День, когда умерли все львы

– Что такое прайд? – спросил Мансур, закончив напряженное чтение.

– Стая львов, – машинально ответил я, пытаясь избавиться от внезапного озноба. Что-то очень знакомое в моей душе задел этот текст.

– Бред безумной бабы, – резюмировал участковый, – некогда мне слушать эту чушь. Вы тут заканчивайте, а я на участок. Мне ещё нужно рапорт составить и доложить Варнаве Фомичу. Пусть уже начинает заниматься организацией похорон.

С этими словами Фанис Филаретович уже в третий раз покинул наше общество, но меня не покидало предчувствие, что скоро мы снова увидимся. Мансур не обратил никакого внимания, на ушедшего участкового. Мой друг с опустошённым видом крутил в руках записи Медузы. Мансур чувствовал, что торжество его эрудиции закончилось также неожиданно, как и началось, и он пытался подольше удержать ощущение триумфа в своей голове. Я спросил Агафью Петровну, что она думает по этому поводу.

– Многое я видела за свою долгую жизнь, – ответила фельдшер, накрывая Медузу брезентовым полотном, – и далеко не всё я могу объяснить, руководствуясь законами логики. Вот, например, как сейчас помню тысяча девятьсот двадцатый год. В то светлое время я была ещё относительно молода.

Взгляд Агафьи Петровны растворился в пространстве, я видел, что душой она уже далеко в прошлом.

– Как раз в тот год большевики казнили барина нашего, Емельяна, упокой господь его душу, – продолжала тем временем Агафья Петровна, – добрейшей души человек был. Как только его кровью улицы окропили, так проклятым стало наше село, хотите верьте, хотите нет. Я в этом доме и в этом селе жила ещё при царе и прекрасно помню, как здесь счастливо жилось. А сейчас здесь обитают, в основном, воры, пьяницы, душегубы и безумцы. Напрасно, я здесь осталась. Но, вспоминая прошлое, могу сказать, что я не могла поступить иначе. Поэтому и приняла предложение работать фельдшером, в том же самом доме, где я жила при барине.

Агафья Петровна потерла глаза рукавом и некоторое время помолчала.

– Отвлеклась я, – одернула себя старушка. – Итак, теплым летним днем тысяча девятьсот двадцатого года, когда солнце разогнало тучи, из которых лил дождь последние две недели, я отправилась за грибами в наш лес. В тот самый лес, что начинается от мусульманского кладбища. Не разгибаясь я шла по лесу, только и успевая срезать торчащие, как мужские фаллосы, грибы. Погода стояла жаркая, но лес радовал прохладой и душистыми ароматами. Когда корзинку увенчала горка подберезовиков я заметила, что ушла достаточно далеко от села, и теперь меня окружала первозданная чаща леса. В наше время уже нет таких лесов, даже самые дикие места загадили мусором и пустыми бутылками поганцы вроде тебя, Мансур.

Мой друг, услышав своё имя, встрепенулся и насупился.

– Я поставила корзинку на землю, а сама присела на упавшее дерево чтобы перевести дух, – продолжала Агафья Петровна. – И тут, я услышала дивный аромат, который витал вокруг меня. Осмотревшись по сторонам я увидела необычные грибы, растущие в траве. Сорвав несколько штук, я подержала их в руках. С виду они напоминали поганки на длинных ножках. Мне казалось, что они пульсируют в моих ладонях, доживая остатки своей непостижимой жизни. Сейчас мне сложно оправдать своё поведение, но тогда мне казалось, что я следую зову сердца. Азат, ты не поверишь, но я, образованный человек и врач, не контролируя ситуацию, стала класть себе в рот гриб за грибом.

Мансур хохотнул, за что я сильно ткнул его локтем в бок. Мой друг обиженно посмотрел на меня. Его глаза пылали праведным гневом.

– Азат – яйца назад! – шепнул он мне на ухо старую дразнилку и, посчитав, что возмездие свершено, успокоился.

Агафья Петровна даже не заметила нашей перебранки. Мыслями она сидела на бревне и лакомилась псилоцибиновыми поганками.

