Там кедры врезаются в небо

Вышел, когда только начало сереть. Кобель радостно начал лаять, при этом пытаясь облизать лицо отвязывающего его хозяина. Ему вроде тоже не терпелось начать охоту.

– Пороша, дружище! Нам с тобой сегодня соболя догнать нужно, аванс отработать!

Светало. Белки ещё не спускались вниз, и Лёшка, взяв первый попавшийся соболиный след, пошёл по направлению его хода. Флинт тоже бегал по его набродам, тщательно принюхиваясь, но часто сбивался на петлях и проходах по высоким колодам, запутавшись, он снова присоединялся к Лёшке, а затем убегал вперед. Лёша упорно шел по следу, распутывая его. Вдруг он услышал азартный лай собаки где-то впереди. У него сразу же бешено заколотилось в груди. «Неужели соболь?» – гадал он. Ноги сами побежали к лающей собаке. Кобель уверенно облаивал огромный кедр, пытаясь заскочить на него, со злобой сдирая зубами кору. Рядом были следы другого соболя, поменьше, скорее всего, молоденькой самки. Она кормилась возле этого кедра, поедая упавшие шишки, здесь же задавила мышку. Подошла к кедру, залезла и соскочила с него. Тут же Лёшка заметил и заскок белки. «Надо хорошо осмотреть кедрину», – подумал он. На нижних ветках он ничего не обнаружил, выше было невозможно рассмотреть, поэтому он решил стрельнуть по стволу из тозовки. Раздался щелчок малокалиберной винтовки – и маленький зверек метнулся в кроне кедра. Белка сидела, прижавшись к вершинке. Лёшке хорошо было видно головку зверька. «Первый трофей нужно стрельнуть, больше не буду, пока не загоним соболя», – решил он. Ещё щелчок – и белка, опустив лапы и распрямившись, полетела по веткам вниз. Кобель попытался схватить её на лету, но, получив легкий толчок ичигом, отскочил. Дав собаке слизать кровь с головы белки, Лёшка ловко посадил её на кармышину и вернулся на свои следы, идущие по чёткам соболя. Это был след самца, который кормился ночью и уже бежал к своему логову на отдых. Охотник упорно преследовал его. Иногда следы зверька пересекали старые наброды его сородичей, и тот обязательно бегал по ним, но охотник тщательно распутывал и шёл по следу именно того соболя, след которого он взял ранним утром, чтобы кобель знал, что нужно преследовать только один запах.

Флинт ещё несколько раз лаял белку, но Лёшка не подходил к нему. Его цель сегодня была одна – соболь. В одном месте тот покрутился по следу молодой самочки, прыгая прямо по её чёткам на кормежке, и Лёше приходилось несколько раз кружить и обрезать их. Затем соболь перешел на южный склон, где пятаками были большие проталины. И охотник подолгу искал его следы. Где-то в севере, где Лёшка недавно кружил, завыл его кобель. «Запутался в следах и не знает, куда идти, – решил он. – Если стрельнуть, он, конечно, прибежит, но пока не буду, а то всё спутает». Вскоре лай собаки стих. Охотник перешел через ложбину, след привел его к каменным глыбам и зашел в небольшое отверстие между ними. Выхода не было. Соболь был в своем убежище! Лёшка, довольный самим собою, наконец закурил. «Надо заткнуть отверстия, а то вдруг выскочит без собаки – только и ищи, как звали!» – забеспокоился он. Заткнув сучками несколько щелей, откуда соболь мог выскочить, и, утрамбовав для полной уверенности сверху снег, он привязал цепочку капкана к потаску – ветке проволокой. Затем, насторожив его, поставил на заход соболя. Место было очень удобным: лаз небольшой, соболь, по его расчетам, не мог обойти капкан в другом месте и точно должен был попасть лапой. Закончив, он стрельнул несколько раз в воздух и стал свистеть собаку, но та не появлялась. Он ещё раз всё повторил.

