Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

– Получается, что всё однажды падёт прахом? – без оптимизма, но заинтригованно констатировал тезисы академика полковник.

– Не факт, – не присоединился к его пессимизму учёный. – Разум способен запрячь в колесницу истории, и заставить трудиться на себя любую природную силу. Человек не может отменить сущность энергетической перезарядки материи, но вполне может изменить форму проявления монопольной реакции. Однако всемирная регуляция подвластна лишь коллективному разуму, действующему слаженно и в интересах всего позитива развития. Увы, сегодня человечество, образно говоря, всё ещё пребывает в отживающей фазе разбегания галактик. Только у нас разбегаются иные галактики – происходит отчуждение душ. Под принудительным единством земной цивилизации царит вселенская толкотня локтями. И если нас не объединят люди новой формации – космочеловеки или космочелы, мыслящие вселенскими категориями, наше поражение перед слепо действующей стихией неизбежно.

– Кто такой космочел, вы меня просветили, Андрей Петрович, – подытожил чекист. – Но гложут меня сомнения, что Листратов… Впрочем, мы несколько отклонились от цели допроса. Скажите, пожалуйста, вам что-либо известно о том, где находятся ваша дочь или Листратов? Быть может, кто-то сообщал про них, звонил по телефону?

– Если бы! – потряс кулаками старик. – К сожалению, я в полном неведении.

– Дома вы побывали. Быть может, из вещей что-то пропало?

– Нет. Как будто, всё на месте. Двери и окна целы. Ваши товарищи квартиру охраняют.

– Андрей Петрович, следствием проведена почерковедческая экспертиза некой записки. Графологами установлено авторство вашей дочери. Взгляните, пожалуйста.

Топтыжный передал Кузовлёву письменное послание, запечатанное в целлофановый пакет. Тот взял его задрожавшими руками и долго читал и перечитывал.

– …Думается, записку написала Милена, – наконец проговорил Кузовлёв. – Хотя, сейчас ведь редко пишут от руки…

– Щепетильный нюанс, Андрей Петрович, на который вы отчасти ответили. И тем не менее…В тексте есть упоминание про атон. Из контекста записки, по нашему мнению, следует, что ваша дочь имела в виду отон. Оттуда же вытекает, что об отоне был наслышан и Листратов. Так?

– Да. Вы правы, – подтвердил академик. – Об отоне знали и Милена, и Георгий. Но знали в допустимых пределах – в рамках специальной научной литературы незакрытого характера.

– А конкретнее.

– Та-ак…Я им рассказывал, что отон, или более правильно – монополь, в стабильном состоянии в Нашей вселенной не существует. Он возникает только при управляемой реакции термоядерного синтеза.

– И больше ничего?

– Пожалуй. Я мог упустить какие-то малозначительные детали.

Однозначно могу заявить, что аспектов, составляющих государственный секрет, тем более объекта «Моно», я ни разу не задевал, а Милена и Георгий их не касались.

– Охотно верю. И всё же, Андрей Петрович, не отирались ли вокруг вас и ваших близких подозрительные личности? Может, некто стремился быть вхожим в вашу семью, установить контакты с дочерью, с Листратовым?

– Да вроде бы нет…

– Телевизионщики, иностранцы?

– Нет. Хотя…Вот вы сейчас спросили, а я вспомнил шумиху в прессе про недавнее убийство американского репортёра Сноу. Нынче, в конце весны, в Доме учёных проходила международная научная конференция. В перерыве между заседаниями я случайно натолкнулся в кулуарах на Сноу и Листратова. Они о чём-то беседовали и презентовали друг другу электронные органайзеры. По сути – обычный жест вежливости. А вот Георгий, увидев меня, почему-то смутился. Я тогда не придал этому значения…М-м-да…Но учтите: рассказывая вам про тот эпизод, я ни в коей мере не подвергаю ревизии порядочность Листратова. Я извещаю вас про…э-э-э…интерес к нему Сноу.

5

Кто знает, как сложилась бы судьба Заковыкина, если бы он не надумал полакомиться. Тихон устал ждать на солнцепёке родича Милены. Его томила жажда. Невдалеке торговали мороженым, и студент не устоял перед искушением. По всемирному закону подлости, пока он покупал эскимо, из здания КГБ «нарисовался» благообразный старик, направившийся сторону Кремля.