– То, что произошло после этого, сложно объяснить научными методами, – продолжила рассказ фельдшер, – первое, что я услышала, это песнь, которую пели листья на деревьях. Это было просто прекрасно. Я вспомнила барина Емельяна, но это воспоминание не причинило мне боли как бывало обычно. Мне даже казалось, что его голос тоже участвует в этом волшебном лиственном хоре. А потом я увидела древнего бога. И он был прекрасен. Полностью обнаженное, сильное мужское тело венчал огромный череп льва, похожий на причудливую пустую маску. Я слышала ветер который гулял в его пустом черепе и подпевал поющим вокруг листьям. Нет, я не напугалась. Как раз наоборот, я наконец-таки обрела покой, когда он взял меня своими сильными руками.

Агафья Петровна вытерла слезы и заговорила снова:

– Очнулась я в одиночестве, лежа на траве в чём мать родила. На полянке вокруг меня ровным кругом, словно кольцо фей, росли те самые поганки. Ко мне пришло понимание: мы ещё встретимся, и встреча станет последним событием в моей жизни. Понимаешь, к чему я веду, Азат? Всё зависит от твоего личного восприятия. Кто-то скажет, что я просто наелась галлюциногенных грибов, сама же я верю в то, что меня полюбил древний бог, сделав меня бессмертной до определенного момента. твоё право верить в то, что ты хочешь. Понимать и осознавать вещи так, как ты сам того пожелаешь. Сегодняшние смерти подчиняются той же аналогии: Варнава Фомич смотрит на трупы и видит в них мертвые отбросы общества, а ты, со своей стороны, пытаешься усмотреть в этом цепь мистических взаимосвязанных событий. Исключения составляют такие люди, как, например, Мансур, которым и раздумывать о таких вещах не приходятся, они следуют своим низменным потребностям, пренебрегая всем остальным.

Мансур внимательно дослушал фельдшера, пытаясь определить оскорбили его или нет. Так и не придя к окончательному решению он с достоинством отвернулся. Старушка, судя по всему, посчитала разговор оконченным и встала со стула. Покряхтывая Агафья Петровна взяла свидетельство о смерти Медузы со стола и, не слова не говоря, вышла из подвала.

– Моя мама говорила, что её трахал шурале, – сказал Мансур, – оказывается, правда.

– Сам ты шурале, – ответил я, – доставай клей.

Мансур всегда был сторонником решительных и импульсивных действий, поэтому дважды повторять просьбу не потребовалось. Он быстро достал из внутреннего кармана тюбик клея и новые пакеты. После недолгих манипуляций он передал мне готовую комбинацию. Я прижал пакет к лицу и начал считать вдохи. На сороковом моя голова закружилась, я понял, что смотрю на…

Процессия двигалась в сторону места, где молча сидел Серый Владыка.

Головаст старался не смотреть на идущих. Мыслитель и Старая Девочка без особого успеха и без явного интереса пытались сосчитать количество направляющихся к ним гостей. Весь горизонт заполнили бредущие серые фигуры. Старая Девочка смирилась с общим молчанием, найдя в нем особую прелесть. Она поднимала с серой земли мелкие камушки и клала их в пустые глазницы Мыслителя. Камушки создавали приятный звук, катаясь внутри пустого черепа. Мыслитель делал вид, что ничего не замечает, но на самом деле, он раздумывал над стуком камней, пытаясь придать ему какой-то смысл.

– Так шумят твои мысли, – одновременно сказали Сросшиеся Близнецы, которые недавно присоединились к компании, – слышишь, маленький камушек ударился о большую гальку? Это твоя мысль о прошлом, которое ты не можешь вспомнить.

Голос Сросшихся Близнецов звучал очень мрачно. Они говорили всегда одновременно, но голос одного из них запаздывал на малейшую долю секунды, создавая мистический резонанс. Мыслитель посмотрел на Сросшихся Близнецов, но так и не вспомнил откуда и когда они появились. Близнецы и сами не знали, что они забыли на этой серой земле. Стоит отметить, что их это совершенно не интересовало. Скорее всего, на этот вопрос смог бы ответить Серый Владыка, но все знали, что он предпочтет хранить молчание.

Старая Девочка посмотрела на братьев, в её глазах стояло абсолютное безразличие. На нее не производили впечатления ни их сросшиеся спинами тела, ни их уродливые лысые головы. Старая девочка отвела взгляд с их по паучьи худого тела и не успела увидеть, как Сросшиеся Близнецы испражнились, не сходя с места. Животный братский акт не вызвал никакой реакции у собравшихся здесь, хотя Мыслитель обратил внимание, что у братьев на двоих одно ректальное отверстие. Он подумал, что это удобно, хотя сам не помнил, когда последний раз испражнялся. Мыслитель также не был до конца уверен, какие именно ощущения испытываешь во время акта дефекации.