Лёшка несколько раз перепроверял, как насторожен капкан. Ему всё время казалось, что грубо, и он ставил сторожок ещё четче. «Теперь мышь не пройдет!» – был уверен он. Прошло полчаса – кобеля всё не было. Вспотевший от долгого преследования Лёша стал мёрзнуть. Флинт ушел на зимовье, решил он. Надо было идти за ним, чтобы притащить обратно, и только затем выкуривать соболя, чтоб тот понял, что это за зверь. Напрямик, по его расчетам, было не больше часа, если, конечно, идти быстрым шагом, и он почти побежал к зимовью. «Нужно вести Флинта на поводке, чтобы тот не отвлекался. Хорошо бы, если соболь укусил его за морду. Вот тогда точно будет гонять! На обратном пути надо бересты набрать для выкуривания!» – крутилось в его голове.

Подойдя к зимовью, Лёшка не обнаружил собаки, хотя её свежие следы имелись. Он согрел и быстро попил чаю. Кабеля всё не было. Лёша пошел разбираться со следами. «Может, обратно ко мне побежал?» – гадал он. По следам охотник определил, что кобель прибежал к зимовью, подъел остатки пищи из собачьей чашки и подался вниз по реке. У Лёши засосало под ложечкой: «Неужели, гад, в деревню подался?!» Пройдя пятьсот метров, он окончательно в этом убедился: следы шли чётко по конской тропе. Настроение упало. Лёшка собрал все самые страшные ругательства, которые только знал. Вернувшись назад, он закурил сигарету на пороге зимовья и загрустил…

– Вот и побелковал! – горестно произнес он.

Идти за соболем уже не хотелось. Было четыре часа. Мысли роем кружились в голове: «Соболь и сам попадется… Сходить в деревню – уйдет дня три-четыре! Потом ещё день-два отдыхать придется – сто шестьдесят километров не так просто! Да на хрена такая собака вообще-то нужна?.. В любое ж время предаст! И под медведя подставит! И в другой беде бросит!.. А может, ещё вернется?.. Ладно, утро вечера мудренее… Завтра праздник – всё будет хорошо…» Так и заснул с этими мыслями в голове. Ночью ему снилась какая-то чехарда. Встал Лёшка в шесть с тяжёлой головой и сразу выскочил на улицу, однако собака не пришла. Вернувшись, поставил на печь кипятить чайник.

– Не жили богато – не хрен начинать! – сказал он сам себе.

На камнях, где вчера был вытроплен соболь, Лёшка нашел захлопнутый капкан и кучку соболиного помёта прямо на нём. Внимательно осмотрев самолов, он обнаружил отбитые вибриссы – усы соболя, которые зажало между дужек капкана. Соболь, перед тем как выбраться наружу, высунул голову и, водя ей, долго обнюхивал железный незнакомый предмет, чуть задев тарелочку, спустил чутко настроенный сторожок. Капкан не смог захватить всю голову по своим размерам, а лишь ударил, оттолкнув её, и отстриг толстые чёрные волоски.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день, вот тебе и праздник Великой революции – Седьмое ноября!

Лёшка ещё долго разорялся, плюя на землю. Настроение было окончательно испорченно. По дороге в зимовье он стрельнул в узёрку пару белок и к обеду вернулся в избушку. Возле неё бегали три лайки, которые стали облаивать его, видимо, на всякий случай повиливая хвостами. Собаки имели измученный и истощенный вид. Серая сука среднего роста была похожа на борзую – вытянутое тело, подтянутый живот, опущенный хвост и грустные глаза. Два кобелька первоосенка были чуть справнее, но тоже имели печальный вид. Первый, серо-коричневого окраса, был ростом с суку, но плотнее и короче, имел лохматый хвост серпом, огромные прибылые пальцы на всех лапах и наглый взгляд. Второй, чёрно-белый, был на голову ниже всех. «Заморыш», назвал его Лёша. Хвост у пса закручивался в полное кольцо, костяк – русско-европейской лайки, живой и очень внимательный взгляд. Такие собаки нравились Алексею, и он сразу погладил его. Дверь со скрипом распахнулась, и появился заспанный мужик лет тридцати пяти, с опухшим лицом, отчего его большая голова казалась огромной. У него был широкий нос с приплюснутой носовой перегородкой, как у боксера, пышные рыжие усы над густой чёрной щетиной.