Прямо от порога криминальная дорога. Три истории

Прямо от порога криминальная дорога. Три истории
Олег (В) Игнатьев

Что ты сделаешь, когда тебе под вечер принесут кучу бриллиантов, все твои друзья окажутся убитыми, а смерть уже стучит и в твою дверь? Выход один – бежать. Бежать, отстреливаясь на ходу, меняя адреса и явки. А когда у тебя закончились деньги и их негде взять? Идти и расставить ловушку на крупную добычу. Но главное, самому не угодить в эту ловушку. А если тебя достали своим весельем соседи? Прийти к ним и повеселиться вместе с ними, да так, чтобы они запомнили это до конца жизни.

Прямо от порога криминальная дорога

Три истории

Олег (В) Игнатьев

© Олег (В) Игнатьев, 2017

ISBN 978-5-4483-9183-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дорога, усыпанная бриллиантами

В то утро мы встретились на глухой городской окраине у одного из полуразвалившихся цехов заброшенной швейной фабрики. На опавшей красно-бурой листве и на потемневших от времени кирпичах фабричного фундамента белыми кристалликами лежал иней. А с тусклого неба, запачканного сильно разбавленной голубизной, лилось на землю осеннее солнце, окрашивая наступающий день в прозрачную охру. Было неуютно холодно в этой осенней рани, и мы кутались в свои пальто и куртки.

Нас было четверо. Четверо друзей? Сейчас – скорее, четверо единомышленников, чьи мысли были объединены одним – где взять деньги, чтобы решить накопившиеся проблемы.

Андрей – оставшийся без работы гитарист, которого за его взрывной характер выкинули из кабака на улицу. Джон Монастырь – боксёр, сохранивший остатки мозгов только потому, что успел уйти из бокса, где молодые и свежие стали загонять его всё чаще в угол и нагло, словно девку к стене, прижимать к канатам. Ещё Дима Нестеров – бывший спецназовец и старинный мой приятель, юрист по образованию и просто умный парень, при этом предпочитавший зарабатывать кулаками. И я – бывший корреспондент одной из местных газет, бывший менеджер по оптовым продажам обуви и бывший… Впрочем, достаточно и этого. Теперь, когда почти год не удавалось найти приличной работы, я писал. Писал какие-то романы, разную муть. Что-то издавалось за небольшие деньги, по сути, за гроши (в основном муть), что-то редакторы выбрасывали в корзину. Плевать. Главная книга моей жизни ещё не была написана, хотя за плечами и были уже сорок лет этой самой жизни.

В молодости меня, Диму и Джона объединяла любовь к трём красивым подружкам, тяжёлому року и весёлым похождениям, пока подружки эти ни повыскакивали замуж, где благополучно расплылись, как коровы, а весёлые похождения ни превратились в постоянные стычки с законом. Оставался тяжёлый рок, но и он надоел, железобетонной плитой давя уставшие к тому времени наши души.

Как-то, между прочими делами, я женился, обзавёлся двумя детьми и встречался с друзьями лишь время от времени, когда всё надоедало, или были какие-то общие дела. Нестеров и Джон при этом оставались холостяками-бабниками. Андрей, младше нас лет на десять, присоединился к нашей компании чуть позже, но это неважно…

Теперь мы, несколько потасканные и побитые жизнью по нашему добровольному согласию, стояли у кирпичной стены, освещённой осенним утром и ёжились от холода. Чуть в стороне стоял мой видавший виды «Мустанг». Не какая-то там посудина на колёсах, типа долбанного «Мерса», а настоящая американская тачка. Можно было, конечно, его продать, чтобы свести концы с концами, как это сделали мои приятели, избавившись от своих развалюх, но в большом городе без машины… К тому же в деле, которое мы замыслили и к которому сейчас готовились, она была крайне необходима.

– А когда приезжает этот Мохаммед? – спросил Джон.

– Завтра, – ответил, не глядя ни на кого, Дима и посмотрел в осеннее небо.