Мыслитель покачал головой, наслаждаясь стуком камней в глазницах.

Сросшиеся Близнецы протянули руку и вытащили из глазницы Мыслителя один из камешков.

– Мы забираем эту мысль, – сказали они и швырнули камень вдаль.

Когда я пришел в себя, в моих ушах ещё стоял звук ударившегося о землю камня. Я толкнул Мансура, приводя его в чувство. Приоткрыв рот, с которого тонкой струйкой стекала слюна, он посмотрел на меня невидящим взором.

– Мансур, ты как?

– Пиздец, – ответил друг, рассеяно моргая и тряся головой, – от синьки так не вставляет. После этого клея плющит по-взрослому. Как он на тебя действует? Что ты чувствуешь?

– Правильнее будет сказать, что я вижу, – ответил я.

– Я, наоборот, ничего не вижу. Сплошная темнота. Я слышу чужие мысли.

– Чьи? – спросил я.

В этот раз мне так и не удалось узнать, чьи мысли слышит Мансур, так как наш разговор снова прервали. В подвал, нещадно топая, спустился Вася Муравкин. Вид у него был растрепанный и крайне возбужденный. Рубашка выпрыгнула из штанов, а картуз съехал набок. Пастух выглядел так, будто пробежал за коровьим стадом много километров.

– Пацаны, я всё понял! Сейчас и вы всё поймете… – Вася Муравкин осекся, увидев три каталки с накрытыми телами, – а двое других кто?

– Гражданин Галактики, – ответил я, и, немного помолчав, добавил, – и Медуза…

Вася Муравкин задрожал, а лицо его побелело. Он бросился к ближайшей каталке и сдернул брезент, под которым мирно лежал Король Рвана Жопа. Вася нервно накрыл труп и бросился к следующей каталке. На этот раз ему повезло, под покрывалом оказалась Медуза. Вася Муравкин взял её за руку и заплакал. Теперь я понимал, что сексуальный ритуал Медузы навсегда запал в душу нашего простого сельского пастуха. Вася Муравкин ронял редкие слезы на обнаженное женское тело и нежно гладил грязные волосы усопшей. Потом он наклонился над Медузой и начал что-то шептать ей на ухо. Я не смог разобрать сказанного, лишь слышал горестные всхлипы. Мансур, наблюдая за этой картиной, не упустил возможности бросить ещё несколько взглядов на грудь покойной. Когда он встретился со мной взглядом, то густо покраснел и отвернулся. У Мансура опять появилась эрекция. Немного успокоившись Вася Муравкин повернулся ко мне и спросил:

– Азат, ты знаешь их даты рождения?

– Да, я заполнял свидетельства о смерти, – ответил я, напрягая память, – все родились в августе.

– Сука, – выругался Вася Муравкин. Он сунул руку во внутренний карман куртки и принялся остервенело шариться в нем. На секунду мне показалось, что сейчас он разорвет свою одежду в клочья, – Вот, посмотри, – усилия Васи Муравкина увенчались успехом, и он вытащил из кармана кусок газеты, той самой, что вытащил наш участковый из туалета Короля Рваны Жопы. Я инстинктивно отстранился от вонючего обрывка газеты со странными стихами.

– Азат, не трогай, эта газета в говне Короля Рваны Жопы, – заботливо предостерег меня Мансур.

Вася Муравкин не стал настаивать и просто поднял листок перед моими глазами, показывая мне оборотную сторону.

– Читай, – скомандовал пастух.

– Здесь, гороскоп, – сказал я, – овен, телец, близнец… Ну и что?

– Смотри львов! – приказал Вася Муравкин. Я опустил глаза чуть ниже и прочел:

– Львы. Сегодня звезды вас не поддерживают. Вера в себя полностью лишена смысла. Скорее всего, львы сегодня умрут.

Я посмотрел на Муравкина и покрутил пальцем у виска.

– Азат, посмотри, все мертвецы вокруг – львы! – сказал Вася Муравкин, словно фокусник обведя руками морг, – И это ещё не конец, будь уверен!