И Тихон, облизывая эскимо, двинулся следом за Кузовлёвым. Подходить к уважаемому человеку с мороженым в руках он счёл неприличным, а потому, торопливо и без смака поглощая лакомство, некоторое время шёл в отдалении. И это обстоятельство стало решающим в том смысле, что между ним и стариком вклинился какой-то вертлявый мужичонка с воровато косящими глазами.

Прохожих и просто гуляющих на улицах и без того было много, а тут у Заковыкина под ногами путался ещё и надоедливый «субчик». Раздражённый студент надумал, было, его обогнать, как вдруг обратил внимание на то, что жуликоватый субъект не абы как толкается перед ним, а пристроился за дедулей.

Пермяк притормозил, «выключил поворотник» и отложил обгон, присматриваясь к подозрительному типу. И вскоре догадался, что тот отнюдь не собирался обворовать Кузовлёва, так как не приближался к старику вплотную, а, скорее, выслеживал его. Например, в немноголюдных местах шпик держался на расстоянии, чтобы преследуемый его не заметил. Характерными повадками жуликоватый дядька основательно походил на тех уголовников, что взяли Тихона врасплох на Подлесной.

Так, гуськом, стихийно скомпоновавшаяся троица и продефилировала по центру столицы. Кузовлёв последовательно миновал Детский мир и Никольскую улицу, прошёл по Красной площади, пересёк Васильевский спуск и по мосту через Москву-реку отправился в Замоскворечье.

За мостом путь его лежал к знаменитому Дому на Набережной, построенному ещё при Сталине. Академик зашёл в один из охраняемых подъездов, а шустрый мужичонка и Заковыкин, соблюдавшие безопасную дистанцию, пристроились, соответственно, в кустах и в укромном закуточке, образованном трансформаторной будкой и афишной тумбой.

Кому как не Тихону было знать домашний адрес Кузовлёва. Потому он резонно предположил, что в Доме на Набережной дедуля заглянул к кому-то в гости. И юноше, хочешь не хочешь, пришлось «заступить на бессменный пост».

Понемногу смеркалось. Вечер был влажным и душным. На затаившегося в кустах мужичонку невесть откуда налетели полчища комаров. Заковыкин догадался об этом потому, что жуликоватый человечек засуетился, начал сквозь зубы обречённо ругаться, суматошно размахивать руками, а также бить себя «по мордасам» подобно заправскому мазохисту. Постепенно мазохист-неофит «разбавил» потеху ожесточённым почёсыванием тела, немало позабавив Тихона. «Чёс» нарастал от минуты к минуте, так что вскоре стоик в кустах уже отплясывал смесь трепака и джиги, прерываемого завываниями и повизгиваниями, когда несчастный доставал особо удалённые члены своего тела. «Сила чесотки прямо пропорциональна недоступности чешущегося места», – вспомнилось Заковыкину, когда он смотрел на буйно колышущиеся заросли, словно там бегало стадо бизонов. И ему стало даже неловко за личное благополучие.

6

Гостил Кузовлёв долго – часа три. Так что, когда он показался из подъезда, разморённый от зноя юный караульный был подобен печёной картофелине, а вертлявый мужичонка – невротику из лепрозория.

Отдохнувший дедуля энергичным пешим ходом добрался до Третьяковской галереи. От неё он подземкой проехал до уже знакомой Тихону станции метро Юго-Западная. Поднявшись из андеграунда на поверхность, Кузовлёв пешим ходом прибыл к уже знакомому юному следопыту дому номер двадцать два корпус «Б» на проспекте Вернадского.

Стоило старику скрыться в подъезде, как из кустов, только теперь от дома напротив (Вернадского, 22 «В»), высунулась расчёсанная до крови морда Ирокеза. К нему и приблизился вороватый субъект, принявшийся жаловаться, жестикулировать и что-то выяснять. Прилегающую к зданию местность Заковыкин худо-бедно изучил. И всё же, он слегка рисковал, когда, обежав корпус и маскируясь зарослями, подобрался к уголовникам. Риск был невелик, ибо в слежке ему выступили подмогой сгущавшиеся сумерки и двойное чесоточное шуршание жуликов, заглушающее ропот листвы сирени. Юноше удалось услышать окончание диалога.

