Песок пирога

Песок пирога
Олег Николаевич Жилкин

Основную тему романа задает его название, построенного на созвучии английской метафоре «Peace of cake» – «Кусок пирога», означающего простоту, и созвучного ему «Песок пирога», намекающего на пироги из песка, что каждый из нас делал в детстве и превращал силой собственного воображения в изделия из теста (текста). Автор обыгрывает этот образ в своем шутливом четверостишии: «Ваше любимое занятие? – Похоже на топик в начале текста. – Мое любимое занятие писать фигню, а могло бы быть: «изделия из теста». Несмотря на обилие намеков в самом названии, текст достаточно простой. Это почти дневниковая запись событий, в которых воссоздается попытка героя начать новую жизнь в новых обстоятельствах, где он претерпевает все, что обычно и сопутствует подобному строительству «на песке», но вера в магическую силу воображения помогает ему преодолеть эти трудности и все же испечь свой пирог, идя на риск.

Олег Жилкин

Песок пирога

Мой отец был железнодорожником, поэтому не удивительно, что я с детских лет привык к звукам и запахам железной дороги, к перестуку колес, к колыханию полки во время сна, к позвякиванию чайной ложки в стакане. Отец часто брал меня с собой в путешествия, порой спонтанные, потому что у него были льготы на проезд для семьи, благодаря чему я с четырех лет совершал регулярные путешествия то в Москву, то Иркутск, то просто катался с ним на электровозе учась подавать сигналы поездам. Однажды, когда он еще работал машинистом на паровозе, он взял меня с собой в ночную смену, и я обжог себе щеку, прислонившись к котлу, когда меня одолела дрема.

Путешествия в Москву носили в основном коммерческий характер. Отец ездил в столицу, чтобы прикупить там дефицитных товаров, чтобы потом с выгодой продать их на толкучке. По тем временам это считалось спекуляцией, и папу пару раз ловили, но он отделывался штрафом. В Москве я был нужен ему, чтобы охранять купленное барахло где-нибудь в переходе ГУМа, дожидаясь, когда отец вернется с очередной добычей. Мне с этого ничего не перепадало, лишь однажды я упросил отца купить мне танк на колесиках, который я с гордостью провез по булыжной мостовой Красной площади. Однажды по дороге в столицу я заболел свинкой, и когда мы выгрузились на перроне, у меня так отекла шея, что я начал бояться, что я и впрямь превращусь в маленькую свинью, но отец меня убедил, что ничего подобного со мной не произойдет. Мне же хотелось пить, мы переходили от одного кафе к другому, но везде продавался только кофе, а мне хотелось чай – кофе я ненавидел, да и сейчас вполне к нему равнодушен, поскольку, как истинный сибиряк, воспитывался на горячем, обжигающем горло чае.

Я не стал железнодорожником, но в поездах прошла большая часть моей жизни. Несколько лет я проработал гидом в Китай, сопровождая челноков в их коммерческих вояжах в Поднебесную. Мне подолгу приходилось колесить через всю страну в специальном вагоне, сопровождая особо ценные и опасные грузы в качестве курьера по спец перевозкам. Мне часто приходилось менять места жительства, и, отправляясь в путешествие, я стал осознавать, что оставляю часть своей прошлой жизни на перроне. Уезжая, я расставался с прошлым, часто навсегда. Я привык к разлукам и расставаниям, понимая, что невозможно следовать за кем-то, для кого дорога является не целью, а смыслом, кто всегда в пути или в ожидании новых путешествий и трансформаций.

В разговорах случайных, встречных,

Вдруг разменянных на мелочь,

Я людей без числа встречаю,

И с собой забираю в вечность.

А им может быть и не надо,

У них дел может быть по горло,

Только вскакивают на подножку,

Когда трогается платформа.

Сердце балуют просторы,

Проплывающие мимо –

Пролетающие опоры,

Ускоряющегося мира.

Глава 1. Грибы Орегона

О том, какой у меня богатый внутренний мир я не догадывался, пока не напоролся в лесу глазом на ветку. Что я делал в лесу? Смешной вопрос – грибы собирал. С приятелем одним, он по грибам дока, его в Америку родители еще ребенком привезли – знает все грибные места, вот он меня в эту чащу и завел, сам бы я в такие дебри ни за что не полез, а тут нужно было держаться рядом, чтобы не заблудится – я леса не знаю, поэтому шансов самостоятельно выбраться немного. Леса в Орегоне знатные, года три назад, один русский пошел, так его две недели искали. Вышел он из леса самостоятельно только на десятый день, сутки еще до города добирался, ни один американец не хотел его в машину брать – в таком страшном и диком виде этот человек спустя десять дней скитаний по лесу оказался, а объясниться толком не мог, поскольку за пятнадцать лет жизни в Америке английский не выучил.