Из вереницы траурных дат только этот день плачет.

Андрей передёрнулся. Толи от холода, толи от страха перед завтрашним днём. Понятно дело – очко играло. У самых видавших виды парней (за редким исключением) очко играет в таких делах, а тут… Меня и самого знобило, и, похоже, что и от холода, и от страха одновременно. Не каждый день совершаешь преступление. Взять такой куш! Срубить одним махом миллион долларов США, виданное ли дело! По двести пятьдесят тонн на брата. Ну, Диме, скажем, не привыкать – ни одного парня отоварил в уличном бою, ни одного, похоже, пристрелил в спецоперациях и позже – в смрадных закоулках жизни. Подозреваю, за его плечами было не одно преступление. Молчит, только улыбается всегда небрежно.

Джон вообще набычится, и по его морде не поймёшь: доволен – не доволен, боится или нет. По-моему, он, как и Дима, вообще никого не боялся. Завышенная самооценка при пониженном пороге чувствительности. Машина, а не человек. Сейчас, в отличие от меня или Андрея, кутавшихся в воротники, он стоял себе на осеннем холоде в своей видавшей виды байкерской куртке и спокойно смотрел исподлобья на нас и на жизнь вообще.

– Стволы? – глянув на меня, сказал Дима.

– В багажнике, – ответил я, слегка мотнув головой в сторону «Мустанга».

– Неси, – негромко и мягко распорядился он.

Я уже было сделал шаг, когда Дима, незаметно и очень внимательно осматриваясь по сторонам, остановил меня за руку. «Нет. Показалось», и он вместе со мной отправился к машине.

Не знаю, откуда у Нестерова была информация, что сделка состоится именно здесь, я лишних вопросов не задавал, но мы готовили место заранее. Чтобы не ездить по городу с кучей оружия в багажнике, и тем самым исключить неожиданности, мы решили весь наш арсенал спрятать прямо здесь, неподалёку.

У каждого из нас были весьма веские причины для совершения данного преступления, и отступать никто не собирался, но… всегда в наши планы может вмешаться что-то или кто-то. Ладно, об этом чуть позже, а пока Диме нужно было срочно отдавать огромный карточный долг, который он умудрился сделать, сев за стол с очень серьёзным бандитом по кличке Тигран. Можно было, конечно, просто убить его и его людей, но это было бы слишком некрасиво и даже пошло. А на самом деле, скорее всего, убили бы Диму. Рано или поздно. Долг есть долг: сделал – отдай, или скройся с глаз, чтобы не нашли. Но жить в бегах… У Джона была больна мать. Рак пожирал её изнутри. Старушка всё равно бы отдала концы (что так было колготиться?), но сыновья любовь выше прогнозов врачей. А Андрей просто грезил наяву, записать свой альбом на компакт-диске. Жажда славы сильнее здравого смысла и любви к себе – ещё немного и, возможно, он получил бы желаемое, но он сделал то, что сделал. У меня же просто-напросто не осталось денег на еду, и не у кого было больше занять – долгов было, как у арабов перед СССР, – так как должен я был буквально всем своим знакомым. Работа же дворником или грузчиком вряд ли сумела бы исправить ситуацию, а получить что-нибудь приличное я никак не мог – проваливал все грёбаные собеседования во все грёбаные корпорации. Да и были такие предложения больше для упупупиков вонючих, крашеных петушков в белоснежных рубашках. Так что я волей-неволей присоединился к данной компании. Озноб бил мою душу; монитор отклонения делал своё дело.

