вниз!»

Отволочь Карреру в его каюту и пусть валяется там? Когда Джека будут расстреливать, он даже не придумает, что сказать в свое оправдание.

Лэнгсон хмыкнул. Он решил. В сущности, он решил уже давно.

Счастливчик стряхнул Карреру с плеча на пол и стал на четвереньки, заглядывая капитану в лицо.

Голова у Ано шла кругом. Он осуществлял визуальный контакт с противником, выполнял свой долг, был на высоте… вдруг все исчезло, пошло мутью, как в мучительном гриппозном сне, и он оказался дома. Иренэ что-то говорила нежным голосом, музыкальней собственного инструмента. Тихо ходила рядом, и Карреру чувствовал, как от дочери пахнет косметикой; сам он дремал на диване и пытался вспомнить, почему у него дома оказался сержант Лэнгсон. Сочетание Иренэ и Лакки ему смутно не нравилось, но Ано очень устал, трудно было даже думать об этом, не то что протестовать… потом Джек подошел ближе.

Смотри сейчас на Лакки кто-то сторонний, его бы охватил ужас. Рубцы налились красным, широчайшая улыбка волчьим весельем растянула изуродованное лицо. Белые зубы блестели. Веки раздвинулись, открывая радужку целиком – та, светлая до прозрачности, схваченная черным кольцом по внешнему краю, горела раскаленным металлом.

Ано не чувствовал ужаса. Только покой и покорность. Он видел глаза Лэнгсона – умные, ясные, университетские какие-то глаза…

– Сдохни уже нахрен, – обыденно велел Джек.

Выждал пару секунд. Потом встал и взвалил труп на плечо.

Черная Птица била крыльями – в теплом серебряном горле рождалась песня.

В медотсеке по-прежнему стояла тишь. На экранах ломались разноцветные линии, что-то монотонно пикало, тушкой лежал в углу малолетний эвакуант, быв бледнее, чем налепленные на него пластыри с датчиками. Ифе сидела за столом и смешивала какое-то зелье, нахохленная, сосредоточенная. Когда Джек вошел, она сметала в горку просыпанный порошок, рассерженно шипя себе под нос. Не заметила его.

Айфиджениа, конечно, слышала тревогу и испугалась до дрожи, но в рубку не понеслась. В соответствии с уставом она находилась на посту. Джек вдруг представил себе Ифе-школьницу, маленькую правильную девочку, отличницу-замухрышку, незаметную и несмелую. Слабо затомило в груди.

Черная Птица.

Военный врач.

– Ифе, – тихо позвал Лакки.

– Джек! – вскрикнула она, обернувшись, и вскочила. Рвалась медичка не к сержанту, разумеется, а к капитану; Лэнгсон свалил того на ближайшую койку и сухо сказал:

– Все.

Айфиджениа подлетела и резко прижала пальцы к шее Карреру, ловя пульс.

– Сердце не выдержало, – рискнул предположить Лакки. Она отмахнулась свободной рукой, не глядя.

Джек вздохнул. Сказал негромко, без малейшей иронии: «Requiem aeternam dona eis, Domine». Ифе яростно на него воззрилась.

– Раздень его, – приказала. – Быстро. Сейчас я реанимашку заведу!.. – тут же побежала заводить. Лакки проводил ее тоскливым взглядом. Руки у медички дрожали, стеклянная дверь лекарственного шкафчика зазвенела, когда она сунулась его отпирать; звук вплелся в глухой гул реанимационного комплекса, тестирующего себя самое.

– Et lux perpetua luceat eis, – задумчиво продолжал Джек, глядя на Айфиджению. – Et ad te omnis caro veniet…

– Сейчас!.. – сообщила Ифе, щелкая ногтем по игле шприца. – Я его вытащу!

И кинулась к мертвецу.

Лэнгсон поймал ее за лацканы и притянул к себе.

– Нахрен его! – ласково сказал он Птице, глядя сверху вниз в бледное личико. – Нас вытаскивай, дура!

Она разок трепыхнулась в его руках, и замерла.

– Что?

– Ходовая нае… – Джек смолк, поправился и продолжал уже с оглядкой на птицын разум, – двигатели отказали у нас, майор Никас. И смотрим мы носом в «большую свиту», а там «Йиррма Ш’райра», там «Рхая М’йардре», там черт с рогами. И «Шторм» нас кинул. Нас часа через три достанут. Может, расстреляют, а может, и руками зарежут. Для своего удовольствия.

Ифе замерла. Распахнула и без того большие глаза до неправдоподобной, кукольной ширины.

И повисла на Лакки.

Уцепилась за него так, словно он был единственным спасением. Джек облизнул губы: неприятно, унизительно было понимать, что в действительности точно наоборот.

– Ну… чего… – промямлил он и торопливо подытожил, – беда, в общем.

Птица всхлипнула – беспомощно, жалко.

Джек растерялся. Он честно старался рассказать как можно короче и спокойней, так, как представлял себе сухое изложение информации. Виделось: вот Айфиджениа часто заморгает, она всегда так делает, когда на нее находит решимость. Закусит губу и пойдет в свой закуток за гитарой. А вернется уже – Черной Птицей, кого не стыдно бояться даже самому Лакки.