В общем, грибы я нашел, но левый глаз потерял. Не навсегда, конечно, временно. Болел глаз нестерпимо, пришлось к доктору обращаться. Доктор американский, поэтому я подробности про лес и грибы в рассказе об обстоятельствах получения травмы опустил, все-равно ни черта они в грибах не разбираются, а к людям, собирающим грибы, относятся подозрительно – это для них смертельно опасное занятие, из разряда прыжков без парашюта с небоскребов или работы в цирке пожирателем огня. Доктор мою деликатность оценил и сразу предложил мне наркотики. Так и сказал: наркотики потреблять будешь? Я от неожиданности даже переспросил: «Наркотики?»

– Ну, да, наркотики, ты же испытываешь физические муки, с такой травмой, как у тебя, чем я еще могу помочь?

В общем, согласился я. Выписал он мне рецепт, но все ближайшие аптеки к тому моменту закрылись, и пришлось мне ехать до круглосуточной аптеки уже в сумерках на другой конец района. Пока добрался, муки мои усилились. Самое страшное, что я почти ничего на дороге не видел – слезы катились потоком, затрудняя видимость. Ехал как под тропическим ливнем, ориентируясь лишь по огням встречных автомобилей – благо дорога была почти пустой. В таком состоянии и начинает просыпаться твой спящий богатый внутренний мир. Начинаешь людей, общественные институты, самого себя и свое место в этом мире воспринимать несколько иначе.

Во-первых, совершенно теряешь терпение и начинаешь раздражаться на всякие формальности, принятые в обществе. Несмотря на дезориентацию, мозг настроен на самое кратчайшее и скорейшее донесение информации и ее обработку, и любые дополнительные жесты внимания друг к другу, принятые в обществе, воспринимаются как помеха. Во-вторых, отключаются и резко ограничиваются все внешние информационные ресурсы: смотреть телевизор ты не можешь, читать и писать тоже, книги так же исключены. Ты даже просто долго сидеть с открытыми глазами не в состоянии. Раздражает дневной свет, экран монитора кажется ослепительным даже на самых низких единицах освещенности. Темы в ленте кажутся сводками с далекой планеты. Так начинается отрыв и полет в космос. Дальше в ход идет прописанная доктором наркота и ты, глуша боль, просто проваливаешься в полусон, полубред. Долгий, тяжелый и безрадостный, как сама жизнь человека, лишенного зрения.

Из всех внешних источников информации выживает только радио. На первых фазах болезни хорошо идет музыка. Под нее неплохо спится и так же легко просыпается. В моем случае, это был джаз и инструментальная музыка, хотя я не поклонник ни того, ни другого, и вообще к музыке равнодушен. На второй день на смену музыке пришло какое-то странное местное ток-шоу в прямом эфире, в котором ведущий, обладающий приятным тембром голоса, всерьез рассуждал о свойствах демонической природы. Помогает ли Христос от демонов, и от всех ли демонов он помогает? В передачу звонили его постоянные радиослушатели и делились своим опытом. Некоторые из них пережили опыт одержимости, и ведущий подробно интересовался тем, как им удалось преодолеть эту напасть и выйти победителем из схватки с нечистой силой. В общем, мне крупно повезло с радиоволной, и я благополучно просыпался и засыпал в ходе эфира не меньше десяти раз, с удивлением обнаруживая, что содержание передачи не иссякает, а только наполняется новыми примерами и плавно переходит от одного аспекта демонического к другому, погружая слушателя в раскрываемую тему, и я уже где-то начинал ощущать присутствие потустороннего в своей жизни, как нечто обыденное и привычное, словно это глазные капли, стакан воды или упаковка Гидрокодона на тумбочке. К концу того познавательного радио-вечера я уже ощущал себя по пояс в земле, причем сверху по пояс, а не снизу.

Через два дня боль ушла, глаз начал открываться, но ощущения отрыва от реальности сохранялось еще сутки. Отказ от приема наркоты привел к переживанию состояния абстиненции: раздражительности и чрезвычайной сонливости, которая и является спутником раскрытия и обнаружения вашего богатого внутреннего мира, поскольку на внешний мир просто на некоторое время перестает существовать.