В детстве, в компании таких же, как я сам, подростков из рабочих семей, я дрался и крал всё, что плохо лежало, но время шло, и я, вроде, остепенился. Однако, как оказалось, не переродился внутри: клише, сформированные средой и временем, сидели во мне глубоко и прочно, так что внешняя оболочка, сшитая из образования, работы и всякой ерунды, типа семейных уз, не имела никакого значения. А когда эта оболочка поизносилась и треснула во многих местах по швам, все увидели, что, по сути, я остался таким же отвязным парнем. Единственно, длинные волосы мои сейчас поредели на макушке, и я, оставив от них взъерошенную седеющую местами поросль, отпустил в дополнение серебристую щетину на лице и носил очки «Ray-Ban», а ко всему ещё грубые ботинки и старую, коричневой кожи куртку. В общем, выглядел крутым парнем в собственных глазах и глазах стареющих девчонок, у которых развитие мозга остановилось на уровне полового созревания. Сорок лет не предел, жизнь только начинается; вот и начать бы её с чистого листа, заново создавая себя прозревающего, да где там – мечта заросла колючими сорняками. Чтобы их вырвать, нужно было потрудиться.

– Готов? – спросил меня негромко Дима, имея в виду завтрашний день. Спросил доверительно, в самую глубь меня бросая вопрос.

– Готов, – так же негромко ответил я.

Я чувствовал, что он переживает за меня. На протяжении всей нашей дружбы он всегда оберегал меня от неприятностей в виде чужих кулаков и прощал многие вольности по отношению к нему. Дружба без условий.

Сейчас страх как будто улетучился, и не было предчувствия беды или неудачи, а всё же под ложечкой сосало. Отдалённо так, едва заметно, но всё равно ощутимо. Эти люди, если что, в милицию не пойдут – и это, конечно, большой плюс для нас: сделал чисто – и живи скромно, но богато. Пей коньяк из красивых бокалов да закусывай морскими гребешками. Но если провал, тогда готовься к жизни под землёй – другой альтернативы нет, выроют квартирку-земляночку поглубже и табличку с адресом не повесят. Плюс последнего варианта один – родственники надоедать не будут, но и сам уже никого не навестишь, разве только, в их снах или на спиритическом сеансе в виде привидения.

Проверив лежащие на дне багажника в большой спортивной сумке два обреза, АКМ, пистолет Макарова и несколько гранат, Дима застегнул молнию и, взяв сумку, пошёл в сторону соседнего, такого же полуразрушенного, как и первый, цеха. Мотнул головой всем: «Мол, идите сюда. Каждый должен знать в случае чего, где спрятано оружие». В случае чего… Нет, уж лучше наверняка, а то мой сын-подросток, занимающийся боксом, будет вынужден пойти по стопам дяди Джона. Незавидная судьба прожить с малюсеньким, отбитым мозгом, который болтается в черепной коробке, как куриный пупок в алюминиевой кастрюле. Вроде есть что-то, а думать нечем, некуда матрицу памяти засунуть – места нет. Зато жизнь, как у просветлённого, у Будды – здесь и сейчас. Да ещё мышечная память; бей и не думай ни о чём. Ну, сын ладно, парень есть парень, а дочь?..

– Всем всё ясно? – спросил Дима после того, как засунул сумку под обломок стены. – Джон, тебе обрез. Угоишь одного-другого, и если что – в бой, у тебя удар сильнее любой пули. Ты будешь в машине, – обратился он ко мне, – но на всякий случай с обрезом. Смотри, чтобы «Мустанг» не дал сбой. Проверь на сто раз, и двигатель не глуши.

Я кивнул коротко, не глядя на него.

– Тебе, – посмотрел он на Андрея, – «Макаров». Стреляешь метко, не промахнись смотри только. Представь, что ты в тире, только мишени тоже с пушками. Поэтому, кто кого опередит, тот и приз выиграет. Шарик на ниточке… От волнения всякое может случиться, – сделал паузу. – Каждому по гранате. Это на крайняк. Если всё сделаем, как рассчитали, проблем не возникнет, – говорил он негромко, внушительным баритоном. Он задумался на несколько мгновений. Я видел, что что-то гложет его.

– Ладно. Поехали отсюда, нечего светиться, – а когда все сели в машину, спросил меня:

– Давно Серёжу видел?

– Вообще не видел, – ответил я и включил зажигание.