– Идёшь ты пляшешь на лобке галопом, Грызло! – возмущался по какому-то (пока неясному) поводу юркий мужичонка.

– Шелупонь, вяжи скулить, – зло оборвал его Ирокез. – Щербатый по мобиле базарил, что Седого пасти стану я, а ты по утряне чеши в зиндан. Въехал?

– Ёп! Въехать-то я въехал, Грызло, – выругался (выругалась?) Шелупонь (Тихон так и не понял, какого рода прозвища у обоих «корешей» и склоняются ли они). – Дык ведь я так шустрануть не поспею – на другой конец Москвы.

– Твои проблемы. Хошь, кантуйся ночь у Нюхи на блатхате, но чтоб в семь был на зиндане. Сам Вован тебя спрашивал.

– Ёп! – вырвался новый вопль недовольства у Шелупоня. – На хрена мне такая хрень, когда своей хрени дохренотени?! Мне тогда уж кайфовее с Танькиного шалмана по утряне катить.

– Твои проблемы, – отмахнулся (или отмахнулось?) Грызло.

И «покатил» (покатила?) Шелупонь на ночь глядя в Танькин «шалман». Что оставалось делать Заковыкину? Ну, не упускать же возможность выследить самого Вована Палача! И Тихон увязался за бандюгой неопределённого пола. Через полчаса «парочка» вышла из метро на Павелецком вокзале, а ещё через четверть часа спустя «связанные незримой нитью» ехали в соседних вагонах электрички, следующей в сторону Домодедово. За две остановки до аэропорта Шелупонь выскочил (выскочило?) на платформу, и юный следопыт его чуть не прозевал.

На улице уже стемнело, прилегающие к железной дороге улочки освещались плохо, и Тихон вторично едва не упустил уголовника. Потому, чтобы не потерять след и не вспугнуть преследуемого, студенту пришлось и ползти по-пластунски, и частить на четвереньках, и семенить на цыпочках. Из-за напряжения и неудобств километр до «шалмана» заменил парнишке марафон. К финишу он добрался, истекая потом.

«Шалман» размещался на первом этаже старого двухэтажного дома и представлял собой квартиру, дверь в которую открылась по условному стуку и тарабарскому паролю Шелупоня. Через окно наружу доносились глухие звуки, но их было достаточно, чтобы вскоре Заковыкин разобрался, что в воровской «малине» пьют и смачно закусывают. Взамен пермяк глотал голодные слюни, мстительно вспоминал комариную казнь Шелупоня и мечтал, как он в тандеме с Топтыжным разоблачит блатную шатию-братию и спасёт Милену и Кешку.

Около трёх часов ночи в квартире погас свет, и всё стихло. Тогда Тихон решил отправить промежуточное sms-сообщение Топтыжному. На «мобильнике» он набрал следующий текст: «За стариком Кузовлёвым на Вернадского 22 вэ из кустов следит бандит Грызло. Я преследую бандита Шелупоня по ж/д Павелецкий-Домодедово. Завтра в 7-00 он должен быть в зиндане. Ждите следующий сеанс связи. Тихон». Через пару секунд аппарат пискнул, извещая о доставке телефонограммы, но одновременно предложил зарядить батарею.

Отправив спецдонесение, Заковыкин, покряхтывая, с чувством выполненного долга устроился на ночлег в густой и высокой траве палисадника. «Кстати, а что такое зиндан? – задался он вопросом. – Где-то я это слово слышал…Где-то я это слово слы…»

7

Кто-то уронил ведро, и оно покатилось, громыхая, по полу. Следом раздался смачный баритональный мат, который сменило ещё более смачное басовое сквернословие:

– Ёпть! Ты чё, без кипежа, Шелупонь, никак не можешь? И так комары всю ночь кусали, спать не дали!

– Ага, мало того, что кусали, так они ещё без перерыву и воздух портили, – ехидным тенорком откликнулся (откликнулась? откликнулось?) Шелупонь.

Так просыпался «шалман».

Невыспавшийся (и тоже истерзанный комарами) Заковыкин замедленно открыл глаза. Студент недоумённо посмотрел на окружающий пейзаж, туговато сообразил, кто он и где он, а затем поспешно отполз за угол, опасаясь быть застигнутым врасплох криминальным гермафродитом или кем-либо из его подельников.