Сны были долгими, с подробностями. Однажды мне приснилась авиакатастрофа. Мы ехали с близкими, уже умершими, правда, в реальности родственниками в поезде, и я, вдруг заметил, что в небе за окном совершенно не двигаясь завис самолет. Какое-то время мы изумлялись чудесам технической мысли, позволяющим добиться такого замечательного эффекта, но затем самолет начал медленный разворот в нашу сторону и какое-то время продолжал полет параллельно направлению железной дороги, что позволило мне разглядеть огромную дыру в корпусе и языки пламени, вырывающиеся из его чрева. Тут до меня дошло, что самолет рано или поздно рухнет и мы сгорим заживо. Мы выскочили на остановке из поезда и бросились бежать. Раздался взрыв, я посмотрел в небо, и среди окутавшего его дыма разглядел приближающие к земле на огромной скорости обуглившиеся фрагменты «железной птицы». Мне удалось избежать попадания под обрушившийся на землю ливень из обломков, но родственников моих накрыло. Через какое-то время я вернулся на место, чтобы предпринять попутку найти их и оказать помощь. Вместо дымящихся обломков и груды мертвых тел я обнаружил бойко торговавший продукцией самодеятельный рынок на тележках, и на мои вопросы никто из продавцов не был в состоянии ответить ничего вразумительного. Наконец, я заметил вдали фрагмент непотушенного пожара и стал громко требовать от окружающих объяснить причины всего происходящего. Только теперь до меня осторожно стали доводить информацию о том, что власти, во избежание паники, решили сделать вид, будто ничего не произошло, а тела свезли в ближайшую больницу, куда меня обещали немедленно доставить.

В больнице, к своей радости, я обнаружил уцелевших родственников, которые отделались незначительными ссадинами и царапинами. Надо сказать, что в реальности, все эти близкие мне люди уже умерли, но в моем сне сознание приготовило для них более счастливое развитие сюжета.

Проснувшись, я вспомнил, что вчера был день рождения старшей дочери. Я заглянул в холодильник и обнаружил в нем торт, который именинница есть не стала, а предпочла ему поход с другом на только что открывшееся в преддверии Хэллоуина шоу: «Дом с привидениями». Там же, в холодильнике, замаринованные в банках, стояли стоившие мне левого глаза грибы из Орегонского леса.

Глава 2. Кот принес мышь.

Какое-то давно забытое чувство своей оставленности нахлынуло, словно из детства, невыплаканной волной слез, совершенно неожиданно прорвавшихся, неуместно, но, в то же время, таких горячих, как-будто только что пережил разлуку, только непонятно с кем. Кому адресовалось это чувство: к забывшей меня матери, к уехавшей в долгую командировку жене, к оставленному ребенку? Все это было в моей жизни, все эти горькие моменты какой-то неизбежной тоски от разлуки, прощания с самым дорогим тебе в тот момент человеком. Но эта необходимость казалась тогда настолько властной и вынужденной, что все невольно преуменьшали ее значение, оправдывая тот урон, который она может нанести чувствам, хотя никто на самом деле не знает, что действительно в этот момент важнее. Нас приучили к мысли, что следование всякой жизненной программе неумолимо вынуждает к тому, что приходится оставлять любимых, родителей, своих детей, сначала на время, а потом и навсегда.

Мы привыкаем к этим состояниям, мы смотрим на них с неизбежностью взрослого человека, мы гасим эту волну слез и тоски в самом начале, мы не даем ей подняться и смести всю нашу жизнь в пропасть, потому что не можем жить не отрываясь друг от друга. Нам почему-то кажется, что в этой разлуке многое для нас проясняется, мы будто взрослеем, станем мужественнее, научимся контролировать свои чувства, время и свою жизнь. Разумеется, это полная чепуха.

Как же порой хочется просто уткнуться лицом в подушку, укрыться с головой в одеяло и просто поплакать о себе, о том, что уже потеряно навсегда, и о том, что еще предстоит потерять, потому жизнь приучает нас к раставаниям, и если они не случаются, то мы воспринимаем это как чудо, и в душе появляется надежда на то, что это чудо может повторится или вовсе стать частью нашей обыденной жизни, лишенной постоянного страха разлуки и раставания. И чем больше в нас этой надежды, тем больше в нас смелости, и может быть, когда-нибудь, этот страх покинет нас навсегда, и уже больше никогда не вернется в образе того покинутого всеми мальчика или девочки, которые всматриваются в сумерки, в ожидании прихода близкого человека: матери или отца, которые почему-то сегодня задержались с работы, и дай бог, чтобы это ожидание не затянулось на часы, дни, недели, месяцы, годы.

С возрастом мы учимся преодолевать это чувство, оно кажется нам нелепой и смешной прихотью маленького человека, которые так и не вырос, не повзрослел, и сидя на берегу, не научился без страха наблюдать за этой огромной волной невыплаканных слез, которая надвигается на тебя, грозит смести, но разбивается о камни у самых твоих ног, не причиняя никому ни малейшего вреда.

Разве мало можно было бы сделать хорошего друг для друга? Разве мало можно было подарить друг другу нежности и любви? Почему мы жалеем на это свое время, почему мы убиваем его на пустые забавы, ничего не говорящие ближнему о нашем к нему отношении, о том, как он нам дорог? Как странно, что в нас совершенно не воспитано это чувство восприимчивости, нет желания прожить с человеком вместе его жизнь, а ведь это удивительный дар и способность, данная нам, как возможность побыть одним телом, одним фактом совместного существования, соучастия в делах друг друга.