Дима спрашивал про парня, нашего пятого приятеля, который подписался на дело, но, почему-то, в последний момент отказался. Видимо, это-то и смущало моего друга. Серёжа Воробей – Серж Каланча – скрылся в неизвестном направлении и не показывался никому на глаза, как и не отвечал на звонки. Видимо испугался так, что даже боялся встречи с нами. Абонент недоступен для входящей связи, перезвоните позже. Лучше бы сказали: «Абонент обосрался при входящей связи. Не раньше и не позже». Поэтому его обрез, на всякий случай, и переходил ко мне.

Я тронул с места, а все сидели и молчали.

Как я уже говорил, в наши планы всегда может кто-то или что-то вмешаться. Главное, не быть тупым быком, прущим на колышущуюся тряпку обязательств в руках манипулирующего тобой матадора. Что ему, матадору? У него своя выгода. А бык прёт на красный плащ, а дальше миг и… muerte – смерть – на конце шпаги.

Зайдя домой, я увидел сияющую подругу моей жизни, мою Юлю. В руках она держала толстенное письмо, вернее даже не письмо, а пакет. Взяв его, я прочёл обратный адрес: London, … agency… и так далее. Одну из моих рукописей удалось-таки пристроить в русскоязычном английском издательстве через молодую, но шуструю русскую журналистку и переводчицу, живущую в Лондоне, и теперь мне прислали договор с предложением очень даже приличного гонорара. Мечты сбывались. Такое и во сне не каждому приснится, да к тому же если ещё никому не известный, бывший заштатный корреспондент, когда в издательствах столько несговорчивых редакторов сидит, мня из себя апостолов при дверях в литературный рай. Пойди, пробейся… Оказывается, есть и среди них добрые люди.

Всё так здорово, а тут этот Мохаммед со своим миллионом. Конечно, аванс за роман, мягко говоря, куда скромнее, чем куш от предстоящего дела, но стоит ли рисковать, ловя журавля в небе, когда тебе уже сунули синицу в самую руку. Хватай её да держи крепче, только крылья не пообломай. И мне тут же расхотелось идти на завтрашнее дело. Так легко стало на душе, что захотелось выпить виски; на дне бутылки, стоящей в пустом баре, осталось немного. Осушив порцию одним глотком, я почувствовал, что захмелел, одно было плохо – красный плащ матадора, мелькавший в моём мозгу, не давал мне покоя, действуя на нервы: обязательства, обязательства, обязательства. Я ведь уже подписался, а тут… не уподобляться же Серёже Каланче. Хотя, почему бы и нет. Надо всё отменить и баста. Мало ли что напланировали. И этот Мохаммед, который ни о чём не подозревает, останется жить, и нам спокойно. Естественно, свой гонорар я не собирался тратить на запись Андреева альбома, но занять ему сколько-то денег смог бы, и Джону… и, конечно же, хотя бы малость Диминого долга погасить.

Я позвонил Нестерову и попросил, чтобы он обязательно приехал ко мне. Прямо сейчас.

Встретив гостя, я рассказал о своей радости и о своём плане относительно завтрашнего дня и своего гонорара. Он выслушал меня не перебивая, и в обычной своей манере усмехнулся небрежно.

– Нет, Саша, – бросил он. – Отваливай смело, никто тебе слова не скажет, но я от дела не откажусь. Твои деньги это твои деньги, а мне своих охота заиметь да столько, чтобы не в чём себе не отказывать. Одна просьба только: машину дашь?

Я протянул ему ключи от «Мустанга».

– Если что – заявишь об угоне, – негромко сказал он и поднялся из кресла. – Счастливой карьеры.

Я чувствовал, что он не то чтобы обижен, но обескуражен, однако ни я, ни он и вида не показали, что что-то уже произошло, что с моим решением изменить планы, может измениться и жизнь тех, кто идёт на этот большой гоп-стоп.

– Пока, – не то улыбнулся, не то усмехнулся Нестеров и ушёл в тёмный осенний вечер.