В союзе с другим человеком, все твои бреши и пустоты заполнились так прочно, что ты больше ни в чем не нуждается, из тебя не выливается жизнь, как из пробитого ведра, ты полон этой плещущейся в тебе энергии, общей на двоих. Не об этом ли все мечтают и, почему так редко этого удается достичь?

И все же люди, наверное, мечтают о разном, иначе все было бы намного проще. Трудность именно в том, чтобы найти это общее и согласится разделить его, а не пытаться каждому найти что-то свое, для себя. Нужна ли для этого зрелость, или опыт, или удача, или действительно на это должен указать перст божий – я не знаю, но что-то большее зовет оно нас к преображению, к изменению не только внешней действительности, но и нашей природы. Не к святости ли оно нас зовет, на самом деле? Что есть любовь в мире, если не первый шаг к ней, а все, что называется под именами любви, это всего лишь преходящие тени, не имеющие к ней никакого отношения. В том и обида заключена для многих, и зависть, и несчастье человека, что, прожив жизнь, он так и не познал этой любви, и даже не приблизился к ее понимаю, живя земными интересами, ничем не отличаясь в этом отношении от других несчастных жителей Земли, вынужденных бороться за свое существование, которое, быть может, без любви того и не стоит?

Просыпаться не хотелось. Я чувствовал себя звездной пылью под микроскопом вселенной. Мною владело единственное желание – не рассыпаться, не исчезнуть от случайного дуновения космического ветра. Ради этого я был готов лежать недвижимо, закутавшись в одеяло. Жить активной жизнью казалось невозможно, да и не за чем. Я не торопился собраться с силами, до прилета дочери еще было время.

Дочь уже на следующей неделе прилетала из Америки в Россию, чтобы заменить свой российский паспорт по случаю своего совершеннолетия. Этот внезапный прилет перевернул все мои планы.

Кот принес мне мышь, но я даже не вставал, чтобы убрать ее, и лишь к восьми часам нашел в себе силы выбросить ее в окно и начать застилать постель после сна. Вера позвонила как раз в тот момент, когда я взял короткий перерыв и залез в фейсбук, чтобы окунуться в новости дня.

Вера прежде всего осведомилась, как прошла моя ночь, каково состояние моего желудка и пораненной накануне стопы, а затем уже перешла к главной новости, которая меня изрядно встряхнула. Мой первый и самый скандальный роман «Мальчик на качелях» берут в публикацию! Это означало, что моя основная цель достигнута, мои романы складываются в цикл, и у меня в запасе уже есть продолжение приключений главного героя, которым, я уверен, должны заинтересоваться читательницы от сорока до шестидесяти лет.

Одним кликом я заключил договор на издание электронной версии романа и благословил этот день и час. Кто знает, какие еще трансформации ожидают моего героя? Что если он закончит свою жизнь в каком-нибудь монастыре или, не дай бог, клинике для душевнобольных? Но пока я способен формулировать свои мысли, тревожиться не о чем.

Чтобы немного успокоиться, я решил собрать слив и сварить из них варенье.

Груши, яблоки, сливы – все осыпается в моем райском саду в изобилии, я даже не успеваю их собирать. Зреет виноград и тянет свои антенны вверх. Я возлежу на старой металлической кровати, установленной прямо под деревом, и набиваю строчками монитор. Вокруг меня порхают бабочки и птицы. Свет удивительно мягкий, он отражается от свежей зелени, контрастируя с ярко-синим безоблачным небом. Пахнет яблоками от стола, на котором я собираю самые крупные и ровные плоды. Временами я их пробую. Они твердые и не очень сочные – это зимний сорт, но я чувствую скрытую в них силу. Я тоже зимний сорт. Я родился зимой и не слишком тороплюсь вкусить всех плодов лета. Я хочу, чтобы оно настало и пребывало со мной всегда, чтобы я ни о чем не заботился, и ни о ком не переживал. Я хочу, чтобы любовь вечно согревала меня, и я не испытывал никогда ни тревоги, ни сомнений, следуя той единственной дорогой, которая ведет нас к радости, теплу и свету. Счастье развязывает человеку язык. Возможно, к концу жизни, я стану болтливым стариком, а пока я учусь выбалтывать секреты на страницах своих романов.

Глава 3. Вырванные страницы истории

Софья кипятила чай в желтом от заварки стакане. На ее черном, строго покроя платье выделялись пятнышки от химреактивов.

– Зуко! – позвала она.

На зов, поцокивая коготками по полу, прибежала маленькая кривоногая собачонка.

Софья налила ей в блюдце молока, покрошила в него немного хлеба и села пить чай, поглядывая на занятую едой собаку.